О нем написаны книги, у него брали сотни и даже тысячи интервью, он остается публичной персоной, интерес к которой не угасает. Казалось бы, рассказать о юбиляре что-то новое практически невозможно. Но мы такую задачу перед собой и не ставили, а решили пробежаться по каждому десятилетию, что прошел Никита Павлович, выделяя самые яркие моменты. Сразу скажем, что каждый из этих игровых отрезков наш герой выиграл, а его счет в игре с судьбой к 90 годам — красивые 9:0.
1:0 (1926–1936)
Мои родители, спасаясь от турецкого геноцида, обосновались в городе Армавире, где появились на свет я и моя сестра Нина, которой уже нет с нами. А когда мне было 4 года, наша семья перебралась в Сухуми, где и прошло мое детство и юность. Но в Армавире помнят, где я родился, и в марте этого года мне было присвоено звание почетного жителя города.
В Абхазии отец продолжил работать сапожником, мама следила за домашним хозяйством, а я пристрастился к футболу. Гоняли с ребятами мяч, когда только могли. Да и что это были за мячи — могли и тряпичным играть. Рядом с нашим домом была калитка, располагавшаяся между двух кипарисов, — это и были мои ворота. Я и дома, в комнате, которую занимала наша семья, любил колотить мячом о стену, отбивая его то ногой, то головой обратно. Отец часто на это ругался, называя футбол хулиганством. А еще на то, что обувь постоянно приходила в негодность.
2:0 (1936–1946)
Сухуми в годы войны периодически бомбили. А отец, устроившийся тогда работать кассиром, стал жертвой одной из таких бомбежек. Зазвучала сирена, и все бросились в укрытия. Отец вместе со многими побежал в сквер в центре города, где можно было укрыться под многочисленными деревьями. В самом центре этого сквера стоял огромный памятник Сталину, так вот этот памятник остался невредимым, а отца серьезно ранило. Но даже такие происшествия не смогли меня и моих сверстников запугать. Однажды несколько торпед вылетели из воды на берег, так мы, не понимая всей опасности, ходили на них смотреть, садились на них.
Мы продолжали играть в футбол, причем нашли место в 12 км от города, где было поле. И каждый день мы добирались туда в тамбурах проходящих поездов, а поздно вечером, усталые и голодные, пешком возвращались обратно. Хорошо, что по дороге было много садов — в них и удавалось перекусить по дороге. Эти фруктовые сады вообще многих спасали в те военные годы.
А в 1944 году к нам пожаловали команды мастеров. В том числе московское и ленинградское «Динамо», ЦДКА... Мы с ребятами, как завороженные, следили за каждым движением футбольных звезд и во время матчей, и на тренировках. Федотов, Бесков, братья Соловьевы — впервые мы могли своими глазами наблюдать за игрой кумиров. Что-то удавалось использовать потом самим на поле. Не скажу, что подсмотрел какие-то финты, а вот технику нанесения ударов по воротам старался перенять.
К тому моменту была создана сухумская молодежная команда. Игроку команды мастеров сухумского «Динамо» Шоте Ломинадзе поручили с ней работать, и он, однажды заглянув на наше поле, в итоге стал моим первым тренером. Выдали какую-то форму, бутсы на два размера больше. Начались тренировки. Многие из той команды, в которой меня выбрали капитаном, потом дошли до команд мастеров. Но для начала мы выиграли первенство Грузии.
На следующий год, когда война уже закончилась, к нам в гости приехала молодежная команда «Крылья Советов», победившая в первенстве Москвы. Оба матча мы выиграли, а я забил все наши мячи. А один матч сыграли взрослые составы сухумского «Динамо» и «крылышек». Так вот во время этого матча мы с ребятами расположились на одной из трибун стадиона, но во время игры решили пересесть на другую. Для этого было необходимо пройти вдоль поля. И надо же такому случиться, что именно в этот момент получил травму один из динамовцев. Мы с ребятами идем вдоль поля, и тут меня останавливает тренер и говорит: «Раздевайся, выйдешь на второй тайм». Вышел, сыграл. Тренер сказал, что я остаюсь в главной команде.
Но после матча, когда мы прогуливались у гостиницы «Абхазия» на набережной, ко мне подошли и сказали, что в номере меня ждет Владимир Горохов — помощник главного тренера «Крыльев» Абрама Дангулова. Он говорит: «Давай с нами в Москву. Сделаем из тебя второго Боброва». Без родителей решать такие вопросы я не мог, но тренеры пришли, пообещали, что буду в Москве учиться в институте и играть в футбол. Батя поверил. (Смеется.) Пообещали, что за мной приедут.
Прошло несколько месяцев, я оказался в столице. Жить было негде, и меня приютил Владимир Горохов. Его потрясающая супруга Клавдия Ивановна кормила меня, с их детьми, Аллой и Андреем, мы стали друзьями. Места было не очень много, так что мне пришлось спать в чулане на сундуке. Так и проспал несколько лет.
В Сухуми я еще вернулся. Случилось это, когда в городе состоялся единственный в истории матч высшего дивизиона. «Крылья Советов», в составе которых на поле вышел и я, встречались с «Динамо-2», которое некоторое время спустя было переименовано в минское «Динамо». Мы выиграли 1:0 — я забил, но получил травму.
Но главное сражение еще только предстояло выиграть. Еще до матча меня предупреждали знакомые, что меня собираются арестовать и отправить в тбилисское «Динамо». До этого прошел обыск в доме родителей, отца арестовали и прямым текстом сказали, что мне надо ехать в Тбилиси. Отец заявил, что ни в чем не виноват, а где играть сыну — решать только ему самому.
В итоге после финального свистка партнеры по команде устроили мне коридор от поля до подтрибунного помещения, чтобы ко мне было невозможно подойти. Мы вместе с Дангуловым пешком отправились на вокзал, потом сошли с поезда, не доехав до Сочи. Вырваться в Москву удалось. Еще несколько месяцев спустя я приехал к родителям в Сухуми — и меня вызвали к председателю НКВД. Разговор был непростым, вновь настаивали на переходе в тбилисское «Динамо». Усложнялась ситуация и тем, что в то время проходила массовая депортация народов и родители боялись, что их отправят в Среднюю Азию. Пытаясь отвертеться, говорю, что за паспортом в Москву вернуться надо. Мне в ответ: «Какой такой паспорт? Завтра новый будет. Хочешь стать Симонишвили?» И ведь сделали бы запросто, знаю достаточно таких примеров. Но я оставил письмо, в котором извинился, постарался все объяснить, и уехал.
3:0 (1946–1956)
Три сезона провел я в «Крыльях Советов», но потом результаты пошли вниз и было принято решение команду расформировать. Футболистов должны были распределить между «Спартаком» и «Торпедо». Меня определили в торпедовцы. Но наш тренерский штаб Дангулов — Горохов отправили в «Спартак», куда они меня за собой и пригласили. Лично встречался с директором ЗИСа Иваном Лихачевым, который настойчиво убеждал меня выбрать «Торпедо», но я пошел за своими тренерами. Да и то, что в составе черно-белых пришлось бы сражаться за место в основе с Александром Пономаревым, сыграло не последнюю роль.
Лихачев, узнав о моем выборе, в сердцах бросил: «Иди в свой «Спартак», но знай, что дорога в «Торпедо» для тебя навсегда закрыта. В нашей команде тебя не будет, даже если у тебя на пятой точке звезды вырастут». Так я стал спартаковцем. А много лет спустя Пономарев сказал мне, что я ошибся, что мы с ним вполне могли и сдвоенным центром играть.
В «Спартак» вместе со мной пришло много молодых игроков. Со временем Нетто вытеснил Рязанцева, Парамонов — Тимакова, пришли Татушин, Исаев. Я заиграл практически сразу, так что об ошибочности своего выбора даже не задумывался. Атмосфера в команде была действительно особая, но, что такое спартаковский дух, удалось осознать лишь по прошествии времени. В те годы «Спартак», конечно, уступал и «Динамо», и ЦДКА, но с приходом нового поколения красно-белые стали заметно прибавлять, пришли и титулы. Особо хотел бы отметить роль Николая Дементьева. Именно от него, на мой взгляд, и пошел тот футбол, который до сих пор именуют спартаковским, — игра в быстрый и своевременный пас.
Этот футбол во многом и принес успех нашей сборной на Олимпиаде-1956, ведь 8 из 11 игроков в финале представляли «Спартак». Не смогли принять участие Валентин Иванов и Эдуард Стрельцов. После матча, понимая, что Стрельцов играл на турнире больше меня, я дважды предлагал: «Эдик, забери мою медаль, мне неудобно перед тобой». Но он не взял.
4:0 (1956–1966)
В 33 года я стал тренером. Почувствовал, что в команде расстаются с возрастными игроками, и решил, что лучше самому уйти, чем ждать, когда попросят. А перед этим мы летали в Колумбию, где сыграли с местным клубом «Санта Фе». Так вот я провел тогда едва ли не лучший матч в карьере — на поле получалось практически все. Журналисты писали после матча, что я чуть ли не лучший форвард в мире. После игры говорю Николаю Озерову, что собираюсь повесить бутсы на гвоздь. Николай Николаевич кричит: «Ты что, с ума сошел?! Это преступление!» Узнал и Николай Петрович Старостин. Подходит, спрашивает, подтверждаю. А он в ответ: «Собираемся освободить Николая Гуляева, а тебя назначить». Я опешил: «Николай Петрович, я еще вчера играл с ребятами, а теперь тренировать?» В ответ он сказал лишь одно слово: «Поможем». Так я стал тренером.
В какой-то мере мне повезло, что случилась проблема с одним из ветеранов команды, с которым мы еще вчера выходили на поле. Он долго не мог принять мой новый статус, часто спорил, а один раз и вовсе послал куда подальше. После этого я поставил вопрос ребром: или я остаюсь в команде, или он. На командном собрании игроки все до одного признали его неправоту. Он очень хотел остаться — просил, плакал. Мы больше никогда это с ним не вспоминали, но это был полезный для меня как начинающего тренера опыт.
Однажды мы с Николаем Старостиным узнали, что стоящий на вылет южный клуб вышел на нескольких наших игроков перед очной встречей на поле. В итоге решили их на матч не ставить. В тот день Николай Петрович супругу хоронил и просил после матча к нему заехать. Я приехал с победой 2:0. И эти 2:0 спасли армейцев во главе с великим хоккейным тренером Анатолием Тарасовым. Проиграй мы южанам — красно-синие вылетели бы из класса сильнейших.
Был в «Спартаке» и еще один сложный момент. После трагического случая, когда наш футболист на автомобиле сбил академика Рябчикова, занимавшегося вопросом топлива для космических летательных аппаратов, многим, в том числе и мне, пришлось уйти в отставку. Решили это обсудить в ресторане. Сидим, беседуем — я, Исаев, Сальников, Тищенко. И тут скромняга Толя Исаев говорит: «Смотрите, за соседним столом Юрий Гагарин! Сейчас подойду». Говорим, чтоб оставил человека в покое, ведь сами часто страдаем от излишнего внимания, но он идет к Юрию Алексеевичу. Подошел, сказал, что мы — спартаковцы. Гагарин пригласил за свой стол, а когда мы подсели, сказал: «Я бы вашего футболиста сам прибил. Он не просто великого ученого, но и потрясающего человека убил». Договорились потом сыграть с космическим городком в футбол, но этому матчу так и не суждено было случиться. Календарик с автографом Гагарина у меня до сих пор дома лежит.
5:0 (1966–1976)
Когда я уходил из «Спартака», Николай Петрович Старостин мне сказал, что дверь для меня остается открытой, ведь если мы тебя разрежем, то увидим два цвета: красный и белый. И я отправился в «Арарат». Кстати, 10 октября исполнилось 43 года с того дня, как «Арарат» выиграл Кубок страны. За сезон удалось сделать золотой дубль. Это был национальный праздник.
Финал Кубка с киевским «Динамо» вышел драматичным. Киевляне за несколько минут до конца второго тайма вели 1:0, партийное и футбольное руководство уже спускалось с трибун на церемонию награждения вместе с главным тренером киевлян. В это время член тренерского штаба Михаил Коман, не спрашивая главного тренера, делает две замены, выпуская вместо лидеров, Буряка и Блохина, молодых игроков. Цель благородна и понятна — помочь ребятам получить мастеров спорта. Но за 80 секунд до финального свистка Левон Иштоян сравнивает счет. В перерыве слышу, как Блохин благим матом кричит на Комана. Тот отвечает, что, мол, и без тебя справимся. А я своим ребятам цитирую Николая Старостина, обращая внимание, что раз уж мы встали из гроба, глупо в него обратно ложиться. Объясняю, что в случае переигровки у нас шансов с физически лучше готовым соперником практически не будет. И Левон в дополнительное время забил победный гол.
После этого ходил анекдот, как Пеле приезжает в Ленинакан (армянский город, ныне Гюмри), ходит по базару, а его никто не узнает. Он спрашивает первого встречного, как, мол, такое возможно. Тот спрашивает: «А ты кто такой?» — «Как кто? Самый известный футболист в мире!» — отвечает король футбола. А в ответ: «Ой, Левончик, дорогой, извини, что не признал. Ты где так загорел?»
6:0 (1976–1986)
Я понимаю, что вы имеете в виду, когда спрашиваете о моем рекорде, который побил Олег Протасов. У меня было 34 гола за сезон, хотя считаю, что считать надо голы и в чемпионате, и в Кубке. Так бы у меня больше выходило. Протасов в первом круге рекордного для себя сезона забил всего семь, а во втором — двадцать восемь. Очень многие тогда вне зависимости от клубных пристрастий говорили о не самой честной борьбе. Скажу, никого не обвиняя, так: если бы меня выводили на свои ворота защитники соперника, если бы я видел, как вратарь еще до моего удара падает в противоположный угол, то я бы специально бил мимо ворот. Не понимаю, какое удовольствие может принести такой рекорд.
7:0 (1986–1996)
Вместе с Лобановским мы проработали в общей сложности 8 лет. Я занимал должность начальника команды, но переход от тренерской должности к этой оказался довольно простым. Надо отдать должное Валерию Васильевичу — все вопросы по общению с игроками, определению тактики, состава на матчи не обходились без моего участия. Последнее слово, конечно, оставалось за ним, но мы работали именно как команда.
Помню, играем с Польшей на выезде, проигрываем к перерыву 0:1. Захожу в раздевалку, а Лобановский и говорит: «Никита Павлович, не хотите что-нибудь сказать?» Я и сказал ребятам, не стесняясь особо в выражениях, надавив на их самолюбие. Закончили 1:1, а трибуны, яростно болевшие против нас, вторую часть встречи молчали. Валерий Васильевич потом при каждой нашей встрече вспоминал выражения, которых я не стеснялся.
8:0 (1996–2006)
Я председатель технического комитета РФС, председатель комиссии по лицензированию, занимаюсь стипендиями ветеранам отечественного футбола. Нагрузка большая, но справляюсь. Признаюсь, что неоднократно говорил министру спорта и президенту РФС Виталию Мутко, что готов уступить дорогу молодому и энергичному преемнику, но Виталий Леонтьевич каждый раз уверяет, что преемника нет, и просит не уходить, не подготовив такового.
Но не всегда оценка проделанной работы справедлива. Крайне обидно было прочитать, что, оказывается, турнир «Кожаный мяч» умер. Ему 52 года, я президент. Мы пришли к тому, что участие в турнире принимают не только мальчишки, но и девушки.
9:0 (2006–2016)
В чем залог моего долголетия? В первую очередь в хорошей наследственности. Но его составляющие есть и в крепком тыле, в крепком домашнем очаге, у которого меня вот уже сколько лет ждет моя дорогая жена Людмила Григорьевна. В правильном и вкусном питании, за которым она следит. В удовольствии от работы, которой занимаюсь всю жизнь. Когда я был форвардом, я частенько уходил от персональных защитников. Сейчас таким защитником для меня является жена, и уходить от такой персональной опеки не хочется.