— Антон Шипулин, Екатерина Юрлова-Перхт, тот же Александр Логинов добивались успехов благодаря индивидуальной подготовке. Тенденция налицо. Светлана, вы тоже когда-то выбрали перед Олимпийскими играми в Турине подготовку вне команды, и она себя оправдала. Помните, что послужило толчком?
— Помню: непонимание. Ведь каждая тренировка должна быть основой для следующей. Я окончила Институт физической культуры, и мне было важно использовать новые знания на своих тренировках. Когда задавала вопрос, почему надо делать так, а не по-другому, то старший тренер не мог мне этого объяснить. А я не находила логики в его плане. И в какой-то момент поняла: если выполнить предложенный план — можно просто встать, причем намертво. После этого и попросилась тренироваться с личным тренером.
Это был серьезный и рискованный шаг в олимпийский год. Помню, мы с Ольгой Пылевой жили и тренировались на базе, где не было хороших условий, но главным на тот момент было уйти от диктата, который навязывал старший тренер сборной команды. Спортсмен более спокоен, знает, какая завтра тренировка. Он знает, что делать и как, ничего на него извне не повлияет; даже если вдруг он отступит от своего плана, никто не вмешается, заставлять его что-то делать через «не могу» или «не хочу» не будет. Я думаю, это и есть главные преимущества тренировок вне команды. Потому что, как бы ни говорили тренеры об индивидуальном подходе к членам сборной в команде, его не может быть. Потому что есть единый план команды, и никто делать семь или десять разных планов не будет.
— С Пылевой тренировались, потому что совсем без конкуренции невозможно?
— Да, мы с Ольгой проводили иногда сборы. Потому что одному тренироваться сложно. Нужна спортивная конкуренция: заставить себя выйти на тренировку, выполнить большой объем, да и ускоряться легче в компании.
— Но на общих сборах подразумевается корректировка в плане подготовки для каждого — иначе зачем, примитивно говоря, следить за состоянием, проверять пульс, кровь и т.д.?
— Корректировка должна быть. Трудно сказать, как она ведется сегодня, это понимают только те, кто внутри сборной, но со стороны виден не очень хороший итоговый результат. Когда я тренировалась — тоже все мерили и с пульсометрами бегали. Но иногда мне казалось, что биохимия больше нужна мне, чем тренеру. Я смотрела данные и понимала: вот тут подустала — требуется уменьшить нагрузку. Организм переутомлен, выходить на тренировки с тем же запалом и выкладываться на 100 процентов не имеет смысла. Если не успел восстановиться, усталость накапливается. А значит, следующая работа пойдет на спаде, ты не сможешь ее сделать в том режиме, который необходим. Может быть, тренеры сборной тоже это видели, но как-то не реагировали.
В спортивном дневнике я отмечала все данные, беря их у биохимика. Но тут, знаете, еще есть сложность. Когда меняется биохимик, то и данные меняются. Помню, пришел новый специалист — разброс и хаотичность его цифр не позволяли сделать какой-либо анализ. То есть важен профессионализм биохимика, да и всей комплексной научной группы.
— Дневник — это норма для биатлониста?
— Для членов сборной команды он должен быть нормой. Мой личный тренер, например, мог его у меня попросить для просмотра. Правда, ему хватало одного моего утреннего взгляда на него. Выходишь, и он смотрит: если подняла глаза — все нормально, улыбнулась — вообще прекрасно, порву всех на тренировке. Если с опущенной головой вышла… Он учитывал даже эти эмоции, потому что нужно было иногда устать на лыжне так, чтобы, как мы говорим, «капнуть». Прямо так задачу и ставил: «Света, сегодня нужно «капнуть». Чтобы — все, больше не можешь». Такие моменты были особенно сложными, так как надо было дойти до предела всему: терпению, силам, эмоциям. Все выключается, ты уходишь с тренировки: есть не хочется, спать не хочется, ничего — отстаньте от меня…
— А на следующий день?
— Еще тяжелее, но к вечеру организм восстанавливается. Лучшее восстановление — баня с вениками и жаром. Баня реально творила чудеса: добавляли ароматизаторы, чай с медом на травках… И вот: ты была никакущая, а к вечеру — пошел восстановительный процесс. Начинаешь есть все подряд, потом спишь, утром — как огурчик.
— Как-то нам поэтапно показали в трансляции, как Логинова ведут по дистанции, — это реально помогает: крики, нагнетание…
— Это очень важно! А уж на призовое место идешь… У нас всех свободных людей расставляли по дистанции — и тренеров, и биатлонистов, чтобы передавать спортсмена, как эстафетную палочку: «Давай-давай!» Эта накрутка не дает ни малейшей возможности для передышки. Это тоже очень хороший психологический прием.
— Если спортсмен в этот момент не «капает»…
— Если есть силы, то помогает. Другое дело, что есть такие биатлонисты, которые не любят, чтобы им кричали, им нужна только информация по прохождению дистанции. Мне нужно было, чтобы вопли раздавались.
— Главный тренер сборной Анатолий Хованцев, когда только пришел руководить сборной, сказал, что видит недостаток силовой работы. И еще — что заметен отход от советской системы подготовки. Это же говорил потом и Дмитрий Васильев: ушли от советской системы, нахватали со всех сторон — и потеряли свое, наработанное. Вы понимаете, о чем они?
— У них есть свое видение. Они ближе к команде. У Анатолия Николаевича колоссальный тренерский опыт, он очень хороший специалист. И мне помогал — к нему всегда можно было спокойно подойти в любой момент, никогда не отказывал в помощи, готов был проконсультировать. Мы видели, как бежали иностранцы, с которыми он работал. Мы живем в таком мире, который постоянно меняется, и говорить: «Давайте тот же объем на тех же лыжах, трассах, что и много лет назад» — уже нельзя. Другая экипировка, другие мази, другое скольжение… Ход другой: там — классика, здесь — конек. Сейчас даже техника передвижения на лыжах более экономичная.
— Но лично для себя как вы объяснили провал, например, Светланы Мироновой в сезоне? Так начинала его красиво — и потом буквально рухнула…
— Думаю, «виновата» летняя и осенняя подготовка. Выход физической формы на пик пришелся не на тот месяц.
— Про допинговые проблемы говорить не будем — спрошу только про Ольгу Зайцеву, с которой вы дружите. Больно?..
— Я знаю ее очень близко. И жила в одной комнате, и общалась много. Мне очень обидно за нее. Ярлык навесили за то, к чему она не имеет никакого отношения. Для любого спортсмена важно чистое имя.
— Болельщики запутались, кому можно верить, кому нет.
— Ольге — можно.
— На этот вопрос вам часто приходится отвечать: сидящему на диване не очень понятно, почему у биатлонистов на стрельбище руки-ноги трясутся…
— Трясутся, потому что биатлон — это сложнокоординированный вид спорта. Потому что передвижение на лыжах относится к циклическому виду спорта, а стрельба — это уже статика. Совместить стрельбу и бег непросто. Биатлонисты над этим работают, чтобы навык закрепился до автоматизма. Они должны быть как Юлий Цезарь, который мог многое делать одновременно. Должны смотреть, куда едут, следить за флажками, понимать, кто впереди, кто сзади бежит… Когда все доведено до автоматизма, на это уже не обращаешь внимания. Как мы спасаемся от дрожи в ногах? Приседанием — двух-трех раз бывает достаточно.
— Все сейчас сразу вспомнят, как Евгений Гараничев попал после приседаний в мемы разных стран.
— Он как раз и снимал тремор. От трясущихся рук уже, наверное, ничего не спасет. Идеальный вариант — выключить как можно больше мышц, палец на спусковом крючке сработает. Максимальное отключение мышц в момент стрельбы дает хороший результат.
— Вы как-то мне сказали, что в биатлоне рост и вес ничего не значат, даже длина ног. Главное — скоростно-силовые качества, функциональные особенности организма. Понятно, что важно и то и другое, но все же: стрельба или ход сегодня на первом месте?
— Если раньше, во времена Анфисы Резцовой, которая стала единственной женщиной, имеющая звание олимпийского чемпиона по лыжным гонкам и по биатлону, я сказала бы — быстрый ход, сейчас надо и то и другое. Когда я начинала, для нас 40–45 секунд на рубеже лежа был хорошим вариантом стрельбы, тренеры за это не ругали. Когда заканчивала — было 30 секунд на стрельбу лежа. Увеличивается скорость прохождения по дистанции, сейчас время, затраченное на стрельбу, 20–25 секунд — идеальный вариант.
— Но из лыжного спорта пригласить кого-то в биатлон, как и вас когда-то, призывов все равно много. (В биатлонную сборную Ишмуратова попала в 24 года, войдя в экспериментальную команду, которая была создана из лыжников. — Ред.)
— На создание хорошей лыжной подготовки требуется больше времени, чем на стрелковые навыки. Надо в голове лыжника менять всю тактику прохождения дистанции. Одно дело, когда тебе годами закладывают информацию: надо бежать чем быстрее, тем лучше, от старта до финиша. Другое — когда к стрельбищу, например, подходишь, и надо чувствовать пульс: на каком можешь стрелять, на каком — нет. Если хороший лыжник сможет научиться метко стрелять, получится классный биатлонист.
— Если подвести итог сезона, в чем будем искать оптимизм?
— Главное для нас сегодня — кадры, причем и тренерские, и спортивные. Это и основная сборная, и резерв. Необходимо выстроить работу с регионами и детским спортом, ведь именно они готовят для сборной команды новых звезд. Без резерва, без конкуренции внутри основной команды мы о высоких результатах думать не можем. Поэтому хотелось бы, чтобы была выстроена максимально прозрачная система отбора на крупные соревнования. И каждый спортсмен, каждый тренер, даже каждый болельщик понимал, почему именно этот биатлонист выступает на чемпионате и Кубке мира.