— …До определенного момента никаких гимнастических звезд с неба я не хватал. Когда проходили соревнования, всегда болтался по результатам после семерки. Особенно я на тот момент не блистал — ни данными, ни результатами, ни прилежанием. Помню, как-то пришел на тренировку больной, и мне тренер говорит: “Слушай, иди-ка лучше лечись, потом придешь”. И я вдруг очень испугался. Вот, не блистал, да и жилы на тренировках не рвал, а почему-то всегда боялся, что меня выгонят. Прежде всего, наверное, из-за мамы. Как я скажу ей об этом: “Мамуля, прости, но мне сказали, чтобы я больше не приходил”?
“Все, хватит, надо что-то делать. Надо догонять ребят, хватит уже плестись в конце”, — эти мысли я помню отчетливо. Я вроде и плыл по течению, но оно было уже в нужном направлении. Я старался, и все. К тому же поменялся тренер. И где-то к седьмому классу я тренировался с Николко Евгением Григорьевичем. Евгеньичем, как все мы его называли. Он во многом стал мне отцом.
* * *
— Когда начинал заниматься гимнастикой, мне вообще с самого начала все это понравилось. Речь еще не шла о каких-то серьезных комбинациях, серьезных упражнениях, но те “трюки”, которые можно было делать в зале, меня захватывали. Если бы там еще не было тренеров! То, что они предлагали для освоения, меня напрягало. Физически я был абсолютно не подготовлен. Координацию какую-то получил от рождения, а вот физически — подтягиваться или отжиматься — не мог. Силенок не хватало. Да, честно говоря, особенно я в бой и не рвался. Эти упражнения на укрепление всяких там мышц я просто ненавидел.
А жизнь вокруг была не из самых легких. Жили мы тяжело, мама старалась изо всех сил… Сознательно или нет, я уходил от негатива туда, где мог что-то сделать реальное. На тренировках мозги были заняты тем, что надо было сделать. Руки-ноги — тем более. Все были заняты делом. У всех было задание, которое надо было выполнить. Как? Зависело только от тебя.
…Я был уже в третьем классе, когда отец вышел из тюрьмы. Сел он туда, когда мне было два года. Мама старалась уберечь меня, говорила, что отец лежит в больнице какой-то, лечится. Потом мне, конечно, добрые соседи открыли глаза, нашептали, что он в тюрьме. А я не верил. Хотя мы ведь даже ездили в тюрьму, и, помню, я все спрашивал: “Мам, а почему здесь так много собак? “Ездили с полными сумками еды. Хорошо помню, как мама их собирала, складывала.
Даже себе во многом отказывали, чтобы собрать эти передачи. Зарабатывала-то мама одна, а много ли в детском садике получали? После заключения отец вроде вернулся к нам. Прожили мы полной семьей недолго, года, думаю, полтора. Отец и пил, и маму бил… А ведь я его ждал. И возвращение папы из тюрьмы было для меня радостью. Мне казалось, это — защита, он заслонит нас с мамой от проблем.
Потом я его боялся. Помню, получил “тройку” в школе, и отец меня за нее наказал. Бил ремнем, очень сильно. Для меня это было первое наказание. После этой порки я испугался и стал держать дистанцию. Мама меня защищала, конечно, но и ей доставалось. Потом они развелись. И мы долгие годы не виделись.
А объявился он вдруг перед Играми в Сиднее. Встретились с ним на Круглом в моем номере. Честно — я расчувствовался. Я даже не вспоминал его. Но как-то все же прошибло: отец приехал! Потом домой его с женой пригласили. Не помню деталей разговора, он меня все приглашал переговорить куда-то выйти… Какие-то все время хотел наставления дать с глазу на глаз. Но мужику, которому 24 года, эти наставления были уже, наверное, не очень нужны. Во всяком случае, ничего у меня не шевельнулось внутри. Может, и потому, что все мысли были заняты Галей и Олимпийскими играми. Галя была беременна, мы ждали Алешку, это было самое важное. Душа была занята — вся устремлена туда, в Сидней. На этом, можно сказать, все и закончилось. Никогда его не винил, не виню и сейчас — он другой выбрал путь, вдали от меня, это его право.
* * *
— Я всегда трудно поддавался дрессировке. Был очень вспыльчив, если у меня что-то не получалось, плакал, потом ругался матом. Когда уже успехи появились, многие мне говорили в такие моменты: “Ты что? Ты кто такой, что так себя ведешь? “Но дело было не в том, что я возомнил о себе слишком много. Я просто переживал всегда за свою работу. Сильно, до отчаяния. А как иначе выразишь это отчаяние? Тогда я, конечно, этого объяснить не мог, сейчас понимаю. Естественно, всеобщее неодобрение мне было неприятно. Но ругался от собственного бессилия — было обидно за элементы, которые — почему-то! — даются кому-то легко, а я — почему-то? — должен их вымучивать. Забьется какая-нибудь ошибка в движения — и, хоть ты тресни, ничего не выходит.
* * *
— Спорт и травмы отдельно не существуют. Только надо уметь реально оценивать ситуацию и бороться за себя. У меня были проблемы со спиной — лет в девять обнаружили сколиоз. Ну, походили, полечились. А в переходном возрасте все обострилось. Тогда уже слышал от врачей, что “вообще-то, парень, с гимнастикой тебе надо бы закончить…”. А потом, может, и запустили немного. Два сантиметра разницы в ногах — они у меня разной длины от рождения — не могу сказать, что уж очень мешали, но в гимнастической технике мелочей не бывает. Так что борьба со спиной шла. И когда я слышал о том, что “бросай, а то хуже будет! “, было не по себе. “Хуже” — это что значит? Вообще не ходить, в коляске ездить?
Но разве что-то могло уже меня остановить? Во-первых, я любил это дело, гимнастику. Потом получалось, что результаты пошли, победы уже не то что маячили, а превращались в реальность, и тут — бросай все! Для меня это было равносильно тому, что жизнь заканчивается… Приговор мы с Евгеньичем отменили. Сколько упражнений специальных было сделано — не сосчитать. Все методики тренер тогда на мне опробовал, и то, что в ЦИТО советовали, и из личного опыта.
* * *
— Люди, с которыми я вырос, прошел многое, и сегодня в поле моего зрения. За нами тяжелые и веселые времена, молодость, глупости, то, что не вычеркнуть из памяти. Мы бились на Круглом иногда до умопомрачения с каким-нибудь элементом. Идешь в отупении в раздевалку, вдруг кто-то по плечу хлопнет: “Лех, да нормально все будет, потерпи чуток! “И ты так — “уф-ф”, выдыхаешь. Чего, действительно, парился? Все хорошо будет.
Я не знаю, какая мотивация вообще сильнее: когда ты добиваешься цели и хочешь еще? Или когда не добиваешься, но знаешь, что можешь? Наверное, это не разделить, одно на другое накручивается. Мне повезло — я на помосте выполнил даже больше, чем могло быть намечено. Поэтому для себя я решил, что Афины-2004 (как бы ни сложилось) — это мой заключительный старт. Уже психологически было тяжело даже ждать, когда все это начнется и закончится. Я имею в виду Игры. Ведь все приезжают в отличной форме, все идут на главный бой четырехлетия, за плечами у всех страна, а страна хочет считать медали… Как выдержать это давление даже не физически, а мозгами, головой?
Если брать только форму, я бы мог, наверное, еще продолжать выступать за страну, а психологически — еще четыре года? Уже нет.
* * *
— Самое сильное впечатление? Наверное, все же Атланта. Хотя сказать сложно. На Играх в Атланте наша команда победила. Китайцы, основные соперники, дружно посыпались на перекладине. А мы выстояли.
…Обязательная программа прошла, мы выигрываем. Остается перекладина, и я выхожу последним. Выступают шесть человек, результаты пятерых идут в зачет, один имеет право на ошибку. Проходят у нас пятеро, и все делают упражнения как положено. Срывов нет. Я могу уже даже не выходить, мы уже все выиграли! Тут-то меня, наконец, и пробило: мурашки побежали, руки похолодели. Я чувствую, что меня трясет, и ничего не могу с собой поделать. А все стоят, одно только твердят, как заведенные: “Леха, давай! Давай, Леха! Мы это сделаем, давай! “
И я дал. Это, наверное, было одно из лучших моих выступлений за все годы. Я влепился в перекладину, забыв обо всем. Не было ни уже выигранной медали, ни зрителей, ни судей. Я должен был показать, что наша победа оправданна от начала и до конца. Что команда, каждый ее представитель, становится чемпионом, потому что иначе и не может быть.
* * *
— Быть в центре внимания, когда тебя хвалят, очень трудно. Для меня это трудно, кто-то, может, и купается в лучах славы с удовольствием. Я не умею. Как-то даже шутки теряешь, в другой обстановке и отшутился бы, и анекдот рассказал. А когда без остановки рассказывают, какой ты замечательный, или просят вспомнить, что чувствовал в тот момент, когда… Тяжело. Хотя, с другой стороны, именно в этот момент понимаешь: то, как ты сделал свою работу, важно не только тебе.
Я до сих пор не очень люблю все эти встречи, когда надо работать “лицом”. То есть когда приглашают тебя за заслуги, выставляют вперед. Внимание приятно, но когда это становится работой — это что-то другое. Это не моя профессия.
* * *
— Я работаю сегодня в Олимпийском комитете России, в Главном управлении по подготовке и обеспечению Олимпийских игр. Работу приходится выполнять самую разную, но основная задача у меня, как, впрочем, и всегда, одна — популяризация спортивной гимнастики в нашей стране. Езжу по регионам, встречаюсь с детьми в спортивных школах, провожу мастер-классы. Гимнастика готовит своих лидеров десятилетиями. Последние годы были непростыми для моего вида спорта. Сегодня мир уже знает новые имена россиян-победителей. Мы возвращаемся в борьбу за звание сильнейших…
Когда-то цыганка нагадала, что у нас с Галей в семье будет трое детей. Так и есть — три парня. Младшему, Мите, всего год и девять месяцев. Уже побывал в гимнастическом зале, попрыгал в батутной яме. Видит, как папа отжимается, и пытается повторить. Что-то не получается — рычит и снова делает. Спорт в нашей жизни будет всегда. В любых проявлениях. Средний, Алеша, например, в баскетбол играет. Пусть даже больше ради интереса, главное ведь — хотеть…