— Думаю, что не изменился. Все так же открыт, как и с малых лет. И любой человек, будь то фанат баскетбола или еще кто-то, может подойти, задать вопрос. И, заметьте, не будет послан! Вы же легко получили ответ на запрос на интервью, правда?
— Правда! Но возможно, у вас просто еще не улетучился менталитет спортсмена, игравшего в Америке, где общение с прессой — обязательный пункт.
— Конечно, мы понимаем, что медиа — это основной драйвер для любого спорта. Мы можем как угодно хорошо выступать, но, если об этом никто не узнает, толку не будет. Хотя я прекрасно понимаю других спортсменов, которые отказывают в интервью, проходят мимо. Когда ты достигаешь определенной популярности, это становится утомительным занятием. Недавно я был на бойцовском турнире, Хабиб Нурмагомедов приглашал. И я видел, как человека буквально разрывают на части. Очень хорошо его понимаю, мы все это проходили. Когда хочется отгородиться, закрыть дверь и просто посидеть одному.
— Вы играли в НБА, в ЦСКА, в сборной. Вы были лучший, и вас все любили. Должность президента федерации — неблагодарная...
— Совершенно точно, неблагодарная.
— …результаты в спорте — на виду. Сейчас результаты вашей работы гораздо менее заметны или заметны не сразу. И в любом случае всегда найдутся люди, которые скажут, что вы все делаете неправильно. Быстро ощутили эту разницу?
— Да в спорте ведь тоже не все так однозначно. Если ты играешь хорошо, это не значит, что тебя не будут критиковать. Ты играешь хорошо, но команда не выиграла — критика. Ты играешь хорошо, но недостаточно хорошо — критика. Ты провалил матч — суперкритика. Когда у меня были травмы и я не выступал за сборную — критика. Люди разные, и кто-то понимает и принимает твои обстоятельства, а кто-то нет. Это часть жизни, и ты ничего с этим не сделаешь. Но это вы правильно заметили, что, когда я играл, можно было включить телевизор и увидеть, как Андрей Кириленко классно забивает сверху, как играет против Майкла Джордана и выигрывает медали чемпионатов Европы или Олимпийских игр. Сейчас, к сожалению, того, что мы делаем, практически не видно. Вот, например, первый раз баскетбол 3х3 будет в программе Олимпийских игр в Токио. Для того чтобы мы были первыми в рейтинге, нам потребовалось пройти огромный путь за три года, запустить огромное количество соревнований практически с нуля. Да, в стране был неплохой стритбол, было несколько турниров хорошего уровня. Но сейчас играет вся Россия. Начиная от вузов до официальных соревнований, которые проходят под нашей эгидой. Сейчас появился профессиональный чемпионат, в котором есть 24 команды мужских и 12 женских. Это полноценная дисциплина, которая получила официальное признание. То же самое с киберспортом. И в куче других направлений. И все они не на виду и не на слуху, потому что это не инфоповод, это наша работа — делать или реформировать некоторые процессы, которые приводили бы к развитию.
— Вы понимали, во что вы ввязываетесь, когда приходили на должность президента?
— Это был для меня большой вызов, но я понимал, во что ввязываюсь. И знал, как буду работать, как вести дела. Сначала, правда, пытался во все лезть, работал по 12 часов, вникал в любой процесс — от взаимодействия с регионами до составления логотипа. Потом понял, что это неправильно. Так ты не даешь своим работникам проявлять инициативу. Зачем им это делать? Сейчас придет Андрей и все расскажет. От каких-то вопросов я даже насильно заставлял себя отходить. И сейчас у меня надежная команда, на каждого я могу положиться. Хотя делать все идеально невозможно. У нас 80 регионов, тысячи людей... Как можно проконтролировать, что сейчас происходит в Ямало-Ненецком округе, на Камчатке, да даже в Пскове и Твери? Это физически невозможно. Если бы у меня была в распоряжении команда СОБР, которая моментально срывалась, летала из региона в регион и закрывала дыры… Но у меня есть возможность только найти себе единомышленников, которым можно доверять. И идти шаг за шагом к результату.
— Вы всю жизнь играли в баскетбол, а теперь стали топ-менеджером. Было где учиться?
— Во-первых, у меня был определенный менеджерский опыт и в бизнесе, и в моем благотворительном фонде. Ну а во-вторых, я защитил диплом в Беркли по курсу «Финансовое управление компаний». И это мне очень помогло в понимании многих процессов.
— Расскажите про учебу в Беркли.
— Это был 2007 или 2008 год, я играл в Юте. В какой-то момент понял, что мне не хватает знаний, касающихся финансовой сферы. Связался с университетом, мне порекомендовали онлайн-курс. Работало это так: я нанял репетитора, который приходил ко мне через день, занимался со мной по заданиям университета. Мы вместе смотрели лекции, делали домашнее задание. И в конце года я сдавал экзамен, тест длился часов шесть-семь. Сидел, помню, с огромным калькулятором. В итоге сдал и получил диплом.
— Американские профессиональные лиги вообще проявляют очень большую заинтересованность в том, чтобы их игроки изучали финансовую грамотность.
— Это действительно так, два-три раза в год проводятся семинары, где выступают люди из разных сфер. Там лиги серьезно думают о своем продукте, а он напрямую связан с игроками. Естественно, для игроков есть много приятных бонусов, связанных в том числе и с обучением. Кстати, я закончил играть уже пять лет назад, но мне недавно пришло письмо от НБА. На меня выделено порядка 100 тысяч долларов на обучение. То есть если я сейчас захочу пойти учиться в университет, то эта сумма может частично покрыть стоимость.
— А вы хотите?
— У меня, к сожалению, на это сейчас времени нет. Но вообще желание есть, только я уже вряд ли смогу учиться в американском университете. Не думаю, что сдам даже экзамен TOEFL.
— Почему? Язык забывается?
— Правильный язык забывается, да и раньше у меня не было такого уровня, чтобы я мог писать эссе на английском.
— А как же Беркли?
— Это было обучение по финансовым моделям, где были цифры в основном. Я не писал эссе. И потом это был один курс. А если говорить про полноценное университетское образование, оно совсем другое. Я бы не сдал сейчас полноценного курса английского или истории, потому что моего опыта языкового не хватит. Вот мой сын спокойно бы написал, потому что, пока я там играл, он учился в школе и его там учили писать эссе.
— Вы какие-то вещи из НБА пытались внедрить здесь, когда стали президентом?
— Пытался, но нельзя сравнивать НБА и российский баскетбол. И если спортивную составляющую мы еще можем хотя бы пытаться подгонять, то в плане организации у нас совершенно другая структура. НБА генерирует 5 млрд долларов, а мы в лучшем случае 10 млн. И это драматическая разница. Там огромная конкуренция за продукт. Есть 200 каналов, которые готовы за него платить. Здесь никто не готов платить, а если готовы, то совсем небольшие деньги. Это две несоразмерные истории, и у нас просто другой путь.
— Вы сказали, что пытались.
— Переняли опыт обслуживания команды, отношение к игрокам и тренерскому штабу. Мы иногда потребительски относимся к спортсменам, а ведь именно они производят продукт. К тому же баскетболисты национальных сборных не зарабатывают деньги, приезжая в команду. Мы должны им обеспечить хотя бы комфортные условия, правильное отношение и спокойствие.
— То есть это изменилось в лучшую сторону с вашим приходом?
— Я надеюсь, что изменилось. Когда я пришел, мы на майке фломастером писали. Это просто недопустимо в национальной команде.
— Что еще?
— Все, что происходит в НБА, происходит по так называемым «гайдлайнс». По макету, если хотите, по инструкции. Когда ты начинаешь любой проект, тебе дают книжку, в которой от А до Я написано, как его надо делать. Там вон у меня целая стопка, видите? Это все проекты, которыми сейчас занимается федерация. Там все подробно расписано. Могу уволить своего менеджера, нанять вас, дать вам книжку, и вы просто будете идти по пунктам. Почему это важно? Я не планирую работать пожизненно, я не Дункан Маклауд из фильма «Горец». В какой-то момент придет другое руководство с другими идеями, и это правильно! Да, у него будет свое видение, но плохо, если он будет его реализовывать и не будет знать, что было до него. Прогресс наглядно показывает аналитика и статистика. Мы видим, что было так и так, а можно попробовать еще и эдак. Все это записывается и оставляется, чтобы другой человек пришел, посмотрел в эту полную базу данных и понял, что третий вариант из 15 был самым рабочим. Ему не придется вылавливать людей, которые когда-то работали над этим проектом, чтобы они ему рассказали. Он просто берет книжку и изучает.
— Когда вы были спортсменом, то любой стресс убивался физической нагрузкой. Сейчас седых волос прибавилось?
— Это у моего генерального директора куча седых волос, он все принимает близко к сердцу. А я, если быть честным, вообще не стрессую. Ни по какому поводу. Зачем лишний раз волноваться о вещах, которые ты не можешь контролировать или изменить? Да, я счастливый человек. Но если внутренне принять, что не все будет работать так, как ты задумал, многое в жизни упрощается. Представляю себя часовщиком, который шаг за шагом собирает механизм. Я абсолютно уверен, что я не самый лучший руководитель за всю историю, но я никогда на это и не претендовал. Моя задача — чтобы просто все работало. И чтобы люди, которые придут после меня, получили полный мануал. Конкретный и детальный, словно инструкция, как чинить утюг.
— Вы в самом начале разговора сказали, что никак не изменились. А ваша жизнь? Может, радостей стало больше? Или наоборот?
— Мне кажется, и тут ничего особенно не поменялось. Как вставал рано, так и встаю. Только вместо тренировки иду в офис. Или не иду в офис, потому что стараюсь много тут не появляться — знаю, что мешаю. Я стал меньше смотреть телевизор. С семьей общаюсь столько же. Не скажу, что мои дети получили возможность чаще меня видеть.
— Вы кайфуете от своей работы?
— Да, конечно. Может, я не назвал бы это кайфом, но когда я вижу результаты, то мне это очень нравится.
— Вы как-то говорили, что сейчас мало играете в баскетбол после операции на плече.
— Честно говоря, я наигрался в баскетбол. Может, с удовольствием выходил бы на площадку, если бы ничего не болело. А так выходишь — и начинается: то нога, то рука, то плечо. Операцию я сделал два года назад, поэтому не хочу, чтобы оно снова заболело. Я могу с друзьями покидать мяч, и даже с удовольствием. Но возможности специально не ищу.
— Из-за снижения нагрузок прибавили в весе?
— Не знаю, к счастью или к сожалению, но у меня такой метаболизм всю жизнь, что я не могу набирать вес, как и быстро его терять. Всю жизнь в пределах 95–102 кг, и на меня все злятся из-за этого. (Смеется.) Все закончили и набирают, а я — нет. Может, конечно, с возрастом у меня вырастет пузо…
— Правда, что у вас сгорел дом в Лос-Анджелесе?
— Да, правда. У меня как раз были выходные, я приезжал к семье. И хорошо, что приехал! Не представляю, как бы они без меня эвакуировались ночью. Хорошо, что Тимофей Мозгов играл тогда в Лос-Анджелесе и приютил нас.
— Долго потом у Тимофея гостили?
— Звал жить сколько потребуется, но мы вроде на неделю задержались.
— Вы часто туда летаете к семье, не утомительно?
— Сыновья и дочь все свое сознательное детство провели в этой среде, там у них школа, у старшего уже университет. Было бы несправедливо по отношению к ним вырывать их из привычной атмосферы. А летать туда-сюда я привык. Главное — выстроить правильно график, скомпоновать свое расписание так, чтобы две-три недели максимально ударно поработать, не отвлекаясь на семейные дела. А потом улететь на неделю к ним, переведя работу в онлайн. А последние восемь месяцев вообще перевели всех в онлайн-режим.
— Как вообще пережили пандемию?
— Отличное было время! Много времени проводишь с семьей, потому что школы закрыты, все закрыто, все сидят дома. Все эти такие редкие в нашей жизни совместные ужины и обеды! Прекрасно же. А еще всему миру стало понятно, что решать вопросы можно на расстоянии, не обязательно встречаться лично. Это важно, но не необходимо. Пандемия приучила нас пользоваться всеми возможностями новых технологий. И, кстати, это лично нам сильно облегчило работу с регионами. Если раньше всем нужно было личное внимание, а его невозможно дать 80 регионам, потому что если ты в одном проведешь хотя бы три дня, то тебе нужно как минимум 240 дней. Это утопия. Ты пока с последним регионом закончишь, у тебя в первом уже поменялось руководство и нужно опять начинать сначала. Ну а во-вторых, это огромные расходы. Просто колоссальные. А сейчас мы за час решаем вопрос, на который раньше тратили три дня.
— Вы сами болели?
— Кажется, да. Правда, тест не показал, но антитела потом были. Как это работает, я не знаю. Запахи не чувствовал, по лестнице поднялся — устал. Ощущал, что что-то не то. Хотя никакого страшного кашля не было.
— Вам 40 лет. Как собираетесь провести следующие сорок?
— Сорок?! Надеюсь, к тому времени буду просто получать удовольствие от жизни и мучить постоянным вниманием своих уже повзрослевших детей.