«Приезжайте ещё!» – говорили мне. Я благодарила и отвечала уклончиво. Мол, «надо дожить» и вообще… Не могла же я сказать, что даже если я и приеду (вдруг), я буду уже другой, и хозяева, и жизнь, и чувства. Только горы, может быть, будут прежними – чуть равнодушными, будто живущими в своём ритме, по своим законам. «Дорога поэта» – она привела меня сюда – моя собственная книга. Дорога поэта – каменистая тропа судьбы. В небесах соединённая с Богом, на земле связанная с народом.
Между этими стихиями проходила моя жизнь.
Я верила в своё предназначение и знала, что его величие даёт и мне что-то надмирное, выходящее за рамки обыденности, нечто непознанное, то, что я пока не поняла… Да…
Отправляясь первый раз в Дагестан, я решила подготовиться как следует, и купила академическое издание – толстую книгу в зеленом переплёте «Народы Дагестана». Фундаментальный труд повествовал о древних временах: фотографии археологических стоянок, могильников, керамических сосудов, реконструкции народных костюмов, множество ссылок, версий, гипотез.
Несколько вечеров подряд, придя с работы, я прилежно читала её и с ужасом чувствовала: образ Дагестана в моём сознании окончательно теряется.
Тогда я подарила фолиант другу-историку и решила больше доверять собственному взгляду и сердцу.
***
К Дагестану я отношусь серьёзно. Это край с характером, где у каждого есть своя гордость. У матери – дети, у отца – дом, у народа – язык, а у всех вместе – «земля гор» – Дагестан.
В командировках я специально покупаю местный хлеб. Чурек – плоская, с коричневыми пятнами по белесому полю, лепешка. Она похожа на здешнюю землю – простую и объяснимую, но для кого-то вкусную и родную, как этот хлеб. Я отламывала кусочки чурека, и мне казалось, что я вдыхаю запах угольев и печи, сложенной из камня. Я видела островерхие горы, обрывистые тропы, вязанки хвороста, фигуры женщин в длинных одеяниях. А вдали мерцал открытый огонь, возникали суровые очертания невысоких строений, слышался гортанный говор…
Самые живые самолёты – дагестанские. Здесь много детей, внуков, молодежи. Много почтенных матерей, летящих в гости к сыновьям, много осанистых мужчин. Есть смиренные девушки в хиджабах, есть современные женщины с гордым взглядом.
Вот в самолёт вошёл пожилой мужчина с посохом, на голове у него чалма, одет в просторное голубое одеяние, белые брюки заправлены в хромовые сапоги. В руках, кроме посоха, ничего нет. Где, интересно, его паспорт? А деньги?
Весь чистенький, прямо-таки сияющий чистотой, он шёл навстречу своей вере, летел к главной мусульманской святыне.
Младенцы в самолёте подают голос, уверенно пробуют рулить жизнью. Их маленькие носики своевольны – с орлиным профилем.
В аэропорту Махачкалы я стояла в очереди на регистрацию, витала в своих мыслях, перебирала новые впечатления, сравнивала с прежними.
– Девушка, – неуверенно окликнула меня почтенная пожилая женщина.
Ну да, по сравнению с ней, я действительно выглядела «девушкой». Она была в длинном коричневом платье, в платке, стягивающим густые чёрные волосы. Осанистая, с плотной фигурой, с большими, много поработавшими руками. Во всём её облике чувствовалось достоинство уважаемой матроны. А в глазах – доброта и растерянность.
– Вы не можете передать документы моему сыну? Он будет встречать самолёт в аэропорту. Вот! – она держала в руке прозрачную пластиковую папку с вложенной туда единственной страницей. – Это доверенность на машину. И ключи. Пожалуйста!
В голосе её – смущение, что приходится просить, и – неловкость, готовность к отказу.
– Хорошо, передам. Как зовут Вашего сына? Дайте мне его телефон, а ему перешлите мой номер, чтобы мы не разминулись.
– Ой, спасибо большое! Его зовут Рашид. А… – женщина замялась, – Вы сколько хотите денег?
– За что?
– За перевозку, за беспокойство.
– Это ничего не стоит, мне нетрудно Вам помочь.
– Храни Вас Аллах, добрая женщина! – новая знакомая несколько раз повторила слова благодарности.
Она не уходила из аэропорта, пока я не скрылась в зале вылета. Всё время я чувствовала на себе взгляд её больших, тревожных глаз. Иногда мне казалось, что я даже мысли её читаю – беспокойство о сыне, о его делах, о том, чтобы мы не потерялись в аэропорту.
– …Вот вы восхищаетесь Дагестаном, а я там жить не могу! – говорил мне Рашид.
Мы легко нашли друг друга, и теперь он вёз меня на своём шикарном авто. Машина – дорогая, роскошная, именно её он собрался продавать – нужны были деньги для развития бизнеса.
– Почему? Это же Ваша родина?..
Рашид усмехался, качал головой. Одет он был с иголочки – европейский денди, мужчина с рекламной картинки. Образование получил на Западе, по-русски говорил чисто, без акцента.
– Моя мама подошла к Вам, и Вы сразу согласились ей помочь. Почему?
– Я увидела добрую, законопослушную женщину, которая точно не будет передавать через меня наркотики или «деньги мафии». И подумала, что только исключительные обстоятельства заставляют её обратиться за помощью. А такие моменты бывают в жизни у каждого. Когда-то и меня выручат незнакомые люди. Возможно, дагестанцы, – шутила я.
Рашид не разделял мою весёлость:
– Видите, как Вы рассуждаете! Мама подходила к моим землякам. Они сказали: «Нет проблем, давай полторы тысячи, отвезём пакет». Не в деньгах дело, хотя и в них тоже – даже пересылка спецпочтой стоит дешевле. Нельзя так! Напоказ, для гостей, «мы хорошие, щедрые», а сами на чужой нужде зарабатываем.
Рашид ещё долго рассказывал о дагестанских нравах, пока мы пробивались через московские пробки. Но об этом – чуть позже.
***
Я приехала в Дагестан, когда там были беспрецедентные меры безопасности – только что неизвестные расстреляли видного чиновника.
На следующий день с группой общественных деятелей мы идём на прием к президенту. Одна из женщин по рассеянности забыла паспорт, никакого другого документа у неё нет.
Нас тщательно проверяют на нескольких охранных пунктах. Когда дело доходит до беспаспортной гостьи, звучит следующий диалог:
– Ваш документ?
– У меня нет! В гостинице забыла (жалобно).
– Мы её знаем! Это наша! Пропустите её, пожалуйста! – галдим мы хором.
Офицер оценивающе смотрит на неё, потом на нас, машет рукой:
– Ладно, пусть идёт!
Водитель маршрутки, посмеиваясь, рассказывал мне, как предыдущий президент, в ответ на крики из толпы: «Уходи, наворовался уже!», – отвечал: «Нет, не наворовался, не уйду!»
Дагестан – место фантастических историй. Про то, как один влиятельный чиновник вдруг так возлюбил изящную словесность, что решил издать собрание своих сочинений. Замысел осуществился, и тяжелые тома с золотым обрезом теперь украшают державные кабинеты. Чиновничья страсть стала спасительной для настоящих талантов – благодаря работе по переводу «потока сознания» в рифму несколько достойных литераторов смогли пережить тяжёлые времена.
Дагестан – край сказочных богатств. На официальном собрании, в присутствии прессы, я лично, своими ушами слышала истории про то, как влиятельные люди ходят на рынок с мешками денег (это не метафора!), и как некоторые из местных «сходят с ума», потому что не знают, на что потратить «активы».
Мне рассказывают, какие тут свадьбы – на семьсот человек, и это вовсе не у олигархов. Свадьба на триста душ – это «скромно», обычное дело. Родственники, коллеги по работе, друзья – «вот и набегает».
Муса – филолог, работает экскурсоводом, гостям он показывает крепость в Дербенте.
– У вас такой утомлённый вид, – замечаю я.
– Я женился на девушке, у которой было ещё девять младших сестёр и братьев. А у нас зять делает всё. Пока я всех выдал замуж и женил, представляете, как я устал?!..
Богатые и бедные, дворцы и лачуги. Фальшивые инвалиды и знаменитые спортсмены. Пропаганда, сервильные медиа и – отважные журналисты – язык не повернётся назвать их «провинциальными». Они – чемпионы России по смелости, по уровню поднимаемых тем. Слово здесь по-прежнему много значит, а честное слово – тем более.
– Посмотри, – говорил мне таксист в Махачкале, – какой красивый у меня был брат! Он погиб, разбился на машине.
Брат смотрел с экрана телефона. Вообще-то «цифра» убивает выразительность, но улыбчивый юноша излучал столько симпатии и доверия, что невозможно было не проникнуться его обаянием.
– Это его последнее фото. Через два часа он погиб!
– А кто виноват?
– Он.
– Кто-то ещё пострадал?
– Нет. А он был такой человек открытый, все деньги расходились по друзьям, вообще ничего не копил. Всё, что зарабатывал, отдавал людям. Сколько мы его ругали! «Мурад, будь сдержанней!»
Мы быстро едем, навстречу нам – огромный плакат с главой республики.
– Как он вам? – интересуюсь я.
– Мне он ничего плохого не сделал, – говорит таксист. – Хорошего – тоже. Значит, нормальный. После несчастья с братом я решил: ни о ком плохо не говорить, пока своими глазами не увижу, что человек поступил дурно.
Невестка моя, жена покойного брата, тяжелый человек с трудным характером. Сейчас собралась в хадж. Я хотел ей сказать: это не поможет, ты должна, прежде чем отправляться в путь, со всеми помириться. А она с моим старшим братом – в ссоре.
– Из-за чего?
– Не знаю, – вздыхает таксист. – Кто-то кому-то что-то сказал, и – пошло-поехало. Теперь уже не поймёшь, кто прав, кто виноват. Аккуратней надо быть со словом, понимаете?..
***
Рашид, узнав, что я ездила в Дагестан на праздник, посвящённый Расулу Гамзатову, отозвался о поэте нелицеприятно. Целый ворох слухов и домыслов вывалился на мою голову. Он считал «культ поэта» вредным, заслуги – мифическими.
Я возражала Рашиду мягко, но определенно:
– Поймите, у меня свой взгляд на Гамзатова, и Вам трудно его пошатнуть.
Первый раз в Дагестан я приехала в 2003 году, когда в республике с государственным размахом праздновалось 80-летие Гамзатова: в Сочи его поздравлял президент России, а в Махачкалу на торжества собрался почти весь бывший Союз. Украинцы, грузины, русские, узбеки, таджики, казахи…
Хорошие были времена! «Что пройдет, то будет мило». Само слово моё было летящим, весомым, а впереди – годы и годы красивой и многотрудной жизни.
Гамзатов тяжело болел, но ему ещё доставало сил шутить из президиума: «Я не такой хороший, как вы думаете – я себя лучше знаю. Но я и не такой плохой, как думают многие другие…»
Фотоаппарат запечатлел несколько судьбоносных кадров. На фоне вечернего, будто грозового неба, в дружеских объятиях – Расул Гамзатов и Валентин Сорокин. За каждым – родной народ, громада сделанного.
Помню овации, которыми зал встретил речь Валентина Васильевича:
– Я, русский поэт, очень люблю поэта Расула Гамзатова, поэта всех народов великого Союза Советских Социалистических Республик! Я хочу, чтобы над его мудрой, седой головой, над его родным Дагестаном, над нашей родной Россией летели, плакали, пели белые журавли! Гамзатов – сын Дагестана, пророк и певец Кавказа, защитник СССР!..
Тяжелые воды Каспия, автоматчики с лицами, закрытыми балаклавами, мальчишки-горцы в черкесках, лезгинка на горе Тарки-Тау. А внизу – тесный город из камня в белесой дымке. А вверху – слепящее солнце в бездонной сини. Вечность, тревога, неизбежность неизвестности!
Прошли годы, лет десять, наверное. Со сцены «Театра поэзии» в Махачкале я читала стихи о красном коне и бесстрашном всаднике. Это было не выступление, а самая настоящая джигитовка. Кавказ слабых не любит! Здесь ценят красоту, изящество, ловкость, силу, точность. Любят кокетство и богатство, целомудренность и верность.
В тот вечер удача была со мной. Ещё бы! Не стихи, а метательные кинжалы из лучшей уральской стали, вот что было со мной в ту джигитовку! «Я видел много, понял много, /Я был в аду и вышиб дверь. /Гуди, бетонная дорога, /Копыта, цокайте о твердь!»
Много ещё можно было что прочесть… «Жду я славы для своей судьбы».
В тот же день нас принимали в доме Расула Гамзатова. Мы сидели за большим столом «узким кругом» и неспешно вели беседу, вплетая слова в цветастый ковёр памяти. Кудрявый мальчик Расул, правнук, играл на скамейке в серьёзные детские игры. Чистое лицо, ясные глаза. На стенах – оружие, чеканка, керамика, картины и – ничего музейного, чопорного.
Потом мы смотрели библиотеку, я радостно узнавала «свои» книги. Пятитомник Ивана Бунина, первое советское собрание сочинений, цвета морской волны, с золотой сеточкой по корешку. Книги издательства «Современник». Сборники Есенина...
Странное чувство охватило меня позже, в Дербенте. Как будто я попала в средневековье. В старом городе и в старой крепости, на берегу моря – Каспийского – в дымчатой и спокойной голубой воде. С редкими белыми чайками, наслаждающимися полётом, с розовым и алым закатом, бросающим золотые блики на галдящее побережье.
…В Дербенте нас ждали в лучшей школе города. Звучал гимн Дагестана, хвала родной речи, здравицы её певцам. А я уже соскучилась по дому. Говорила, а зал подхватывал: «Если крикнет рать святая…»
В сердце и на устах звучало: «Я скажу – не надо рая, /Дайте родину мою!»
***
Но какой же очерк без курьёза! Во-первых, он будет скушен, во-вторых – неполон.
Лариса – поэтесса из кавказской республики. Женщина с яркой красотой, с горделивой осанкой. Одета со вкусом, ведёт себя с достоинством. Ходит без платка. Принципиально: «Я – человек советский, убеждений своих не меняю. Нынче все стали та-а-кими верующими!.. Откуда ж столько воровства вокруг?!»
Лариса приехала на конференцию, посвященную правам женщин. Заселилась в гостиницу, определенную организаторами, а там – горячей воды нет, полотенец нет, дверь не закрывается. Весь вечер в соседних номерах – шум, гульба, хохот.
Стала она звонить в оргкомитет, жаловаться. Договорились, что утром за ней приедут, переведут в другое место.
Гостиница – плохая, но построена в хорошем месте, на самом берегу Каспия. Утром Лариса сидит в беседке, увитой лианами, любуется морем, вдыхает ароматы. И сама – свежа и благоуханна, как распустившаяся роза.
Подходит к ней парень. Говорит по-деловому:
– Ну, что, поехали?
«Во, думаю, оргкомитет сработал! А раньше в Махачкале так медленно согласования шли. На всякий случай решила узнать, в какое место переселяемся».
Говорю:
– Куда едем?
Парень удивился:
– Как куда? Домой.
– Домой?
«Наверно, квартиру сняли».
– Да. Пять тысяч плачу!
«Неужели за доклад?!.. Приятная неожиданность!»
– А там все наши будут?
– Нет, – говорит парень, теряя терпение, – только ты.
Соображаю: «Значит, однокомнатная квартира. Но как он меня узнал, интересно?»
– А вы от Фатимы?
Парень говорит в раздражении:
– Да от какой Фатимы?.. Я – сам по себе! Мы едем или нет?! Я, – он подбоченился, выкатил грудь и назвал свою национальность.
Мол, приглашая, честь тебе оказываю.
«И тут до меня дошло, куда он меня зовёт!.. Я ему такую неприятную фразу выдала! На его языке. Он аж пятнами покрылся от злости. Думала, убьёт меня!.. Но, ничего, стерпел, развернулся и ушёл. Тут и водитель от Фатимы позвонил. Говорю: забирай меня скорей из этого шалмана».
У Ларисы – дар актрисы, сценку она пересказывала в лицах, и мы, слушатели, покатывались от хохота.
– Представляете, как я отстала от жизни! – вздыхала поэтесса. – Никогда в жизни со мной такого не было…
– А в Махачкале к Вам в первое же утро нерядовой интерес!..
– И, самое смешное, он мне в сыновья годится! А я, глупая, чуть не поехала с ним. Гонорар за выступление смутил – никогда не платили раньше.
– Хорошо выглядите, в сериалах можно подрабатывать.
– Ага, про кавказское долголетие...
На конференции, как водится, звучали жалобы на тяжелую женскую долю. И о том, что «замуж выходить не за кого – мужчины работать не хотят, только почитания ждут». И про то, что «если женщине тридцать, и она не в браке, хоть вешайся – позор семье, роду». А вот рассказы участниц форума из другой кавказской республики про радости многоженства здесь понимания не нашли.
Женщины Дагестана – под стать своему краю – «стране гор». Гордые! Моя новая знакомая – броская горянка в расцвете лет. Рослая, с большими чёрными глазами, с белым чистым лицом, с массивными серебряными украшениями. Мать троих детей, молодая бабушка. Живёт в Махачкале, работает на государственном предприятии.
Рассказывает:
– Прислали нам директором высокопоставленного «силовика»-пенсионера. Прежний руководитель был хороший человек, специалист, но его «ушли». А новый сразу, на общем собрании, стал на нас орать, что мы неправильно работаем, бездельники, лодыри, и он, мол, наладит дисциплину. Они же рано выходят на пенсию, а привычки остаются – всех «строить» вокруг.
Вскоре мне женщины стали жаловаться, что директор их оскорбляет. Но люди терпят: с работой плохо, деваться некуда.
И вот он ко мне подходит однажды (дело было во дворе предприятия) и небрежно, с матерком, говорит: пойди туда-то и сделай то-то. И, знаете, я, как услышала это обращение, дальше со мной всё самопроизвольно произошло: схватила его за грудки, чуть приподняла, и слегка стукнула затылком о ствол дуба!
– А он?!
– Он онемел! Глаза выпучил! Это же совершенно невозможную вещь я сделала!
А я его прижала к дубу и говорю: «Запомни: я тебя убью, но слушать эту гадость не буду! При мне отец никогда ни одного грязного слова не сказал, близкие мне такого не говорили, а уж тебе-то я тем более не позволю это произносить!..»
– И что дальше?
– Шёлковым стал!
– А другие?
– А другие терпят…
***
Все женщины мира похожи друг на друга – все хотят любви, мечтают о ней.
«Есть или нет любовь?.. Никакой любви нет! Люди вместе живут, притираются, и, в конце концов, становятся единым целым. А любовь – это сказка, придуманная писателями.
Я так любила папу, а он меня побил и отдал замуж. Мне было восемнадцать лет. А почему так получилось? Моя старшая сестра испугалась будущей свекрови (строгая очень!), и, пока её парень был в армии, выскочила замуж за другого. А жених вернулся со службы, пришёл к моему отцу и стал его укорять. Тогда папа говорит: бери вторую дочь, она ещё лучше!
А я так замуж не хотела идти!.. Отец меня заставил: «У меня ещё есть дочери! Мне некогда с тобой миндальничать, мне надо их судьбу устроить!..»
Когда папа умирал, он позвал меня к себе и говорит: «У меня нет сына, но зато у меня есть ты! Твоей воле и характеру многие мужчины могут позавидовать. Я завещаю тебе сестёр».
Как мне было тяжело!.. Какая ответственность на мне лежала! Много лет я на себе груз их судьбы тащила. Выдала младших замуж, дождалась, пока они родят детей, построят свои дома. Всё у них хорошо. Недавно я их позвала к себе, говорю: «Сёстры, я для вас сделала всё, что могла. Волю отца выполнила. Дайте теперь мне пожить своей семьёй».
А у меня в саду есть розы всех сортов. Ещё я люблю ромашки, пионы. С жасминовым кустом я долго разговаривала – просила, чтобы он зацвёл. И он, молодец, послушался! Растения, деревни, камни – всё живое вокруг нас.
Я люблю древность, историю. Во дворе дома я устроила «скалу», где из старинных кувшинов струится вода. Собираю чеканки, домашнюю утварь, милые вещицы из прошлого. Они так много говорят моему сердцу!.. Приходят подруги, удивляются: «У тебя как в музее!»
Вот так я прожила… Моя сестра – первая любовь моего мужа, так получается. А жизнь её не сложилась. Наверное, Бог наказал – муж её рано ушел из жизни, и она так намучилась, бедная…»
Устав от пафоса, от парадных речей, мы, женщины, негромко говорили о любви, о семье, о своих тревогах. А вокруг – горы, «морщины планеты», мы ехали по серпантину, а внизу, в ущелье, парил орёл. Мы были рядом с пропастью, но смотрели на неё привычно, как на пройденные годы.
«Нет, любовь есть!» – вздыхала пожилая писательница. И рассказывала, как мать сожгла её рукописи – первые стихи. Потому что нельзя девушке писать о своих чувствах! Долг – прежде всего. Замуж она вышла по совету родителей. Теперь у неё четыре взрослых сына, есть внуки, она – уважаемая мать. А любовь… Любовь была в тех сожженных листочках, в откровенности первого чувства. Она как нежность распускающегося бутона – неповторима.
…Мы подъезжали с Рашидом к моей улице. Уже обсудили коррупцию в Дагестане и в России («я мечтал стать дипломатом, учиться в МГИМО, но мне дядя – а он очень состоятельный человек – сказал: столько денег для взятки у меня нет!»), подлинное и мнимое благочестие. «Вера мусульманская в Дагестане больше показная – «друг перед другом». Хотя взятки берут, грабят и убивают так же, как и атеисты. Социализм больше подходил Кавказу – в нём нет метафизической глубины, зато жизнь устроена понятно, «по справедливости». Теперь наука отстала от религии, а общество скатилось в суеверия».
Наконец Рашид перешел к вопросам самым личным.
– Мама говорит: «Женись!» Я и сам вижу, что пора. А на ком?.. В выходные езжу в закрытый клуб для богатых. И, знаете, очень неприятно видеть моих землячек, которые унижаются, чтобы попасть в такое заведение, завлечь состоятельных женихов. Все их уловки – как на ладони. Любви мне хочется, взаимопонимания. А домохозяйку я и так нанять могу! Деньги есть. Но чувства – не купишь. Да что чувства… Бывает, что и поговорить по-человечески, душу отвести, не с кем.
***
А вообще Дагестан был со мной с отрочества. Лермонтов! Эти стихи я знала наизусть (и многие другие, конечно), но всё равно переписывала в толстую тетрадь с тёмно-зелёной клеёнчатой обложкой: «В полдневный жар в долине Дагестана /С свинцом в груди лежал недвижим я…»
Вот так – от тёмно-зеленой общей тетради со стихами до тёмно-зелёного фолианта «Народы Дагестана». Вот и ещё одни круг, одно таинственное кольцо замкнулось в моей жизни.
Вслед за Лермонтовым я буду переписывать в тетрадь Есенина, Пушкина, Маяковского. Все поэты – «кавказские». Видно, не миновать этих дорог русскому человеку.
Дагестан – это возвращение в детство. Я росла в многодетной семье, с рождения знала, что такое «род» и «народ», слушала протяжные песни на голоса, каталась на лошадях. С той поры много воды утекло, всё изменилось. И только здесь, в заповеднике традиции, многое осталось из прежней жизни.
С Бурлият мы давно не виделись, но она меня сразу узнала, хотя я была с другой причёской, да и годы меня изменили. А вот в ней всё было так же броско и жизнелюбиво, как прежде! Чёрно-золотистое платье с люрексом, босоножки на высоких каблуках, яркие маникюр и педикюр. Но, главное, глаза её сияли. «Убегаю! К мужчине!» – успела она шепнуть мне (мы встретились на официальном банкете). В прошлый приезд она поведала мне о своей непростой личной жизни, и мы словно продолжили разговор с того самого места, на котором остановились. «Постой, – успела я её спросить. – А как твоя дочь?» «Ой, сложно! Надо вести к экстрасенсу. – Зачем?!.. – Мне посоветовали, а то не сможет больше родить. – Так у неё же сын? – Мало! Надо, чтобы хотя бы трое было!.. А один – что?..» – и она развела короткими, ладными ручками в изумлении, будто, придя к богачу, увидела нищего.
Бурлият вложила мне в ладонь кулон с лунным камнем. «Возьми! Я специально для тебя принесла. На память! Знала, что увижу тебя».
Из Дагестана я привезла много книг, мусульманский белый платок, пять литров коньяка «прямо из бочки» в специальной таре (уже несколько лет прошло, а у меня ещё есть этот чудесный напиток; «только для своих, вы нигде такого не купите», и, да, согласна!), но главное – книги. Я обещала их начать читать прямо в самолёте, но вместо чтения стала записывать свои впечатления, чтобы ничего и никого не забыть.
Что же я оставила на этой удивительной земле? Часть своего сердца! Чувства, время своей жизни.
В ночь перед отъездом я ходила к морю, слушала угрюмое, глубокое ворчание тёмных, грозных волн. Сидела в кафе на берегу, слушала музыку. Ансамбль, ведомый чёрнокосой дородной солисткой – в длинном шелковом платье, со звенящими монистами на пышной груди – чередовал турецкие, русские и местные песни. Кафе называлось «Лунный берег», и в небе светила кавказская луна, чем-то неуловимо отличающаяся от нашей, русской. Загулявшая публика, между тем, стала поддерживать певицу танцами; солидные пары с поднятыми руками кружились на узком пятачке сцены.
Утром, глядя в иллюминатор самолёта, я тоже увидела море – огромное, синее, похожее на грозовое небо.
…Главное для замужней женщины, объясняли мне в Дагестане, это – приём гостей. В любое время дня и ночи в доме могут появиться гости. Семья, дом, дети – всё важно, и всё должно быть под контролем хозяйки. Но гости – выше. Это честь семьи. Каждый гость всегда наособицу – со своей правдой, со своей «джигитовкой».
Но вот я и дома!.. Каждое возвращение – встреча с самим собой. «Всё одолеешь, море и пустыню, /Леса возьмёшь и горы на пути. /Но если вдруг душа твоя остынет, – /Её снегов уже не перейти».
Здравствуй, здравствуй, душа моя! И – спасибо тебе за путешествие. Да будет мир – в сердце и на земле.
