— Сейчас у меня на руке часы за два миллиона рублей, поэтому вкус олимпийской победы я не мог не почувствовать. Подарил спонсор нашей федерации, когда нас чествовали. И если честно, исполнили мою маленькую мечту. Вернее, о таких крутых часах я даже не мечтал.
— Так два же «золота»!
— Тоже верно.
— Сюда приехали на той машине, которую подарили как олимпийскому чемпиону?
— Нет, ту машину я отогнал домой в Сочи, она ждет, чтоб я ее застраховал.
— Уж вам не грозит судьба Жюля Бьянки из команды «Маруся» . Вышел на Елисейские Поля в часах за 70 тысяч евро, подошли какие-то подростки и отобрали. К вам с такими предъявами побоятся подойти.
— Да, ребята из гонок достаточно субтильные, чтобы в болид помещаться. Так что если гопники подошли, у него не было выбора: или жизнь, или 70 тысяч евро. Но «Формула-1» — такой вид спорта, в котором ты через пять дней купишь новые часы за те же деньги. Это у нас если отберут часы, то пусть лучше жизнь отбирают. (Смеется.)
— Бобслей часто называют зимней «Формулой-1»...
— Можно так назвать, но не по затратам, конечно. Хотя если сравнивать с другими зимними видами спорта, то затраты тут «формульские», конечно. У нас очень много зависит от технического оснащения. 20 обтекателей могут тестировать. Причем у всех одинаковый коэффициент аэродинамического сопротивления, но почему-то один летит, а другой нет. Ну и потом жестко регламентировано всё: максимальный вес боба с экипажем, минимальный вес... Я же из-за чего стал диетами увлекаться — чтобы находиться в определенном весовом коридоре.
— Все обсуждали ваш отказ от мяса. Это вы из-за веса стали вегетарианцем?
— Я сначала не знал, что такое правильное питание. И мне приходилось днями не есть, чтобы держать вес. Было тяжело. Но потом я подобрал питание под себя, и теперь мне не приходится голодать, и индекс массы тела не увеличивается. Просто стараюсь не есть белок. Мясо — это вред. Это грязные сосуды, это негибкие суставы, это вязкое мышечное волокно. А для того, чтобы быстро бежать, мне все это не нужно.
— А разве можно без белка нарастить такие мышцы?
— Белок в организме не усваивается, он расщепляется. Белок на 70 процентов — мочевина. И только потом идут аминокислоты, минералы, витамины и гормоны. А мышечное волокно строят именно аминокислоты, так их можно получать и не из мяса. Вы, кстати, когда мясо едите, то потребляете чужеродные гормоны. Если это свиной прогестерон, то женщины его нормально переносят, а мужчины начинают мутировать по женскому типу. Попа растет, живот и грудь. Это факт! Что вы смеетесь? Это не смешно!
— Вы пропагандируете свой образ жизни среди своего окружения? Ну хотя бы среди своей команды?
— Нет, пусть едят что хотят. Я, конечно, зарождаю в них зерно сомнения, а там уж от них самих зависит. Хотя многих мне удалось переубедить личным примером. И все живут уже три с половиной года счастливо. Может быть, мы все, конечно, года через четыре в один день умрем. Вот все будут смеяться-то! Но все медицинские обследования показывают, что мои органы находятся в лучшем состоянии, чем тогда, когда я ел мясо.
— Ну вот, а все гадали, из-за чего поругались с Зубковым. После вашего рассказа начинают, если честно, возникать версии...
— Из-за чего поругались, не важно. Важно, что помирились. И могу вас заверить, ссора наша была не из-за мяса.
— Версия-то могла бы быть красивая!
— Версия хорошая, но не правдивая. У любой проблемы есть срок давности, и этот срок давности уже вышел.
— Громкая история была с лезвиями для боба, которые вам якобы передал Мануэль Махата. Его ведь даже немецкая федерация тогда дисквалифицировала за это.
— Этой немецкой федерации нужно было как-то оправдаться! Они были на три головы ниже. На нашей трассе все играли честно. Так получилось, что честная игра у них не вышла. Они хорошо выступают только на своих трассах. Посмотрите статистику! Да, был Андре Ланге, который везде выступал хорошо, вопросов нет. Это был гениальный спортсмен, который ехал, бежал и был настоящим олимпийским чемпионом. Всё последующее поколение немножко недотягивает. Где-то нестабильностью, где-то отсутствием разгона. Швейцарская трасса для немцев, кстати, тоже может считаться домашней. А в Сочи не попали даже в тройку. Естественно, они будут оправдываться. А на кого стрелки перевести? На Махату. Мне на него, бедного, жалко смотреть! Он такой интеллигентный очкарик. И что-то кому-то продал?
— У Махаты на самом деле были какие-то уникальные полозья?
— Полозья у всех разные, под нужные параметры. Но плотность металла у всех одинаковая, их делают с одних болванок. По правилам международной федерации все коньки должны быть изготовлены из швейцарских болванок. Право производства этого металла есть только у Швейцарии. И первоочередное право выбора этих болванок принадлежит Швейцарии, а лучшие технологии по ковке и заточке — немецкие. Такая у нас живая конкуренция — одни выбирают лучший металл, другие делают лучшую заточку. Вас не удивляет, что Махата отдал нам какие-то суперконьки, и мы благодаря им выиграли олимпийское «золото», а сам он не был в экипаже номер 1 в немецкой сборной? В бобслее техника по рейтингу распределяется: лучшие экипажи получают лучшее. Если у Махаты были такие волшебные коньки, то у первого немецкого экипажа должен был быть еще более быстрый комплект. Где он? Бедного интеллигента мучают просто.
— Мы не можем как-то перенять немецкие технологии?
— Конечно, мы за ними вполглаза подглядываем. У нас есть хороший опытный механик, австриец. Он чуть ли не с подзорной трубой смотрит за ними. Раньше знаете как болванки выбирались? Просто положат ее на лед и крутанут. Одна 14 оборотов сделала, вторая — 12, третья — 7. Вот ту, которая семь, ту русским отдадут. Свойства скольжения у всех разные. Никто не понимает почему. Магия металла. Нам бы хотелось купить у Андре Ланге коньки, но нам просто не дали бы их вывезти. Здесь национальные интересы затрагиваются. А немцы тратят огромные деньги на исследования в сфере бобслея. Изучать нашу трассу приехала научная группа из 20 человек! С приборами, которых раньше никто не видел. Все входы-выходы поснимали, измерили температуру, давление, атмосферу. У нас научная группа — два человека. Один снимал, другой смеялся. Вот только что-то это немцам не помогло на Олимпиаде. Видимо, только у Махаты были суперконьки. Но его почему-то не взяли на Игры.
— Алексей,а создадут когда-нибудь бобслейные симуляторы?
— Пока их нет, хотя я слышал какие-то разговоры на эту тему. На самом деле интересно, как можно создать симулятор боба. Чтобы еще было страшно падать к тому же. А симуляторы нужны. На нем сразу будет видно, кто способен стать пилотом, а кто нет. Всех разгоняющих собрать и выбрать из них пилотов. Разгоняющий идет в пилоты, и получается сумасшедший разгон. И этого преимущества зачастую хватает для выигрыша. У нас все пилоты — бывшие саночники, но они не спринтеры.
— Вас никогда не тянуло в пилоты?
— Нет, я самый ленивый спортсмен, наверное. Я не вывезу столько кататься.
— Разогнал и отдыхаешь?
— Все равно думаешь, как ты едешь. Переживаешь, как доедешь. И доедешь ли вообще.
— Получается, после разгона все остальное только на Зубкове?
— Тоже не совсем верно. Если ты вдохнул полной грудью в бобе, у тебя сжимается диафрагма, напрягаются руки и усиливается вибрация. Вибрация передается на конек, конек царапается, и скорость падает. Там очень много деталей. Поэтому когда доезжаем, все пытаются отдышаться, потому что все дышат на полфазы. Должны быть абсолютно расслабленными, как желе, словно тебя там нет. И только если пилот говорит, что 12-й или 15-й вираж опасный, например, то перекладываемся массой тела в сторону выхода.
— Вы разговариваете во время заезда?
— Нет, мы заранее договариваемся обо всем, все считают, все синхронно перекладываются, все отлажено. И потом, всё на инстинктивном уровне, ведь падать никто не хочет. Падать очень больно. Я упал однажды в Ванкувере, это ужасно. У меня два ожога осталось. Хотя на мне была антиожоговая майка, три комбеза, куртка. Я как капуста был одет, но все равно получил ожог. Одежда стирается моментально при падении. Лед как наждачка. А мы иногда и антиожоговые майки не надеваем, потому что она весит полтора-два килограмма, а у нас нет запаса веса. Комбинезон и нижнее белье — всё. Антиожоговые надеваем только на тренировки. Если упасть в таком облачении, то стерлись бы все на фиг. Огромные дырки в коже. Ты мясо свое видишь.
— А если бы в Ванкувере антиожоговой майки не было?
— Плохо было бы. Может, и не занимался бы сейчас бобслеем. Мы тогда так жестко упали, что у нас боб надвое раскололся. Доехали, а Саня Зубков двигаться не может. Сильно ударился головой. Говорит, ног не чувствует. Отвезли в скорую. А там говорят: 200 долларов — или в коридор вывозите. Человек практически без движения! Я думал, только у нас в России такая беда. Заплатили. Потом его отправили к терапевту, а консультация у него еще 200 долларов.
— У вас разве страховки не было?
— Была. Но пока мы дозвонились до нашей страховой компании, очень много времени прошло. В России ночь, в Канаде день. Но меня тогда это удивило. Я спросил: почему здесь такая скорая помощь? Оказывается, главврач русский. Но тем не менее Сане сделали корсет на шею, как у пуделя. И мы уже просто на следующий день смотрели соревнования. В тот день у Людерса тоже пацан сжегся очень. Они упали, он еще донизу проехался. Мы, естественно, на финиш все прибежали. Смотрим, он вскочил! Я еще подумал: вот это Кинг-Конг. Но потом шок прошел, он обмяк. А там мясо наружу... Его на вертолете забрали. И я его, кстати, вообще больше не видел на соревнованиях. Может, он и закончил карьеру.
— К вопросу о Людерсе. Помимо того что он помирил вас с Зубковым, что еще он дал вам с Сашей, чему научил?
— Пьер Людерс — гениальный оратор. Когда он ведет собрания, это искусство в чистом виде. Он с таким выражением говорит! Причем, если кто-то не слушает, тому хана. Я раньше думал, что из хорошего спортсмена не получится хороший тренер, а Людерс переубедил. А что касается профессиональных советов, так вот самый лучший его совет: ты лучше меня знаешь, как тебе бежать, поэтому действуй.
— Что самое сложное было на Олимпиаде?
— Заставить себя пахать и ехать в четверке, когда ты уже стал чемпионом в двойке. Я тогда вкуса этой медали не почувствовал даже, потому что знал: надо еще выступать. Но у меня было огромное желание, чтобы ребята из четверки (Алексей Негодайло и Дмитрий Труненков. — «МК») тоже ощутили, что такое быть олимпийским чемпионом. Эти два парня надежные люди. Я бился ради них. Когда мы выиграли, я упал от истощения, а потом смотрю: они радуются. И мне так хорошо стало! Потом и сам стал радоваться, потому что понял, что две медали — это лучше, чем одна.