А в недавнем юбилейном интервью с Тарпищевым на первый план вышли его рассказы, как в детстве они с соседом по двору, впоследствии ставшим «легендой номер семнадцать», Валерием Харламовым и одноклассником Сашей Панасовым каждый вечер во время чемпионата мира по хоккею собирались у Шамиля дома у маленького телевизора КВН с линзой, накрывались одеялом, чтобы было лучше видно, и смотрели матчи. Или как четыре года в армии он играл в теннис с министром обороны маршалом Гречко. А чего стоит одна история, как в свой день рождения в президентской резиденции «Бочаров Ручей» по предложению Ельцина, когда шел снег с дождем, нырнули они в ледяную воду при температуре 7 градусов в Черном море… Так Борис Николаевич, когда обтерлись полотенцами, сказал: «Ну что, по второму заходу?» И Шамиль Анвярович запомнил тот день рождения на всю жизнь.
Слушать сочные истории неиссякаемого рассказчика Тарпищева можно бесконечно, но я понимал, что тема неофициального мирового теннисного рекорда, установленного им с соперником Анатолием Волковым в 1972 году в Ташкенте, когда матч длился три дня и продолжался девять часов пятнадцать минут, опять ускользает. Рекорд не был официально зарегистрирован, поскольку в то далекое время мало кто слышал о Книге Гиннесса, да и кому могло прийти в голову отправить туда спортивные протоколы.
Вообще, в мировой классификации тенниса фиксируются разнообразные достижения. Скажем, самый долгий обмен ударами состоялся 12 марта 1988 года. Теннисисты Капп и Дьюгган в матче, проходившем в Санта-Барбаре, держали мяч в игре 3 часа и 33 минуты. При этом мяч 6202 раза перелетел через сетку. С самой высокой скоростью полета мяча выполнил подачу хорват Карлович 5 марта 2011 года в Загребе — 251 км в час. А в 2010 году американец Джон Изнер и француз Николя Маю на Уимблдоне выдали настолько сумасшедшую битву, что не выдержало даже электронное табло. Их фантастический поединок продолжался в течение трех дней — одиннадцать часов пять минут чистого времени, причем на ранней стадии турнира, когда на арене было немногим больше пятисот зрителей. Матч два дня подряд переносился из-за наступления темноты. На третий день вокруг неуступчивого соперничества на корте стало твориться нечто невообразимое: на арене появилась даже королева Великобритании Елизавета II, отменив прием в Букингемском дворце.
Первые полосы газет пестрели заголовками, посвященными этому марафонскому матчу. Мария Шарапова высказалась без затей: «Я бы уже лежала в местной больнице». Семикратный чемпион турниров Большого шлема американец Джон Макинрой был в восторге: «Это достойно небывалого уважения. Я поражен, как они еще стояли на ногах?..» Вторая ракетка мира Роджер Федерер признался: «Я смотрел за этим матчем и не знал, плакать мне или смеяться».
На третий день при счете 47:47 погасло табло, так как это был максимальный счет, на который оно было запрограммировано. В итоге выиграл Джон Изнер — в следующем круге измотанный до смерти американец, конечно же, вылетел. А сколько будет держаться этот рекорд — один теннисный бог знает. Достижение Шамиля Тарпищева и Анатолия Волкова оставалось непревзойденным, вы только представьте себе, 38 лет! К слову, легендарный рекорд Боба Бимона в прыжках в длину на 8 м 90 см в финале Олимпиады 1968 года в Мехико, прозванный космическим, никто не мог покорить 23 года — почувствуйте разницу!
Сегодня, в день рождения российского тенниса — отсчет идет с 12 июня по новому календарю 1875 года, когда великий князь Сергей Александрович Романов сделал в своем дневнике запись: «В теннис на траве играем с братьями…» — кажется уместным вернуться к историческому ташкентскому матчу 1972 года между Шамилем Тарпищевым и Анатолием Волковым на турнире сильнейших теннисистов страны.
— Шамиль Анвярович, с того феноменального поединка минуло более полувека…
— Но снится ташкентский матч мне и по сей день. Жарища в городе стояла несусветная, на корте зной, дышать нечем… И представьте, я в этом пекле еще и ангину прихватил — на здоровье не жаловался, но с детства горло самое слабое место. Ну, как водится, попил на жаре что-то холодное — и вот результат: нос и горло заложило по полной, не вздохнуть. Но не сниматься же с турнира; вышел на корт, Толя повел по сетам 2:1, правда, в четвертом сете я ситуацию поправил, выигрывал 5:2. Тут чувствую — глотать не могу, подхожу к судье, прошу позвать врача — думаю, может, лекарство какое даст, чтобы продышаться. Кстати, доктором на соревнованиях был Когановский — личный врач маршала Тухачевского. Судья подумал и говорит: «Когановский человек пожилой, чего его тащить на солнцепек. Тебе положено десять минут на перерыв, вот и сбегай к нему». Честно говоря, не помню, какое лекарство дали, но, когда вернулся на корт, мне засчитали поражение.
— Не может быть…
— Я просто в ступор впал, в столбняке был, бегу к судье: «Вы сами меня на десять минут отпустили, как можете засчитывать поражение?» По-моему, от возмущения даже нос задышал, я аж дымился уже не от жары, а от переполнявших чувств. Начались судейские переговоры: пришел главный арбитр Перетт и, не вникая в детали, безапелляционно велел снять меня с соревнований. Тут уже надо было биться не только на корте, откуда меня попросили. Написал заявление в тренерский совет, там, по-моему, тоже обалдели, но после долгого обсуждения приняли справедливое решение — доигрывать.
Мы к тому времени с Толей отпахали на корте почти четыре часа, матчи с ним у нас всегда были долгими, начало темнеть. В общем, пока суд да дело, тренерский совет объявил, что поединок будет доигрываться на следующий день. И тут Волков воспротивился: «Я против, доигрывать не согласен, не хочу участвовать в лотерее. Давайте начнем всё с начала». Я уже был на всё согласен, спорить не стал, махнул рукой: «С начала, так с начала».
Проснулся на следующий день — мне еще хуже, а на улице температура поднялась как в сауне. Сначала отыграли плановые матчи, которые никто переносить не собирался — турнир проходил по круговой системе. И потом десерт — в четыре вышли с Толей доигрывать. Он выигрывает первый сет, второй и ведет в третьем.
— Безнадега…
— А у меня на корте одна мысль: «Зачем все эти мучения и страдания? Чтобы так бездарно пролететь? Нет, проигрывать нельзя, надо собраться». Вытащил сет, что называется, на зубах, а в следующем, четвертом, как и накануне, веду 5:2.
— Немыслимый сюжет…
— Мистика! Но дальше начинается фантасмагорический сценарий. Мяч на Толиной половине, он попадает по нему ободом, но в площадку, я отбиваю — он снова играет ободом, бью третий раз — он вообще промахивается мимо мяча. Ни до, ни после такого не встречал, кричит мне: «Я ничего не вижу!» Тут я не выдержал, закипел: «Ты сам всю эту катавасию затеял, потребовав играть с нуля!» Ладно, спрашиваю: «Толь, там в углу корта мотоцикл стоит, видишь?» Он отвечает: «Ничего не вижу». Представляете, зрение потерял, ослеп от перегрузок, к счастью, временно. А нам оставалось до восьми вечера, когда игру переносят на следующий день из-за темноты, мучиться на корте всего двенадцать минут…
— И какое решение принимают в таких случаях?
— Ну однозначно, если один из соперников не может продолжать встречу, победу присуждают другому; но тут всё с ног на голову перевернули. Конечно, Толя не только соперник, но и друг. Но спортивных принципов никто не должен, да и не вправе, отменять. И, при всем сочувствии к Толиным проблемам — а у меня самого разноцветные круги крутились перед глазами и состояние было близкое к обморочному, — существует аксиома: если один из противников не может по медицинским показателям продолжать игру, то победа присуждается другому.
— Что же случилось на этот раз?
— Арбитр ушел с вышки, а тренер сборной Андреев вынес вердикт: «Матч снова переносится на завтра». Спрашиваю: «С какой стати? Посмотрите на часы: еще двенадцать минут можно было бы играть». В ответ услышал: «Десять минут положено на врача, а за две минуты ты матч не выиграешь!». Сил на дискуссию не оставалось, но я все равно сказал: «Толя даже подать не может, любой вам объяснит, что я выиграл». Но тут как в старой пословице: закон что дышло, куда повернул, туда и вышло. Андреев с упорством, достойным лучшего применения, стоял на своем: «Переносим».
Дальше Толю увезли на «скорой», а я шатаясь выполз с корта. В раздевалке встал на весы — оказалось, потерял шесть килограммов. Не помню, сколько пролежал на лавке, потом добрел до душевой, встал под холодную воду, хотя это делать категорически нельзя. Да я и не чувствовал, какая вода — горячая или холодная, всё притупилось.
— Надо было еще до гостиницы добраться, в этом плане Волкову «повезло» больше…
— Нам было не до шуток. Кто-то заглянул в раздевалку, поторопил: давай быстрее, а то последний автобус отходит. Я понимал, что до автобуса не дойду, отмахнулся — езжайте, сам приеду. Наконец запихал вещи в баул, а нести сил нет. Стал искать уголок, где сумку спрятать до завтра, потом понял — могу на следующий день без формы остаться. Видели в кино паломников, которые котомку на палке через плечо несут? Вот я на ручке ракетки так спортивную сумку пристроил — руки-то не держали.
Вижу перед входом «рафик» и водитель у открытого капота. Я, ни слова не говоря, открыл дверь и рухнул в салон: лежу, сердце колотится… Водитель спрашивает: «Куда тебе?» С трудом выговаривая слова, невнятно ответил: «На дачу Совмина, три километра». Мы там жили на соревнованиях. Подъехали, у корпуса наши теннисистки на лавочке сидят, спрашивают: «Как сыграли?» Говорю: «Не доиграли», — а сам чувствую, на второй этаж подняться не смогу. Присел прямо на землю, прислонился к завалинке, стал ждать, пока все разойдутся. Понимаю, что надо попить — организм полностью обезвожен, добрел до столовой, налил боржоми, а одной рукой поднять стакан не смог. Взял бокал с трудом двумя руками, зубы застучали о стекло, как в кинокомедиях про алкашей.
Мы с Толей столовались вместе; смотрю, он, вернувшись из больницы, ни до чего не дотронулся. Да и я о еде думать не мог. Бросил баул около кухни и по перилам вскарабкался на второй этаж, где мы жили в одном номере. В темноте наощупь добрался до кровати и рухнул не раздеваясь. Но заснуть не могу — в комнате что-то стучит как метроном. Говорю: «Толь, ты спишь?» В ответ стук только усиливается. Думаю: глюки, что ли? Из последних сил встал, зажег свет, смотрю — Толя землистого цвета, и зубы в судороге колотятся.
Откуда энергия взялась? Кубарем скатился по лестнице, чуть не разнес дверь доктору Когановскому: «Толя умирает!» Волкова оттирали горячей водой, давали какие-то препараты, приводили в чувство, а у меня перед глазами всю ночь что-то шаталось.
Утром сквозь дремоту слышу — опять постукивание. Думаю: неужели у Толи опять приступ? Приоткрыл глаза, смотрю — за окном барабанит дождь, значит, играть нельзя, а это для нас спасение. Но сообразил, дождь может кончиться, тогда к вечеру позовут на корт, поэтому как угодно, но организм надо попытаться восстановить, разогнать кровь. Пошел на пробежку, хотя это и громко сказано, но минут двадцать, двадцать пять подвигался. А Толя так и не поднялся, лежал целый день. С дождем ему повезло больше: если бы нас позвали на доигровку, он бы на корт не вышел, хотя, справедливости ради, надо заметить, что и мое состояние было немногим лучше. Дождь, к нашей радости, шел целые сутки, мы потихоньку оклемались.
— И проснулись спортивные амбиции…
— Они никуда не девались, даже в полуобморочном состоянии. Теперь я предложил: «Толя, ты был прав, доигрывать пятый сет — это орел или решка. Начнем всё с начала». Он согласился, и я пошел к Андрееву: «Сергей Сергеевич, вы в аналогичной ситуации приняли решение проводить матч по новой. Давайте и теперь так поступим». Но он уперся: «Нет, будете доигрывать!».
Дождь кончился, звонят: «Играешь через полчаса на другом корте». На «Динамо», где мы сражались, все было залито водой, а на «Спартаке» кое-как площадку привели в порядок. Приезжаю — Толя уже размялся, а мне Андреев кричит: «Ты опоздал, запишем тебе поражение». Я не стал возмущаться, реагировать на подколки себе дороже. Четвертый сет довел до победы, а в решающем пятом сразу Волков повел 3:0. Сказалось, что я был посвежее, сравнял счет и вырвался вперед 5:3. Но четверть часа не мог последнее очко выиграть.
Но мысли, когда все поставлено на кон, четкие: «Если сейчас забью, он никогда меня не победит, а если проиграю — мне никогда в жизни у Толи не выиграть». И дальше происходит нечто непостижимое: неожиданно для себя и Толи на фоне усталости я подаю как во дворе — снизу, он в оцепенении бьет в сетку. Победа!
Мы еще не раз встречались с Толей на корте. И даже если я находился не в лучшей форме, а он в отличной, Волков у меня ни разу в жизни больше не выиграл.