И мне стало понятно, что Гершкович и по сей день переживает горькие моменты из жизни своего друга Эдика, с которым составляли они грозную пару торпедовских форвардов, когда генсек Брежнев разрешил Стрельцову снова выходить на поле. Кстати, больше всего мячей в сезоне Стрельцов забил, играя именно с Гершковичем. Михаил Данилович вспоминал: «Был матч со «Спартаком», я вышел с угла на ворота, мог забить сам, но предпочел отдать Эдику, и тот зашел с мячом в пустые ворота. И спросил меня тогда на поле: «Теперь ты чувствуешь, что такое футбол?» Я ответил: «Да, Эдуард Анатольевич». — «Ну, раз чувствуешь, — сказал Стрельцов, — то с меня подарок». И потом принес футболку с фирменной «восьмеркой» и трусы. И еще говорил: «Я играл со многими, но больше всего забил с тобой».
Болельщики со стажем прекрасно помнят аббревиатуру ФШМ — футбольная школа молодежи, самая знаменитая в СССР, куда попасть было не менее сложным делом, чем записаться в отряд космонавтов. Именно там, у легендарного Константина Бескова, начал тренироваться юный Миша Гершкович. Через десятилетия сохранилась трогательная фотография: воспитанники ФШМ провожают на чемпионат мира футболистов сборной СССР. И на групповом снимке — мальчик Миша на коленях у великого Льва Яшина. Пройдут годы, и молодой торпедовский форвард забьет Яшину гол, и Лев Иванович по-отечески скажет: «Молодец, Миша, но все-таки ты не только мне, но и другим вратарям забивай».
До «Торпедо» Михаил Данилович поиграл в «Локомотиве», о чем кроме забитых мячей на память остались именные золотые часы — подарок министра путей сообщения Бещева. Летописец Стрельцова — и не только, писатель Александр Нилин, написавший об Эдуарде Анатольевиче не одну книгу, говорил, что Гершкович был первым, кто понял нового Стрельцова, заигравшего опять в «Торпедо» и сборной после освобождения. А Михаил Данилович рассказывал, что пришло к нему понимание, только не сразу: к Стрельцову нельзя относиться как к любому футболисту — в игре с ним всегда надо было искать свободное пространство, где бы оно ни было, говорил Гершкович: мяч меня всегда находил.
Самого Гершковича с непревзойденным дриблингом считали одним из лучших «технарей» отечественного футбола, про них с Анатолием Бышовцом шутили: «Мяч можно отобрать только с милицией». Гершковичу ничего не стоило запутать финтами двух-трех защитников и отправить мяч в сетку. Как истинный спортсмен, он всегда был заряжен на победу, как-то обмолвился: «Я даже в домино проигрывать не могу».
Кто-то из сатириков заметил, что люди входят в историю, только когда про них сочиняют анекдоты. Один из самых расхожих советских анекдотов звучал как раз про нашего сегодняшнего юбиляра: «Бабушка, бабушка, Гершкович гол забил», — кричит в Одессе внук у телевизора. — «И что? Таки засчитали?» — интересуется бабушка с кухни.
Сам Михаил Данилович — человек с природным чувством юмора (день рождения 1 апреля — как-никак обязывает), замечательный рассказчик. Скажем, вспоминал, как они с ветеранами сборной СССР прилетели играть на Дальний Восток. «Отыграли, потом, разумеется, банкет, нас принимал первый секретарь горкома партии, который сам и вел роскошно накрытый стол, — рассказывал Михаил Данилович. — Этот гостеприимный руководитель был большим поклонником Стрельцова и сам поднимал один тост за другим за талант Эдика. Застолье было в самом разгаре, и тут Эдик к нему обращается с просьбой: «Василий Михайлович, а мне можно слово сказать?» Тот обрадовался: «Конечно, Эдик, нам будет очень приятно». Стрельцов встал с рюмкой и говорит: «Хочу произнести тост за человека, которому мы все обязаны — сидим за таким шикарным столом, пьем замечательные напитки, очень вкусная еда. Поэтому давайте выпьем за повара». Первый секретарь обалдел. Он-то решил, что Эдик за него поднимает тост. Поднялся и ушел… В этом и был весь Эдик — он искренне считал: кто так вкусно приготовил? Конечно, повар, за него и надо поднять бокал».
Или другая история от Михаила Даниловича — про молодые торпедовские годы. «Я когда начинал играть в «Торпедо», жил с родителями в малогабаритной трехкомнатной квартире в Кузьминках, — рассказывал мне Гершкович. — Тренировались на базе в Мячкове, автобус в город шел мимо моего дома. Лето, мои все на даче. Стрельцов мне говорит: «Ну, молодой, показывай, где живешь». И с нами еще двое футболистов. Посмотрели квартиру, Эдуард Анатольевич говорит: «Нормально, здесь мы и отдохнем. Вы, два молодых (с Геной Шалимовым), дуйте за шампанским, а мы сейчас с друзьями созвонимся». Я интересуюсь: «Эдик, а сколько шампанского-то брать?» Он слегка призадумался, потом говорит: «Да возьми бутылки четыре». Я прикинул: «Эдик, нас четверо, еще ребята подъедут. Может не хватить». Он, помню, удивился: «Молодой, я тебе говорю, сколько на человека брать».
Всегда взахлеб слушал рассказы Михаила Даниловича про их дружбу с Эдуардом Стрельцовым — во мне в такие минуты снова просыпался юный болельщик, совершенно по-репортерски неискушенный. К примеру, Михаил Данилович рассказывал, как начинали они со Стрельцовым учиться вместе во втузе при ЗИЛе: «На заводе нас на руках носили, — делился Михаил Данилович. — Но в техническом вузе никаких поблажек не давали. Помню, велели выучить химию, Эдик говорит: «Эта химия толще, чем «Три мушкетера», как ее выучить?» Вот мы и перешли в Малаховку в областной институт физкультуры. У Эдика была «Волга». На ней в институт и ездили, частенько нам составлял компанию Владик Третьяк, наш коллега по студенческой скамье».
Помню, в квартире у Эдика на «Курской» сели готовиться к экзамену по научному коммунизму, стали зубрить. Рая, жена Эдуарда Анатольевича, была на работе. Мучились с этим несчастным научным коммунизмом, мучились, потом Эдик говорит: «Миша, надо по чуть-чуть выпить, чтобы закрепить знания». Начал смотреть, дома из напитков ничего нет. Эдик стал раздражаться: «Я ведь знаю, что где-то есть». Посмотрел в туалете, в бачке, потом, залез на антресоли — всё пусто. Идет по коридору, там Раины зимние сапоги стоят, Эдик разозлился: «Вот обарахлились, пройти некуда», — и пнул по сапогам. А там — буль-буль… Раз, и достал из сапог пару бутылок. Хорошо, не сильно ударил по сапогам, легонько, с носочка, ничего не разбилось. Рая вот куда догадалась убрать, думала, Эдик здесь точно не найдет. Знания закрепили... Поехали в Малаховку в институт. А с ними в группе учился парень с Кавказа, у которого отец был директором коньячного завода. И он нам заговорщически говорит: «Ребята, ящик коньяка я уже приготовил, поэтому после экзамена не разбегайтесь, отметим».
Мы с Эдиком сдали, а он там закопался. Выходит последним, признается: «Ни на один вопрос в билете я не ответил, он мне дополнительные. Я ни в зуб ногой. Потом председатель экзаменационной комиссии задает мне последний вопрос: как звали мужа Надежды Константиновны Крупской? Я понял: надо включать мозги. Называю фамилию — Крупский». И мы с Эдиком поняли, что следующий экзамен будет уже без коньяка.
Однажды в поездке с ветеранами на юг разморило его от жарищи до матча. Мы говорим: «Эдик, ты поспи, а мы перед банкетом за тобой зайдем». Собрались, приходим к нему в номер, будим: «Пошли на банкет». Он спрашивает: «Какой счет?» — «Все нормально — выиграли 4:3». Эдик спрашивает: «А я забил?»
Интересовался я у Михаила Даниловича, кто же придумал эту шутку: «Если бы Пеле выпил кофе столько, сколько Стрельцов водки, — он бы умер»… Гершкович мне объяснил, что это был фольклор торпедовских болельщиков тех замечательных времен. Помню, рассказывал мне, как они со знаменитым Вячеславом Соловьевым, который играл за «Динамо» в хоккей с мячом и в футбол за «Торпедо», приехали 21 июня в онкоцентр на Каширку поздравить Эдика с днем рождения. «Рая, жена его, — говорил Михаил Данилович, — нас встретила. — Эдик был уже в очень тяжелом состоянии… Рая ему сказала: «Миша приехал, Миша…» Он глаза открыл, заулыбался, увидев нас». Я спросил: «Узнал?» Михаил Данилович сказал: «Я думаю, да. Потому что он улыбнулся… А ночью — умер».
Из «Торпедо» был сложный переход в начале 70-х в московское «Динамо», ну и снова Михаил Данилович делился воспоминаниями об этом с присущим ему чувством юмора. «Динамо» решило оформить мои взаимоотношения с вооруженными силами, — рассказывал Гершкович. — Когда играл в «Торпедо», полагались отсрочки, так я и дотянул до 24 лет. Мне повезло, что начальником динамовской команды был великий Лев Иванович Яшин. Он мне и сказал: надо ехать на призывной пункт, завтра встречаемся на стадионе. И на следующий день на стадионе «Динамо» посадил в свою голубую «Волгу», поехали на улицу Угрешскую, где располагался сборный пункт. Меня заперли в спортзале. Часа три я валялся на матах, пока оформляли документы. Потом мы с Львом Ивановичем отправились в военную часть на улицу Подбельского, где встретили его с большим радушием. Яшина спросили: куда меня отправлять на курс молодого бойца — в Сибирь или на Дальний Восток? Я был в ужасе, мне поплохело. Откуда мне было знать, что они там целый спектакль разыграли. Лев Иванович, который был в этой части не первый раз, скомандовал: «Миша, магазин за углом, слетай, возьми что-нибудь». Я сбегал, взял бутылку коньяка и пару водки. Лев Иванович говорит: погуляй пока. Потом вышел капитан, позвал в «красный уголок» — принимать присягу у знамени. Предупредил: «Когда полковник поздравлять будет, смотри, спасибо не скажи, а то у нас находились умельцы». И у нас футболисты, которые были приписаны к этой части, раз в месяц должны были приезжать, менять командировочные удостоверения, приписывающие нас к клубу. Со мной было несколько ребят из дубля, а опекал нас капитан Сурков, в обязанности которого входило, чтобы мы были коротко пострижены — по форме. Мне, как игроку основного состава, делалась поблажка, я мог приезжать в штатском, остальные — в мундирах.
Как-то раз приезжаем, вместо Суркова неизвестный прапорщик, заявивший, что он замещает капитана на время отпуска. И сразу ко мне придрался — почему не в армейской форме. Я что-то пытаюсь объяснить, а он орет: «Смирно! Внизу четыре грузовика с кроватями, марш разгружать». Я ему говорю: «Ты ничего не перепутал? У нас через час автобус от «Динамо» в Новогорск команду увозит». Он слышать ничего не хочет. Иду к начальнику штаба дивизии Исаеву, нашему страшному болельщику. Иван Захарович спрашивает: «Что случилось?» Объясняю ситуацию. Он этому несчастному прапору говорит: «Завтра дубль играет с ЦСКА, а основной состав вместе с Гершковичем — послезавтра. И если они хотя бы очко в этих матчах потеряют, я тебя отправлю в самый дальний гарнизон страны, на Кушку». Возвращаюсь к прапорщику, он весь белый: «Ради бога, только выиграйте». Парню повезло: мы победили, а то бы ехать ему за семь верст киселя хлебать, полковник шутить не любил».
В «Динамо», кстати, Михаил Данилович добился феерического успеха — команда под руководством Бескова впервые в истории Советского Союза сыграла в финале европейского кубка — Кубка обладателей кубков.
Но я как в те времена юный динамовский болельщик благодарен Михаилу Даниловичу не только за это — в сегодняшнее время Гершкович привлек меня на еженедельный футбол, куда приходят знаменитые футболисты и тренеры разных лет — Сергей Павлов, Александр Тарханов, Сергей Ольшанский, Назар Петросян, заглядывают Олег Романцев и Борис Игнатьев.
И всякий раз, выходя на поле вместе с Михаилом Даниловичем, я открываю для себя новую футбольную страницу…