Послала злая Мачеха свою Падчерицу в лес, за подснежниками, в мороз, в Январь. Где-то к Старому Новому Году, когда Программы повторно транслируют. И пошла бедная Падчерица, и в чаще страшной увидела 12 месяцев. Сидели они вокруг… Падчерица подошла ближе… вокруг телевизора.
А на экране – ба! – они же, двенадцать - сидят на диванчиках мягких, посохами постукивают, все с микрофонами в бородах. А меж них бегает ласковый мальчик… из какой-то другой сказки наверно. А вокруг на скамейках амфитеатральных сидят 365 зрителей, хлопают что есть сил, будто и им холодно, хотя не в лесу они, а большой комнате, очень светлой и теплой - вон девушки, которые им микрофоны подносят совсем полуголые.
Поздоровалась Падчерица, но Месяцы на неё не обернулись, лишь руками замахали. Кричат меж собой: Ты чего это Август, Гэкачепист наш августейший, полез отвечать про Царя убиенного, когда вовсе не тебя и спросили-то! – А кого? - Нет, уж и не тебя. - А ты, Февралист недоделанный… А ты… А…
Но после слов мальчика «Не переключайтесь» двенадцать братьев как по команде переключились, обернулись к девочке. И самый старший, и главный объяснил Падчерице: «Не обижайся, девочка. В Толк-шоу мы вчера снималися, то эфир был Прямой. Как стрела. Вот и показывают сегодня. Долетела стало быть, стрела-то. Мая только вон вырезали. Говорили мы ему, оденься поприличней. Не каждый год небось на Толк-шоу зовут! Куда там!
Падчерица оглянулась: месяц сидел на корточках, в штанах с лампасами спортивными, майке-безрукавке, на бицепсах наколки «Мир. Труд… портреты чьи-то, купола, русалки»
Только младший брат за него вступился, достал папку с грифом «Для доклада» и ниже табличкой: «Союз писателей Апрель» и сказал голосом прерывистым и дрожащим: Ты хоть и старший, но рта нам не затыкай. Позвали-то нас всех. И толк-шоу называется: Итоги политического года. Всего года, а не одного тебя! Столетний юбилей – это повод всем нам осмыслить… - Да, толковище было!
Слушала-слушала их девочка и замерзала себе потихоньку... Декабрь попытался вступить, но Июль зашикал на него: «Это ты, декабрист проклятый, разбудил Герцена! Вот он и пошел медведем-шатуном, всю зиму шататься!» И все летние поддержали Июля: «Вестимо, каково это - медведя раньше времени разбудить. Шатун – зверь опасный».
Бородатые Декабрь с Январем начали в ответ гладколицего красавца Июля сестрицей Юлей обзывать: Как-же, как-же! «Июльский кризис 1917 года», читали! У Юленьки дни были критические. Вот Ленина в Разлив и упустила. В шалаш.
Только тот самый старшой, все его «Великий Октябрь» величали, обернулся и вспомнил: «А где девочка-то?!» Апрель опять свою папочку достал, зачитал к случаю: «А была ли девочка?»
- Была-была! - прозвенел им Школьный месяц, - Вон холмик снежный!
Откинули братья посохами снежок. Точно! лежит бедная, ручки тоненькие сложила. Губки побелелые открыты. Словно сказать что хотела, микрофон попросить.
- Не переключайтесь. Реклама пройдет быстро! - просил дурачок из Толк-шоу.
- А жизнь ещё быстрее, – вздохнул Сентябрь.
- А кто она? - От кого? - От Мачехи какой-то. - Что надо-то ей было? – Цветов каких-то? - Каких? – А кто ж её помнит! - А звали-то как? – А-а!
А снежок все сильней наметает, снова холмик вырос. Взгрустнули Месяцы. И положили – кто – что. Март – мимозу абхазскую. Обсмеянный Юля-Июль – лилии белые. Август георгины красивые. Великий Октябрь - «красную гвоздику, наш цветок». А сентябрь – от букетов школьных – целую охапку. Так что из-под неё фанерная табличка еле видна стала. Но если все ж чуть разгрести цветы запоздалые, можно прочесть: «Неизвестной телезрительнице. Покойся с миром. И не переключайся»
Предстоящим нам всем «Огонькам» посвящается эта сказка.
