Сообщение от мамы в разгар митинговых страстей сподвигло меня открыть блог в «МК». Чтобы была понятна коллизия, привожу ту смс:
Настя, я тебе предлагаю съездить: На море (куда хочешь), в Европу, в Америку (туда попозже из-за визы), в Оксфорд, подучить забытый тобой язык. Или в клинику неврозов на худой конец (заметь, не в дурдом). Ну ее, эту оппозицию. Это говорю тебе я, жена бывшего политзэка.
Потом мама сказала, что пошутила, а я вспомнила свою старую (не вышедшую в «МК» колонку) и решила разместить ее тут. Она писалась после первой Болотной.
Почему мой отец пойдет на выборы
Сколько их помню, мои родители никогда не ходили на выборы. Даже, после последних думских, я, исчерпав все аргументы говорила, что моя семья пользуется конституционным правом неявки, когда нас упрекали в пассивности.
«Я долго был политически индифферентным, но это уже предел! — заявил мне на днях папа. — Ладно, у людей ничего нет, но дураков из них делать нельзя!» Говоря этот нехарактерный для него текст, отец прищуривается, напрягает растопыренные пальцы и цедит сквозь зубы. Наверное, так же он делал, выступая в американском конгрессе. Госдеповцы аплодировали папе стоя и денег предлагали, но отец ни тогда, ни после не взял. Да, и честно говоря, не раздают их там пачками, знаю не понаслышке, хотя, «нашистам», наверное, виднее.
Мой отец, к слову, отсидел свои годы брежневских лагерей. Сел чуть моложе, чем я сейчас, вышел гораздо старше. Арест, суд, тюрьма, лагерь. Осужден был по статье 70 УК РСФСР — главной политической статье об антисоветской деятельности, мой дорогой «индифферентный».
Его лучший друг и подельник Михаил Макаренко говорил: «Можешь писать против них — пиши, можешь бастовать — бастуй, можешь устраивать демонстрации — устраивай, не можешь ничего — так хотя бы дорогу переходи в неположенном месте.»
У отца и Макаренко была своя партия. Они в числе прочего, они занимались тем, что рассылали разоблачающие письма в иностранные посольства (лично на встречу к послу тогда прийти было накладно), поддерживали антисоветчиков по всей стране, концерт Галича организовали, после чего его песни были объявлены «безусловно изымаемыми и включаемыми в опись на обыске антисоветскими материалами», будучи заместителем главного редактора журнала «Вече», отец вместе с Осиповым (главредом) дал свои выходные данные, включая домашний адрес.
Названия своей партии папа уже не помнит, но в записях чекистов значится, что там было не менее 30 тысяч человек. А их было двое, молодой еще мальчик-папа и чуть постарше эстет-искусствовед Макаренко. Те еще борцы с режимом. А не помнит название по тому, что это в тот век не гоже было объединяться в партии и коалиции. Шла борьба одиночек. Миллионов по всей стране. Хорошее название партии придумал следователь. Оно ненароком слетело с его усов на процессе — «Коммунизм без коммунистов».
«То есть, идеи правильные, хорошие, только всех лучших людей они хотят отстранить, — пытался оправдаться он, поняв что сморозил лишнее.
Нет сейчас таких хулиганов, борцов с режимом, романтических геров, думала я, заглядывая в глаза мальчикам-хипстерам на Болотной. Хотя, кажется, огонь, который зажегся в глазах отца, его хитрый прищур и то, как он говорил с чувством: «Охерели они там в конец», — где-то недавно я это видела. Уж не у тех ли самых хипстеров, сквозь квадратные очки без диоптрий?
Имена отца и его подельников сейчас не на слуху, да и раньше не особо звучали. Они боролись против, не претендуя на лидерство и не канюча: «Ну, кто ж возглавит наш протест?»
Макаренко, кстати, носил клечатые штаны и красные рубашки, а папа намыливал ноги, чтобы узкие джинсы натянуть. Сейчас мода изменилась, но методы остались прежними.
Не важно, как называется партия, не важно, сколько человек выходит протестовать, не важно, за какой политический строй они борются, единственное, что важно — это человеческое достоинство. Когда человеку нечего есть, когда он вынужден считать копейки, он еще может выжить, но когда человека перестают уважать, у него отбирают последнее.
