На прошлой неделе на алтарь кризиса еврозоны были принесены первые политические жертвы. В Евросоюзе «упали» сразу два правительства – в отставку ушли два премьера: греческий - Георг Папандреу и итальянский - Сильвио Берлускони. Сам характер ухода в отставку правительств – а именно то, что оба они сложили полномочия после одобрения плана по спасению своих экономик - указывает на то, что оба премьера пали жертвами кулуарных интриг и аппаратной борьбы, а не «народного гнева» и социальных протестов.
Передышка, которую, как казалось, принесли заключенные на экстренном саммите ЕС в конце октября договоренности о мерах по спасению Греции, оказалась кратковременной. «Связанность» плана спасения (долги списали только Греции), расплывчатость контуров Европейского фонда финансовой стабильности, ограниченность средств не убедили инвесторов. В результате ставки заимствования превысили для Италии 7,25% по десятилетним гособлигациям.
Итак, заражения, которое лидеры ЕС надеялись купировать октябрьскими договоренностями, избежать не удалось. На фоне Греции проблемы Италии приобретают циклопические очертания. Долг Италии почти в шесть раз превышает долг Греции и составляет почти 1,9 трлн евро или около 120% ВВП. Это не просто худший показатель для стран еврозоны – он в два раза выше среднего уровня задолженности стран еврозоны. Очевидно, что системные риски в случае дефолта Италии существенно выше, чем в случае с Грецией. С другой стороны, несмотря на плачевное состояние госфинансов, экономика Италии куда устойчивее греческой. Общая проблема для Греции и Италии – запредельные ставки по займам – распадается на множество совершенно непохожих особенностей. Начать хотя бы с того, что Италия обеспечивает около пятой части ВВП еврозоны и имеет наиболее весомую долю «теневого» сектора, который достигает по некоторым оценкам 30% объема экономики. Средняя срочность долговых обязательств Италии существенно выше, чем у Греции, а свыше 50% долга держат итальянские физические и юридические лица (у Греции 74% долга приходилось на европейских инвесторов). Эти обстоятельства дают большее поле для маневра правительству, однако именно его у Италии сейчас нет.
Неотвратимо приближающиеся «дни Италии» в еврозоне возвращают европейцев к линии старта в борьбе за жизнь евро и сохранение еврозоны. Несмотря на сходство проблем экономик еврозоны, схема лечения Греции Италию не спасет. Во-первых, слишком велик итальянский долг. Рынок Италии – третий по объему рынок госдолга после США и Японии. Собственных денег Евросоюза на спасение Италии не хватит. Европейский механизм финансовой стабильности, который дает Еврокомиссии право кредитовать под «нулевую» ставку, ограничен 60 млрд евро. Европейский инструмент (или фонд) финансовой стабильности не может выдать более 440 млрд евро без риска понижения максимального рейтинга стран-лидеров Еврозоны. Привлечение сторонних инвесторов чревато серьезными политическими уступками.
Собственно, неясным остается и то, нужно ли вообще спасать Италию. В отличие от Греции страна платежеспособна и имеет богатый опыт существования с госдолгом, превышающим объемы годового ВВП. Однако одно дело – объем госдолга в 120% ВВП в 1996 году - до евро, и совсем другое сегодня, когда под угрозой находятся крупные системообразующие банки соседей по еврозоне.
Логично предположить, что если прежде всего под угрозой окажутся европейские банки, то первой реакцией европейцев станет их рекапитализация, тем более, что она предусматривается октябрьскими договоренностями. Французский банк BNP Paribas уже начал сокращать свои инвестиции в итальянский рынок, снизив их с июля на 40%. Те, кто не последовал его примеру раньше, наверняка сделают это сейчас. «Токсичные» активы, которыми для Европы стали гособлигации проблемных стран еврозоны, могут серьезно подорвать устойчивость банковской системы.
Из всей палитры мер, предложенных саммитом ЕС в октябре, для спасения репутации Италии (речь пока идет о восстановлении доверия инвесторов) полностью пригоден лишь один – рекапитализация европейских банков, потребность в которой оценивается в 126 млрд евро, 106 из которых предоставит Фонд финансовой стабильности, а 20 должны будут найти сами банки. Однако этот механизм – косвенный, и он не дает ответа на вопрос о том, кто все-таки даст Италии в долг. На следующий год Италии необходимо привлечь около 300 млрд евро, а в Европейском фонде финансовой стабильности, состоящем из взносов крупнейших экономик еврозоны, - осталось всего 250 млрд евро. Финансовый «рычаг», который позволит привлекать инвестиции объемом до 1 трлн евро под гарантии фонда (это уже ближе к проблемам Италии), до сих пор не проработан.
Очевидно, что решение у итальянской проблемы имеется. Однако именно его, как проказы, пытались избежать лидеры европейских стран на протяжении последних полутора лет. Речь идет о том, чтобы обзавестись собственным источником средств и превратить Европейский центральный банк в кредитора последней инстанции, а также предоставлении финансовой автономии европейским регулирующим органам и наведении элементарного порядка в государственных финансах через ужесточение наказания за нарушение бюджетной дисциплины.
Сегодняшняя ситуация в некотором роде парадоксальна. Летом ЕЦБ было предоставлено право скупать гособлигации проблемных стран на вторичном рынке для снижения процентной ставки для новых займов – но в строго ограниченных объемах и на непродолжительный срок. При этом самостоятельно привлекать средства инвесторов под низкий процент в интересах заемщиков (той же Италии и других) банку не позволено. Правда, позволено Еврокомиссии, однако в объемах, которые смехотворны на фоне нынешнего кризиса. Иными словами, европейские институты, находящиеся на коротком поводке национальных суверенных амбиций, намеренно лишаются всякой возможности влиять на конъюнктуру, но в то же время обязаны поддерживать стабильность евро.
Опасения Германии – главного противника Франции в этом вопросе - уступать полномочия понятны. Предоставление права выпуска еврооблигаций (долговых обязательств под единый для всех стран процент, гарантированных всем Евросоюзом) приведет к слиянию потенциалов слабых и сильных экономик еврозоны. Это спасет бедных, но понизит кредитный рейтинг богатых, увеличит их задолженность. Такое углубление интеграции неизбежно потребует собственной ресурсной финансовой базы, где доходы будут гарантированы, а экономические политики – прогнозируемы. На практике это будет означать гармонизацию, а возможно и унификацию бюджетных и налоговых политик. Таким образом, одно дело – оказать однократную помощь на своих условиях, и совсем другое – подписаться на регулярные отчисления, не имея демократического контроля над действиями регулирующих органов. Но особенность кризиса евро в том, что те самые «свои» условия, которые Германия навязала проблемным странам, уже де факто признаны в ЕС «золотым стандартом», на который необходимо равняться. Николя Саркози недавно призвал сограждан к жесткому режиму экономии для повышения конкурентоспособности, признав тем самым, что единственные верные критерии эффективного экономического управления – немецкие. Германия и Франция уже договорились о гармонизации подходов к корпоративным налогам и НДС. Да и сама Ангела Меркель неоднократно поднимала вопрос о необходимости изменить договор с тем, чтобы внести в него положения о более жестких бюджетных правилах.
Другое дело, что в очередной раз спасать южан (через введение евробондов или облигаций «двух уровней» - с нормальной для стабильных и повышенной для нестабильных стран ставкой) без радикального оздоровления их экономик действительно недальновидно. Радикальным образом проблему можно было бы решить, очистив разобщенные ряды еврозоны от фактических банкротов. Однако такое решение, во-первых, спровоцирует эффект домино, превратив потенциальных банкротов в реальных, а, во-вторых, возведет прежние барьеры между рынками, в чем не заинтересована прежде всего Германия. В то же время если сценарий гармонизации экономических и иных политик не будет реализован, сценарий «двухскоростной Европы» может стать реальностью. В конце концов, иногда приходится сделать два шага назад, чтобы сделать один шаг вперед, но в верном направлении.
