10 января должно случиться долгожданное освобождение Ильи Фарбера. Долгожданное не только для него самого и его близких, но и для всех, кто сопереживал и возмущался несправедливым и жестоким приговором.
Дело Фарбера по сути своей неправдоподобное и странное: молодой учитель, москвич, приехал в дальнюю глубинку учить деревенских детей, но вместо этого занялся стяжательством — как будто в столице было мало возможностей. Все, конечно, в жизни бывает — но за взятку в сто с лишним тысяч рублей, якобы полученную от подрядчика, Фарбера приговорили к восьми годам строгого режима. Верховный суд отменил это решение, однако новый приговор местных судей не сильно отличался от предыдущего — 7,1 года.
Илья Фарбер своей вины не признал. Но даже если взятка имела место быть, жесткость приговора явно не соответствует тяжести преступления — согласно судебной практике за куда более крупные суммы дают условные сроки. И настойчивость суда в стремлении наказать учителя как можно строже может объясняться лишь чьей-то личной заинтересованностью. Подрядчика или еще кого — есть мнение, что Фарбер то ли женщину с кем-то местным власть имущим не поделил, то ли власть имущие местные женщины не поделили его самого...
Поэтому освобождение Ильи Фарбера, безусловно, можно считать торжеством справедливости. Шум, поднятый обществом и СМИ, привел к тому, что сам президент назвал это дело «вопиющим». Ну а дальше — дело техники: срок скостили до трех лет, затем условно-досрочное освобождение, ибо те три года он к тому моменту почти все уже отсидел.
Одно только портит благостный настрой — это освобождение не имеет никакого отношения собственно к правосудию. Когда справедливость торжествует благодаря общественному резонансу и вмешательству сверху — это не правосудие. Как ни печально, но по каждому делу резонанс не подымешь. И как же быть со всеми остальными незаконно осужденными?
Никто не знает, сколько в местах лишения свободы находится тех, кто попал туда незаслуженно. В России, где нет правосудия, где в суды обращаются, как к бандитам, за помощью в сведении счетов, таких людей, безусловно, немало. И ко мне как к журналисту не раз обращались родственники осужденных: спасите невиновного человека! Увы — СМИ далеко не всегда могут помочь, поскольку не обладают возможностями суда и следствия и, соответственно, не могут оценить, действительно ли в данном конкретном случае имеет место беспредел или же несчастная мать просто не может поверить в вину своего дитяти?
Бывает и по-другому. Не так давно я получила письмо из городка на юге России. О том, как ради того, чтобы отжать бизнес и устранить конкурента, на несколько лет засадили человека, не совершившего никаких преступлений. Все документы, приложенные к письму, свидетельствовали об этом однозначно. Типичный пример дела, шитого внаглую белыми нитками. Но когда газетный материал был уже почти готов, мне позвонила жена осужденного. И со слезами умоляла ничего не публиковать. «Муж боится, — объяснила она. — Говорит, что если подымется шум, его просто убьют в тюрьме. Или сошьют новое дело — уже аккуратнее, чтоб никто не подкопался. Он боится разозлить своих врагов. Вы не представляете, какие у нас здесь суды и прокуроры, насмешка одна, выполнят все, что им прикажут или за что заплатят... А так отсидит года четыре, а там по УДО выйдет!»
Впрочем, УДО — тоже не панацея. Как рассказывает председатель рабочей группы по защите прав заключенных при Госдуме РФ Владимир Осечкин, осужденные за экономические преступления на зонах считаются людьми привилегированными и материально обеспеченными. И за то, чтобы получить условно-досрочное освобождение, от них требуют оказать материальную помощь, выделить средства на то-то и то-то, то есть, по сути, — ту же взятку, за которую они и были осуждены...
Вот такое получается правосудие.
КСТАТИ
По данным Владимира Осечкина, в 2013 году около 100 человек, осужденных по той же статье, что и Илья Фарбер, заявили, что их дела сфабрикованы. Увы, за них общество пока не вступилось.