Встреча с Фесуненко значительно превзошла наши ожидания — вкусные, интригующие истории, большинство из которых запросто могли бы стать прекрасной основой для голливудских сценариев, шли от нашего собеседника одна за другой. И подавляющее большинство из них никакого отношения к футболу не имело. Хотя без спорта номер один, конечно, не обошлось.
Мы расположились в уютной кофейне, заказали по чашечке кофе и, обратив внимание, с каким наслаждением Игорь Сергеевич делает первый глоток бодрящего напитка, начали разговор. В ходе беседы Фесуненко не раз, и не два говорил о том, что здоровье уже не то, что перелет до своей любимой Бразилии боится не осилить, и не только в финансовом плане. Мы же абсолютно искренне удивлялись этим словам, ведь на свои годы наш собеседник не выглядел — лет 10 скостить с паспортных данных хотелось без каких-либо неуместных комплиментов. Тогда мы и предположить не могли, что это интервью «МК» станет последним, которое даст Игорь Фесуненко.
К огромному сожалению, при всем желании весь текст этой беседы невозможно уместить даже на газетном развороте. Полную версию вы сможете прочитать здесь, на сайте МК.ru.
«Русские где-то между англичанами и бразильцами»
— Игорь Сергеевич, привычкой пить кофе, наверно, в Бразилии обзавелись?
— Люблю этот напиток. Не могу сказать, что пью его каждый день, но довольно часто. При этом самый вкусный кофе мне довелось попробовать вовсе не в Бразилии, где кофе грубоват и пресноват, а в Колумбии — сладкий, вкусный. Это не только мое мнение. Многие ценители отдают предпочтение именно колумбийским сортам. Климат похож на бразильский, но более мягкий. Вот и кофе соответствующий.
Что касается кофе в Бразилии вообще, то этот напиток в какой-то степени часть культуры всей страны. Встретились два приятеля, пошли в ближайший бар, которые в Бразилии на каждом шагу. Сначала один другого угостил, потом наоборот. Кофе подают маленькими по нашим меркам порциями — маленькие чашечки на один-два глотка с очень толстыми стенками. И обязательно кофе должен быть обжигающе горячим — для этого и толстые стенки чашки.
— В Западной Европе угощать друг друга так часто не принято. Это национальная черта бразильцев? Бразильцы, говорят, на русских очень похожи по менталитету.
— Бразильцы являются прямой противоположностью англичанам. Последние закрытые, консервативные, не любят общаться с малознакомыми людьми. Даже если и удастся втянуть в беседу британца, он будет говорить о чем угодно — о футболе, погоде, своей коллекции бабочек, только не о своих делах. Очень точно сказал об англичанах автор замечательной книги об Англии и Японии «Сакура и дуб» Всеволод Овчинников, которую я рекомендую к прочтению всем своим студентам. А говорил он о том, что в Англии, даже при отличном знании языка, не покидает ощущение, что все повернуты к тебе спинами. Бразильцы же предельно открыты, с радостью идут на контакт, с ними легко и интересно. Так вот русские где-то между англичанами и бразильцами.
«Как поет Пеле, я услышал одним из первых в мире»
— Пеле же попал в историю с одноименным кофе не по своей инициативе, а вынужденно?
— Он, несомненно, выдающийся футболист и спортсмен, но очень слабый бизнесмен. Он три раза в жизни крупно прогорел. Первый раз еще будучи игроком «Сантоса». Затем под конец игровой карьеры. Из-за второго финансового краха, хотя так этого не хотел, он и был вынужден отправиться зарабатывать в американском «Космосе», так как его долги составляли больше миллиона долларов. А последний раз случился относительно недавно. Его обманул ближайший приятель, правая рука. Помню, когда он нас познакомил, этот тип сразу произвел на меня неприятное впечатление. Мы разговариваем, а этот влезает, перебивает. Так этот подельник через пару лет создал собственную фирму, название которой практически не отличалось от фирмы Пеле. А Пеле в то время как раз планировал провести в Аргентине благотворительный матч, на который планировалось пригласить звезд первой величины. А потом посмотрели, а денег, которые должны были поступать на счета этого проекта, нет. Их украл тот самый делец, переведший все на счета своей фирмы.
В Бразилии разразился огромный скандал. Со всех сторон неслось, что уровень коррупции в стране зашкаливает, но чтобы Пеле, великий наш символ, так поступил... Ведь не сразу разобрались, в чем дело, первым под подозрением оказался сам легендарный бразилец.
Пеле плохой бизнесмен, плохо разбирается в людях, очень доверчивый. Он никогда не откажет в автографе и фото, с ним приятно общаться, но его деловые качества оставляют желать лучшего. Вот и накалывают его постоянно.
— А как вам удалось познакомиться с Пеле?
— Это было очень непросто. Помню, специально подбирал временной отрезок, когда его «Сантос» должен был играть несколько матчей подряд на своем поле. Прихожу в клуб, говорю, что хотел бы взять у Пеле интервью, а в ответ смеются. Говорят, что к нему даже бразильских журналистов не подпускают. Где находится команда, не сообщают.
В итоге я чудом получил домашний адрес Пеле. А что дальше? В дом меня портье не пускает. Ходил туда-сюда. И вдруг вижу — женщина подходит к дому с большими сумками. Я ей: «Сеньора, давайте помогу донести». Так и прошел в дом мимо портье. Поднимаюсь на этаж Пеле — дверь открывает его жена Роза-Мери (я ее сразу узнал). А она, увидев какого-то папарацци, сразу же захлопывает дверь. Но я нагло вставляю ногу в дверной проем и не даю закрыть. Она бьет дверью по ноге, я кричу от боли и делаю вид, что нога сломана. Она в растерянности: что делать? Пришлось меня пустить.
Предложила мне чашку воды, кофе. Я завел разговор. Где Пеле? Как с ним связаться? Какой номер телефона? Она говорит, что нет номера телефона. Интересуюсь: а как же быть, если несчастье вдруг какое случится? Говорит, что за день до нашей встречи дочка как раз заболела, но в таком случае она сначала звонит в клуб, сообщает о случившемся, а он или перезванивает в ответ, либо приезжает.
Прихожу после этого в клуб. Прошу административного директора Сиру Косту отправить меня к команде вместе с ветераном Зито, который туда собрался. Получаю категоричное нет. Но я говорю, что у меня важнейшее поручение от жены Пеле (а при расставании она просила, что если я его встречу, чтоб передал, что с дочкой все уже хорошо). В клубе интересуются: что за поручение? Говорю, что это личная просьба и им я не имею права все рассказывать. Для пущей убедительности называю домашний адрес Пеле, его домашний телефонный номер, который я узнал, и предлагаю перезвонить туда и уточнить, если есть какие-то сомнения. У администратора глаза на лоб полезли от моей осведомленности, а меня в итоге вместе с Зито отправили в тренировочный лагерь «Сантоса».
Приехали, а у команды как раз тренировочный матч закончился, все игроки после игры в душ, а потом на отдых расходиться стали. Вижу, идет Пеле. Я его поприветствовал, он ответил, но не остановился и пошел дальше. Я за ним иду и говорю: Роза-Мери привет передавала. У дочки вчера температура 39 была, а сегодня уже 36,6. Он не сразу понял, что я сказал, а потом давай спрашивать, откуда я это знаю. Пришлось извиниться, что в его отсутствие посмел посетить его супругу. Но я же с хорошими новостями приехал. Сразу же перешли на ты. Ладно, говорит он, чего ты хочешь? Пару вопросов задать, ничего больше. Соглашается, сразу задавая формат в 3 вопроса и регламент в 5 минут.
В итоге мы проговорили больше часа, а в конце нашей беседы он мне еще и песню спел. А дело было так. Я подкупил его своим знанием бразильского футбола. Уточнил нумерацию его голов, обратив внимание, что до его первого официального гола было забито еще 4. Я года полтора к этому интервью готовился, знал такие нюансы, до которых ни один статистик или местный журналист не докапывались. Так и разговорились.
Приятным для Пеле штрихом стало и письмо от мальчишки из Харькова, которое я привез с собой. Паренек писал, что, несмотря на поражение на чемпионате мира-1966 в Англии, сборная Бразилии остается его любимой командой, а Пеле — любимым футболистом. Он был очень тронут, естественно, это отразилось на нашем общении.
А еще я узнал от одного близкого друга Пеле, что он сочиняет и поет песни. Не для широкой публики, а исключительно для близких и родных. Попросил спеть. А он сходил за гитарой и исполнил. Я, конечно, записал все это на магнитофонную ленту, и какое-то время спустя эти 2 песни вышли на пластинке в журнале «Кругозор». Вы не представляете себе степень удивления бразильских журналистов, когда пару месяцев спустя они увидели этот журнал. В Бразилии никто и не подозревал, что Пеле не только талантливый футболист, но и автор-исполнитель, а в СССР уже вышла пластинка с его песнями. Для них это был настоящий шок.
«Прима советикус»
— С языками у вас явно проблем не было. Врожденная способность?
— А вот тут вы ошибаетесь — проблемы были. Только вот какого характера. Я приехал учить португальский в Бразилию после того, как выучил испанский. А потом перевод в Португалию, где язык фонетически очень сильно отличается, хотя процентов на 90 словарный запас общий. Вновь пришлось перестраиваться. В Португалии меня принимали за бразильца, и это сыграло свою роль.
Шла война, в Португалии творилось что-то невообразимое — революция, контрреволюция, страна расколота. И мой бразильский португальский спасал жизнь. На улице останавливают и спрашивают: «Сеньор бразилец?» Отвечаю утвердительно. Говорят, что ловят русских коммунистов, гадов таких, отстреливают… А ещё раз удалось выдать себя за шведа.
СССР поддерживал революцию в Португалии, это было в наших интересах. Я сделал серию репортажей с различных митингов, а из Москвы говорят, что надо бы и с другой стороны осветить ситуацию. И вот узнаю, что в одном небольшом поселке недалеко от Лиссабона сожгли революционный комитет, здания сожгли, кого-то убили. Значит, нам туда. Ведь после таких акций коммунисты появлялись буквально на следующий день в проблемном регионе и пытались повернуть дело в нужном направлении.
Приезжаем с оператором. Тишь да гладь, все спят после обеда. У старушки на улице спрашиваем, что здесь происходило накануне. Говорит, что коммунистов били, и объясняет, как пройти к месту событий.
Приходим на площадь, где в церквушке и базировался революционный комитет. Крыша провалилась, но стены стоят, а на двери замок. И никого. Из чего делать телесюжет, непонятно. Говорю на всякий случай оператору, чтобы поснимал сожженное здание, а сам в сторонке в тени дерева стою, покуриваю (тогда еще не бросил). И тут подходят человек 6 в одежде крестьян. Радуюсь, что получится интервью. Начинаем разговор. Мы: «Как дела да как поживаете», — а в ответ: «Вы кто такие?»
Объясняем, что туристы. Вопрос: «Откуда?» Говорю, что из Лиссабона. Не верят. Уточняем, что мы шведы, а живем в Лиссабоне (мы часто представлялись шведами, ведь говорящих на шведском, а соответственно, и способных проверить правдивость нашей легенды найти в Португалии сложно). Документы? В гостинице оставили.
А оператор, не понимающий смысла нашего разговора по-португальски, мне по-русски весело выдает: «Если будут на обед звать — не отказывайся, я уже созрел». А эти слушают «шведскую» речь. Я объясняю, что шведы, снимаем, Португалия сейчас всем интересна. Спрашиваю, что у них здесь происходит, почему так пристально нас проверяют. Отвечают, что ведут контрреволюционную деятельность, борются с русскими и коммунистами, убивают их, так как они вне закона.
Ладно, говорят, раз нет документов, то давай документы на машину, без них ездить невозможно. Я медленно иду к машине, осталось пройти метров 50 — и я понимаю, что жить нам осталось немногим больше минуты в лучшем случае. Мысли в голове проносятся стремительно. Вспоминаю, что перед поездкой в этот поселок читал, что главной и единственной его достопримечательностью является церковь, в которой захоронен мореплаватель Тристан да Кунья. Выкладываю козырную карту, заявляя, что снимаем фильм об их великом земляке — и только Швеция и Португалия знают толк в мореходстве. Они обрадовались, главный сразу дал приказ открыть церковь с могилой. Стали искать батюшку местного, а время-то послеобеденное, служитель спит глубоким сном после полуденных возлияний.
А оператор, все еще не понимая всей опасности ситуации, но видя улыбки на лицах наших собеседников и то, как они меня угощают сигаретами, поднимает сжатый кулак. И я понимаю, что сейчас он скажет на португальском одну из немногих доступных ему фраз: «Да здравствует коммунистическая партия Португалии». И это с большой долей вероятности станет последнее, что он скажет в жизни, и последнее, что я услышу. И я взрываюсь. Никогда в жизни повторить тот монолог я не смогу. Я минуты полторы отборным матом поливал его на всю площадь, так и не дав ему произнести ни слова. Оператор понимает, что я матом вообще никогда не пользуюсь, но до конца не понимает, в чем дело. Достает сигареты «Прима» и предлагает собравшимся: «Прима советикус». Наши собеседники насторожились моментально, а я, шипя на коллегу и прося его заткнуть пасть, объясняю, что речь о Швеции — «светус», а не о «советикус». Угощаем их «Примой», а сигареты эти ядреные. Они все начинают с непривычки кашлять, а мы с улыбкой им поясняем: настоящий, мол, шведский табак, которые еще викинги выращивали. Вот так мы прошли по лезвию бритвы, находясь в одном шаге от смерти.
«Потеряли запись Фиделя Кастро. Самое страшное воспоминание в карьере»
— Простые португальцы относились к советским журналистам с симпатией?
— Разное случалось. На одном митинге, который мы снимали, подошел ко мне один дед. Узнав, что мы из России, он расплакался. Сказал, что теперь, когда встретил русских людей, может спокойно умирать.
А однажды мы отправились с военными на самый север страны в захудалую деревушку. Миссия была гуманитарная — где забор поправить, где школьную крышу подлатать, где колодец прочистить. И вот приехали, оператор снимает. И в кадр попадает старуха, вся в черном с ног до головы. Когда она поняла, что ее снимают, — испугалась. Пошла к ближайшему офицеру узнать, чем объясняется интерес мужчины с непонятной техникой в руках к ее персоне. Военный ей объяснил, что это русские, что снимают фильм о Португалии. Бабка бежать. Еле догнали.
Стали выяснять, почему убегала. А ей, оказывается, местный батюшка рассказывал, что в далекой советской стране все страшно, а людям старше 50 лет делают специальный смертельный укол за ухо, чтобы не сидели на шее государства. Долго ей потом объясняли, что у нас с собой нет смертельных инъекций.
— В дружелюбной Кубе работать было проще?
— Вовсе нет. В Португалии тогда правил откровенно фашистский режим, диктатура. Но для меня как журналиста это была зона тотальной свободы. Я мог поехать и работать куда угодно и когда угодно. А вот в братской Кубе на любой шаг, любую съемку необходимо было получать разрешение, заполнять кучу бумаг.
Хочу взять интервью у местного сборщика сахарного тростника, который намолотил рекордное количество. Мне говорят: «Пожалуйста, нет проблем. А какие вопросы будете ему задавать?» Схема следующая: они получают вопросы, готовят на них ответы, а затем высылают это непосредственно на завод, где местные чиновники наизусть заставляют работягу заучить ответы. После этого дается «добро», и меня приглашают.
Приезжаем на интервью. Я, оператор, интервьюируемый, чиновники. Перед нашим героем лежит листочек со всеми его ответами. Я вопрос задаю — чиновники сразу проверяют, был ли одобрен такой вопрос. Но тут я ломаю схему, спрашивая о детях, как их здоровье. Рубщик тростника отвечает, а чиновники не могут понять, откуда вопрос о детях всплыл. Так и работали. Так что когда мне сообщили, что меня переводят в Португалию, — прыгал от счастья.
— Вот вам и Остров свободы.
— Мое самое кошмарное журналистское воспоминание связанно именно с этой страной. В 1989 году на Кубу прилетел Михаил Горбачев. Можно сказать, что прилетел сказать «прощай». У нас самих стало тяжело с финансами, так что было принято решение отзывать специалистов, сокращать финансирование и поддержку. Для кубинцев это был удар под дых. Я к тому времени уже был матерым журналистом, руководил бригадой, которая освещала приезд Горбачева. И мне постоянно из Москвы твердили, что хорошо бы интервью с Фиделем Кастро записать. Какое интервью?! После того, как его только что советские власти бросили? Даже заикаться об этом не имело смысла.
Помогло то, что в последний вечер пребывания Горбачева на Кубе состоялся торжественный прием, на котором Михаил Сергеевич должен был вручить Фиделю Кастро подарок — работу одного из российских крестьян, сделавших портрет лидера Кубы из рисовых зерен. Разрешили снять, но пустили только двух журналистов — меня и оператора. Звукорежиссера пришлось оставить.
Врываемся в зал торжеств, Горбачев уже с портретом в руках. Расталкиваем всех министров и гостей, включаем камеру. Михаил Сергеевич вручил, объяснил, что это работа крестьянина. Тут я с микрофоном влезаю и спрашиваю, нравится ли ему подарок. И Фидель говорит очень правильные и красивые слова, что дружбу простых людей не сломать, что он очень тронут. После второго вопроса нас с оператором служба безопасности под руки вывела на улицу, но у нас есть минуты полторы-две, что удалось записать. А это несомненная удача. Звоним в наш опорный штаб, сообщаем, что удалось задать вопрос Кастро. Там сначала даже не поверили.
Звукорежиссер проверил магнитофонную запись (в те времена камера писала картинку отдельно, а магнитофон — отдельно звук) — все в порядке, качество отменное. Выдохнули, ведь осталась лишь техническая задача передать материал. Звуковик отпросился на несколько минут съесть пару бутербродов и коньяка выпить. Отпустил, нужды-то в нем срочной нет.
Приехали в штаб, там уже все собрались, ждут нас. Все же у самого Кастро интервью взяли. С оператором все отсмотреть решили. И что видим: пол, локти чьи-то, вот вроде Фидель. А дальше — серый экран. Оператор в спешке поставил запись на паузу и картинки у нас нет. А в Москву-то уже сообщили, там ждут.
— Но звук ведь остался?
— Звук должен был подъехать вместе со звукооператором. Вот мы и решаем постановку сделать. Фидель в кадре у нас есть. Осталось его на фоне такой же, как и в зале торжеств, синей шторы поставить, да кактус похожий поставить. К тому же снимали в зале не только мы, но и представитель КГБ. На всякий случай. Наш телевизионный начальник и старший оператор КГБ оказались старыми приятелями, и нам предоставили картинку. Правда, снимал представитель органов в основном Горбачева. Кастро ему был без надобности. А вот если что-то бросят в Михаила Сергеевича, то это должно быть в кадре. Но мы нашли пару моментов, когда и кубинский лидер попал в объектив камеры. Оставалось только наложить звук.
Приезжает звукорежиссер. А записи у него нет. Как? Ты же взял пленку? Вспоминай, где оставил. Тебя же не было всего несколько минут. И он вспоминает, что в баре после чашки коньяка заходил в туалет. Видимо, там и оставил.
А тут кубинские полицейские звонят. Нашли, говорят, странную запись. Может, ваша? Так бурно я радовался в жизни совсем не часто.
— Обошлось?
— Пострадал в первую очередь оператор. В Москве же не знали, что снимал офицер безопасности. Причем снимал Горбачева, а не Кастро. А в репортаже картинка отвратительная. Вот из Москвы и кричат в телефон, что оператор будет уволен. Он, бедный, так расстроился, что на следующий день допустил не менее серьезную ошибку. Хотя по возвращении домой его в итоге не уволили.
— Вас не удивило, что Куба так долго продержалась в своей борьбе, даже оставшись без нашей поддержки?
— Дружественные страны, которые были с нами в союзе, все же сражались не с конкретным врагом, а с капитализмом как таковым. У Кубы же изначально был персонализированный противник — США. А когда идеология стала рушиться, США остались на месте. Этим и объясняю кубинский феномен.
«На прощание Ельцин все же пожал мне руку»
— На современном телевидении политических ток-шоу в избытке, а вот программ сродни вашим не осталось. Почему?
— Этот вопрос надо задавать Константину Эрнсту, который, к слову, и попросил меня с Первого канала.
— Попросили человека, к которому даже Ельцин не стеснялся обращаться?
— Просьб от Бориса Николаевича ко мне никогда не поступало, а вот интервью с ним записывать довелось. Он первый раз баллотировался на президентский пост. Я делал интервью со всеми кандидатами.
Ельцин не приехал заранее, а появился прямо перед эфиром уже готовый к беседе. Симпатии с моей стороны он не ждал, будучи уверен, что я являюсь ярким представителем проклятого горбачевского ТВ. И говорил он довольно резко. И я завелся. А было жарко, и он в ходе эфира снял пиджак, с которого не сняли микрофон. И тут звуковик прибегает и говорит, что надеется, что стриптиз пиджаком и ограничится (без микрофона же не слышно, что Борис Николаевич говорит). Ельцин шутки не понял, но после эфира пожал мне руку.
— А само телевидение сильно изменилось?
— Гениальные телевизионщики не перевелись: Леонид Парфенов, Светлана Сорокина... Только всех их уже вышвырнули. Главное отличие — стало больше денег. Телевидение очень жестко контролируется властью. Так что пригласить меня едва ли кому-то придет в голову. Да и лет мне уже прилично, немного осталось.
— Вы телевизор смотрите сами?
— Да, но в основном информационные программы.
— Если сравнивать, где контроль за СМИ был строже: в СССР или сейчас в России?
— Пожалуй, сегодня гайки закручивают сильнее. В мое время политических обозревателей было не больше десяти, меньше, чем космонавтов. Каждый утверждался ЦК КПСС. Мы понимали, что не имеем права наехать на Брежнева или не согласиться с Горбачевым, но в наших программах цензура как таковая по сути отсутствовала.
В период перестройки вздохнули свободней, но на этой волне Ельцин и въехал в Кремль. Сегодня же на телевидение невозможно увидеть что-то, что может не понравиться властям. На некоторых радиостанциях, в такой газете, как «МК», еще можно встретить критические материалы, комментарии, неугодные руководству страны. Но это единичные случаи.
— А нынешний политический курс России одобряете? Мы напечатаем без цензуры.
— Не совсем понимаю, зачем нам нужна была Сирия и Башар Асад. В мире есть много горячих точек. Не редки в мире антиамериканские, антироссийские, антиевропейские настроения. Страна переживает не лучшее время, и соваться со своими идеями и самолетами за пределы своих границ не самый подходящий момент. Я не располагаю полной информацией, но не уверен, что это было правильное решение. Афганистан ничему нас не научил? Это очень сложный вопрос, но сегодня ни в чем не имеет отказа лишь Сергей Шойгу, которого считаю отличным министром. Но ведь все остальные граждане за это расплачиваются: мы экономим на образовании, медицине, других социальных проектах. Стоит оно того? Да и речь не только о деньгах, но и о человеческих жертвах. Рано или поздно народ проснется, заглянет в холодильник...
«Пеле нельзя даже сравнивать ни с Месси, ни с Роналдо, ни с Марадоной»
— А как оцените сегодняшних комментаторов на фоне мастеров прошлого века?
— Есть целый ряд очень приличных комментаторов. Любимый у меня — Геннадий Орлов. Мы с ним дружны, он мне нравится, хотя каких-то особых симпатий к «Зениту» у меня нет. Геннадий Сергеевич не заговаривается, не уходит в сторону. Василий Уткин неплохой, Юрия Розанова назвать можно.
— А из современных футболистов кого выделите?
— Если выбирать между Месси и Роналдо, то выберу аргентинца. Но оба не дотягивают до уровня Пеле. И с Марадоной, считаю, сравнивать бразильца не имеет смысла. Пеле мог на поле все. Даже в воротах стоял отлично.
— А правда, что Пеле крайне прижимистый человек?
— Может сложиться и такое впечатление, но ему никогда и не дадут заплатить за себя. И он к этому привык. Это не жадность, а именно привычка.