Если бы российская оппозиция была зданием, то оно было бы похоже на чемодан Louis Vuitton, который недавно стоял на Красной площади. Местонахождение — близость к Кремлю — тоже немаловажно. Ну и раз речь идет все-таки об оппозиции — власть наехала, чемодан отобрали. Правда, обещали вернуть. С условием, чтобы он не светился в непосредственной близости от святынь государства.
Эта ассоциация пришла в голову по прочтении высказываний в Интернете Ксении Собчак в защиту чемодана. Она обрушилась на беззаконие и произвол со всей мощью оппозиционной, надо понимать, идеологии:
«Мне стыдно, что моя страна в очередной раз продемонстрировала всему миру свою нецивилизованность. Так низменно вызывать ненависть народонаселения к «гламуру». (…) От таких решений, не подкрепленных никаким законом кроме телефонного права еще обидней. Это значит, что идя на поводу «общественности», которая, как известно, всегда ненавидит успех и богатство будет приниматься еще немало «левых» во всех смыслах решений. А значит-скоро действительно обладатели Вьюттонов начнут покидать страну». (Грамматика автора, одного из самых влиятельных интеллектуалов России согласно недавнему интернет-опросу, сохранена.)
Теперь, побывав в Киеве, Собчак сообщает россиянам, что ничего антироссийского на Майдане, оказывается, нет, и аргументирует: меня встречали как родную! Если она верила российскому телевизору, в котором сама, так сказать, работает, что киевский Майдан — «антирусский», это много говорит и о ее уровне информированности, и о степени ее самоидентификации с Россией Путина.
Понятие оппозиции в ее нынешнем виде оформилось у нас недавно, всего года два назад — с началом эпохи массовых митингов в Москве, — и закрепилось, когда в Интернете был выбран Координационный совет оппозиции. Проблема была лишь в том, что большинство членов этого органа по взглядам и происхождению намного ближе к якобы «ненавистному режиму», чем друг к другу. Одни его обслуживали в индустрии телеразвлечений (и сейчас — Татьяна Лазарева, к примеру, рекламирует Олимпиаду), которая нейтрализует политическую активность граждан почище программ «Время» и всяческих леонтьевых. Другие валили вину за все беды на понаехавших, в этом опять же соревнуясь с властями. В итоге трудно сказать, что они там координировали, но запомнился скоропостижно скончавшийся КСО в основном грызней между своими членами.
В Киеве местные журналисты спрашивают, в чем разница между Майданом и Болотной. Я отвечаю, что Болотная известна прежде всего своими узниками; известна по несправедливым обвинениям, по голодовкам и немногочисленным акциям. Для сопротивления властям, связанного со словом «Болотная», никакой сложной координации не надо было. А для Майдана — надо. И осуществляется она блестяще, без помпы, пиара и вождизма. В центре Киева кипит жизнь высокоорганизованного муравейника Спротиву. И это не акция, не проект с бюджетом, а настоящее народное движение. Лидеры украинских оппозиционных партий гораздо больше похожи на западных политиков, чем, скажем, Навальный, — и они его участники, а не хозяева оппозиционного общака.
Разбор значения слова «оппозиция» применительно к России не был бы важен, не отражай он глубины тупика, в который она себя загнала, поставив на инструментарий, любезно предоставленный самой властью.
Несмотря на сетевую популярность публикаций об отдельных коррумпированных чиновниках, даже интересующиеся политикой россияне реагируют на них вяло: дальше односложной брани критика не идет. Зато какой выброс энергии вызывала акция художника Павленского, прибившего мошонку к Красной площади. А также злободневнейший для всех нас вопрос: рождаются ли геи геями или это благоприобретенное зло? Но больше всех баллов набирает буря эмоций по поводу мигрантов. Способен ли узбек по-настоящему заценить Пушкина, таджик — удержаться от продажи наркотиков, а чеченец — от изнасилования русской девушки и убийства ее русского парня?..
Да, но ведь люди в благополучно-демократических странах тоже падки на сенсационные истории и не более склонны вникать в сложные аналитические тексты. Популярная пресса, традиционно именуемая желтой, сегодня чаще — таблоидной, а в Англии — сточно-канальной, пришла к нам с того самого Запада.
И в чем тогда разница?
А в том, что называется элитой. И даже в том, как часто это слово употребляется.
У нас — чаще в разы, если посчитать все «элитное», включая жилье и кафельную плитку (такой лапши на уши там вообще нет).
Слово «элита» на Западе произносится с понижением голоса, как у нас «туалет», когда его ищешь. Элитой являются не заносчивые персонажи с неограниченным количеством бабла, а очень умные и образованные люди, с развитым чувством самоиронии и живущие по завету Эйнштейна: «Жить стоит только для других».
Работа такой элиты заключается в том, чтобы при полной свободе народа развлекаться сенсациями, поддерживать доступ и живой интерес общества к механизмам управления, к контролю над властью. Именно здесь зарыта собака демократии.
В политике всегда и везде сила интеллекта одних направлялась на запудривание мозгов других. Никакая группировка не объявляла себя партией зла, все политики всегда были за свободу и процветание народа. Но некоторые умудренные опытом народы выработали рефлекс недоверия к политическому сладкоголосию — причем и власти, и тех, кто к ней рвется. Там нашли практичное равновесие между «доверяй» и «проверяй».
Наш опыт нас пока не умудрил. Мы уже достаточно взрослые, чтобы подсчитать, что какой-то чиновник купил вещь, которая ему официально не по карману, — но еще не доросли до того, чтобы сообразить: отдельные изобличения коррупции, которые, казалось бы, «лучше, чем ничего», не только не ведут к излечению от коррупции, но активно от него отвлекают, если не вскрыть ее социальных и нравственных причин. А главная из этих причин — примитивный, безудержный эгоизм. Личный и национальный. Кипящий и зашкаливающий в сегодняшней России, как ярость униженного автомобилиста или обманутого супруга.
Гламурный чемодан не мог быть поставлен на месте, подобном Красной площади, ни в Париже, ни в Лондоне, ни в Берлине. Там это «современное искусство» называется своим именем — коммерческая реклама. Ставит его ушлый Louis Vuitton в «третьем мире», на жирного лоха.
Совпадение ли то, что реклама и коммерция жестко контролируется в демократических странах и становится чуть ли не бастионом свободы у нас? Нет, конечно. Связана ли героизация гламура с тем, что у нас среди оппозиционной элиты, т.н. «властителей дум», — люди, призывающие ограничить избирательное право для пенсионеров и прочих людей второго сорта? Конечно, да. Можно ли добавить сюда высокомерное презрение к мигрантам и кавказцам? Разумеется. Связана ли тотальная коррупция с тем, что материальный успех у нас — главная ценность, для достижения которой все средства хороши? Да, да, да. Понимает ли это наша гламурная оппозиция? Нет. Вернее, не хочет понимать. Ибо это именно то, что объединяет ее с властью.
Поэтому в нашей оппозиции нет и в помине того духа свободы, который есть на Майдане. И Ксения Собчак не сможет его набраться за одну поездку в Киев. И даже не за одну. Лучшей опоры для власти, чем такая оппозиция, придумать трудно. Уволить, убрать с глаз долой ее надо, как тот чемодан. Перезагрузить, начать заново.