Классика: даже не знаю, с чего начать. Рада ли я, что прилетела в Японию на Олимпийские игры? Минут двадцать назад одарила бы в ответ на такой вопрос жестким взглядом. Минимум. Но уже сейчас стремительно, по законам олимпийского времени, разворачиваю ситуацию: все же рада. Удалось добиться, что завтра в отель, где сижу на трехдневном карантине после прилета, приедет офицер и привезет пробирку, в которую я плюну.
Эта пробирка, вернее, сам метод определения, не болен ли прилетевший, – хит первых впечатлений. После приземления самолета, быстро или не очень (как кому повезет) передвигаясь от одной стойки регистрации к другой с кучей бумаг в руках, ты добираешься до долгожданной точки, где раздают колбочку и воронку, с которыми ты так и идешь по следующему коридору. В этот момент еще всего лишь любопытно, что дальше. И то, что в горле давно уже пересохло, как-то не особенно волнует. Как и подробности прекрасной процедуры теста.
Но один вопрос все же закрадывается: почему воронка не стерильно упакована? А точнее – вообще никак не упакована. (Колба-то закрыта пробкой.) Пока идешь, на нее может налететь черт-те что ковидное и любое другое.
Кстати, вопрос этот, чтобы не думать о себе, как о параноике, я задала врачу одной из сборных, который летел с нами. Правильность домыслов док подтвердил: неправы японцы, совсем не правы.
Доходишь до кабинок, закрытых с двух сторон, заворачиваешь в одну и… Совет, данный еще в Москве – плюнуть от души, радуясь, что все муки и волнения по поводу оформления документов, прилагающихся к аккредитации (это совсем жесткая история, но курс юных айтишников пройден), оказался совсем левым. Было бы чем – плюнула бы. Но пересохший организм даже не слюне решил экономить.
Короче, чтобы не впадать в совсем уж интимные подробности, в кабинке я задержалась. Из последних сил добралась до линии необходимого заполнения колбы, а это всего-то сантиметра полтора, с отвращением выбросила воронку в урну и облегченно отдала наплеванное в руки принимающей стороны.
Моя колба девушке не очень понравилась. Она пошла показывать ее другой девушке. Та подумала, они посовещались, но все же обе одобрительно закивали.
Бедные спортсмены! Вот теперь представьте – после напряженной беготни по аэропорту мне нечем было плюнуть на полтора сантиметра! А они сидят порой часами после выступления, чтобы сдать допинг-тест.
«Теперь я хоть немного понимаю, каково это», - сказала я главному тренеру сборной по спортивной гимнастике Андрею Родионенко, который сдавал пробирку передо мной. В ответ тренер вспомнил, как совсем еще юная тогда Вика Комова, ставшая одним из главных открытий юношеских Олимпийских игр в Сингапуре, за первые два дня выиграла три золотые медали. И выиграли бы еще две, но накануне проходила допинг-тест и только в два часа ночи появилась в олимпийской деревне. Сказала тогда, что приехали очень поздно, не выспалась и даже в зал идти совсем не хотелось.
…А нам вот в зал идти хотелось – тот, где надо было дождаться результатов теста, а затем в случае успеха покинуть аэропорт «Ханеда». Спортсменов увели в другой зал ожидания, волейболисты с нашим знаменосцем на церемонии открытия Максимом Михайловым (он будет нести флаг вместе с фехтовальщицей Софьей Великой), гандболистки с колоритными Сень и Бобровниковой, спортивные гимнасты мелькнули перед нами «на гражданке» в последний раз.
Кстати, в самолете было смешно. Одна из гандболисток, перед взлетом увидев свободные места сзади, сагитировала подругу перебраться туда, чтобы лечь на свободных местах и поспать. Вернулись они быстро и с хохотом. «Да я ее не заметила», - смеялась агитатор. Речь шла, понятное дело, об одной из гимнасток. Ну, предположим, Вике Листуновой, которая еще растет, или Геле Мельниковой – 151 см.
Представителей волейбола и гандбола понять можно: тесновато им в креслах самолета. И тот же Максим Михайлов не ляжет даже на двух креслах. Так и летели: то вставая рядом с креслом, то утыкались в фильмы, чтобы потом опять нависнуть над соседями. Хорошо, что почти все были в компрессионных гольфах – ноги не терпят застоя крови, а полет-то длился девять часов.
…Чтобы не утомлять, об ожидании результатов тестов рассказывать не буду. Заболевших или подозрительных среди нашей группы не оказалось, спортсменов повезли в олимпийскую деревню на автобусах. А журналистов – каждого на отдельном такси, даже если им надо было в одну гостиницу или один номер. За бесплатно, то есть даром. Мой таксист за перегородкой то ли пел, то ли смеялся сам с собой. Но протянуть мне бутылку воды через окошко не забыл. Правда, по дороге заблудился, несмотря на предварительно распечатанный маршрут. Ну, поездили где-то лишнего. Это было уже отдыхом.
Ненадолго. Сразу после вселения возник вопрос о следующем тесте: комплект для него должны были привезти в отель в течение дня. Торопиться было некуда, карантин предполагает сидение в номере и три теста, но почему-то терзали смутные сомнения. Тут еще пошла информация, что в Олимпийской деревне произошел сбой в работе транспорта: сборные сидели на улице в ожидании отъезда на тренировку и под холодным воздухом из специально протянутой трубы.
Никто пробирки нам не привез. Телефон помощи был занят. На письма с вопросом из серии «доколе» нет ответа до сих пор.
…Почему я уже опять рада, что приехала на Олимпийские игры? Во-первых, примерно через шесть часов дозвона и разнообразных попыток как-то повлиять на ситуацию, не выходя из номера, я все же это сделала: передала сведения о том, что у нас в отеле есть жаждущие поплевать. Офицера обещали прислать. Сказали – постучит в номер. Буду ждать.
И вообще – до открытия Олимпийских игр еще есть время. И прав президент ОКР Станислав Поздняков, прилетевший нашим же рейсом: главное - мы находимся в Токио, а это означает, что Олимпийские игры, которых мы так долго ждали, состоятся, несмотря на все проблемы.