Стук-стук. По коридору. Тишина. И опять стук-стук. Мне 4 года и мне страшно. Я уже залез под диван и затаился. Это идет наш сосед по бараку — дядя Вася. Он одноногий инвалид, и я боюсь его. Если вылезти из-под дивана, открыть дверь, быстро, не оглядываясь на стук, пробежать по темному коридору и выскочить на крыльцо — ты окажешься под Ленинградом в Рыбацком.
1980 год.
Я живу у Бабули. На самом деле ее зовут Евдокия Кирилловна. Это моя двоюродная прабабушка, ей почти 80 лет, но мы все зовем ее Бабуля и это ее второе имя. Она очень старая. Из деревни.
У нее большие и мягкие руки.
Я люблю ее.
Мы часто гостим у нее в Рыбацком. Она живет в длинном деревянном доме, который взрослые почему-то называют бараком.
В нем пахнет чем-то старым, еще пахнет прогнившим деревом и деревенским туалетом.
Я обожаю к ней приезжать.
Крыльцо из серых досок и немного косое. Слева от него заколоченные досками выгребные ямы от туалета. Туалет сразу за крыльцом, слева. Прямо в доме. Две дырки в полу. Оттуда пахнет сыростью, землей и дерьмом.
Потом кладовка. Общая. Там хранятся велосипеды, наши и соседей. Они тоже старые. Еще стоят бочки с мореными яблоками.
Яблоки пахнут вкусно.
Пол в бараке покрашен противной рыжей краской, но, поскольку в длинном коридоре темно, ее не очень видно на широких досках.
Во всем доме пахнет деревней.
Комнат, или квартир, в бараке семь. Еще большая кухня. У каждого своя плита.
У Бабули на плите стоит темно-зеленая алюминиевая миска с остатками подсолнечного масла и гусиным перышком. Из-за этого перышка у нее получаются тонкие блины. Такие тонкие, что, кажется, просвечивают, как слюдяное оконце.
Я очень люблю бабулины блины. Могу их есть даже холодными.
Мне нравится смотреть, как она их готовит. Разогревает чугунную сковороду, потом мажет ее гусиным пером и наливает ложку жидкого теста. Потом медленно поворачивает сковороду и получается блин.
Я внимательно наблюдаю за Бабулей, но сам чутко прислушиваюсь. Стук-стук. Не идет ли дядя Вася?
Если слух меня не обманывает, я стремительно выбегаю из кухни, бегу направо, дергаю белую крашеную дверь. Захлопываю ее за собой и слушаю: стук-стук... стук-стук... сердце колотится, дядя Вася прошел мимо. Мне страшно и я жду Бабулю.
В комнате у нее очень интересно. Мне нравится все: и круглая железная печка, и ждановский рыжий шкаф, и желтый сервант. В нем много гипсовых фигурок — собачки, кошки. Есть даже белый медведь с непонятно когда отломанной лапой. Лапа бережно приклеена, и медведь как новый.
Бабуля приносит блины, и мы садимся кушать. Она говорит мало. Она вообще странная, ее надо звать за стол раза три.
— Не хочу, — отвечает она. Мама опять зовет. Только на третий, а то и четвертый раз Бабуля садится есть. Мы все знаем эту ее привычку и не реагируем на нее.
— Ты его не бойся, — внезапно говорит она. Он добрый. Ногу на Ленинградском фронте потерял. Шофером он был и под бомбежку на Ладоге попал. Хороший он мужик. Он с тобой, Костюша, маленьким играл и сидел, когда я просила. Ты не бойся его, Васю. Он добрый.
Я улыбаюсь с набитым ртом и смотрю на свою Бабулю. Она очень старая, родилась еще при царе. У нее очень большие и мягкие руки. Я люблю ее.
И слушаю — что там, в коридоре?
Стук-стук. Это идет дядя Вася.
