Можно еще вспомнить Древнюю Грецию, но даже тамошнее политическое устройство с его крикливыми народными собраниями было более демократическим и учитывающим мнение народа, чем в современной России.
И это очень печально. В современном мире давно найдены способы наладить обратную связь между теми, кто правит, и теми, кто платит налоги. Это представительные органы власти, выборы, референдумы, народные петиции, местное самоуправление. Все они давно и реально работают и позволяют не накапливать социальное напряжение по любому вопросу, не решать все вопросы через социальный конфликт.
Да-да, работают: давайте не вестись на пошлую пропаганду о том, как «у них» все плохо. В Европе и даже в Латинской Америке реально можно сменить с помощью выборов парламент, президента, губернатора, и потому они стараются не обострять отношения со своими избирателями. У нас же на нужды народа смело можно класть болт: на прямую линию дозвонятся от силы 50 человек, остальные идут лесом. Вот и получается как в древние времена: патриции витают в эмпиреях за счет народа, а народу ничего не остается, как выходить на сходы и митинги.
Согласно данным «Яндекса», в опубликованных за последний месяц текстах в Интернете слово «Госдума» встречается 67 миллионов раз, а «митинг» — 77 миллионов. По поисковым же запросам пользователей митинги обгоняют нижнюю палату и вовсе более чем в два раза (616 тысяч показов против 260).
Можно смело не тратить 30 миллионов рублей, которые Госдума хочет пустить на проведение соцопроса с целью выяснить, что граждане думают о работе депутатов. Достаточно сравнить, сколько людей смотрит прямую трансляцию пленарных заседаний, а сколько — видео с акций протеста. Тем более что и социология давно известна — рейтинг нашего парламента как института редко дотягивает до 50%.
В информационной повестке уличные выступления занимают заметно больше места, чем публичная деятельность органов власти. Даже интрига ежегодного козыря — прямой линии с Владимиром Путиным — во многом сводится к экспертному гаданию, что именно президент скажет о протестах и их организаторах.
58% опрошенных «Левада-центром» россиян положительно относятся к проведению митингов против коррупции. Наверняка результаты этого исследования можно экстраполировать и на другие проблемы в государстве. Есть большие сомнения, что большинство сочтет хорошим рецептом их решения, к примеру, депутатский запрос. Да и скажу вам честно: пробовали, бывали. На запросы парламентариев приходят чаще всего отписки, ну а если вопрос касается какой-то серьезной общегосударственной проблемы — то ответом, как правило, является вежливое предложение отправиться на. Чиновники четко понимают: мнение отдельного депутата для высшего начальства значения не имеет, будь он от «партии власти» или от оппозиции. В первом случае само мнение редко отличается от позиции начальства, а во втором — на маргиналов не стоит тратить время.
И даже не знаешь, что здесь печальнее: неизменное совпадение мнения депутатов от «большинства» с исполнительной властью или молчаливое согласие парламентской оппозиции всегда быть маргинальной?
Как раньше говорили, КПСС — это партия глухих согласных. Примерно то же самое происходит и с российским парламентаризмом. Новости о том, что парламент Румынии отстранил от власти правительство страны, читаются как сводки из параллельной реальности. Каждый в России уверен, что у нас подобный сценарий исключен. Зато люди все больше убеждаются в том, что наиболее верный способ добиться чего-то от губернатора, а то и от правительства — регулярно собираться на площадях в количестве несколько тысяч человек, а лучше — десятков тысяч.
Причем россияне, выходящие на протест, в большинстве своем говорят: мы не хотели протестовать, но другого способа повлиять на ситуацию — нет. Пока ты обиваешь пороги чиновников или пишешь слезные жалобы президенту — тебя не замечают. Пока пытаешься донести свою «конструктивную» точку зрения, тебя не слышат. За столом переговоров для общества нет места, да и самого стола тоже нет. Но все меняется, когда ты выходишь на акцию протеста. И тогда — о чудо — прежде казавшаяся такой вальяжной власть вдруг оказывается готова поговорить по душам. Политики, уверявшие, что ничего сделать нельзя, вдруг видят механизмы изменений. Происходит «исцеление» чиновников. Порой можно наблюдать мгновенную метаморфозу: из хамоватых и безучастных они становятся дружелюбными, конструктивными, ответственными.
Понимание этого все больше закрепляется в подкорке как у жителей столицы, выходивших протестовать против реновации и в итоге добившихся корректировки законопроекта, так и, например, у ростовских шахтеров, лишь с помощью митингов добившихся начала погашения долгов по зарплатам — причем временное прекращение протестов тут же привело к остановке выплат.
В прошлом году пример результативного «диалога» с властью показали кубанские пенсионеры, недовольные лишением льгот на проезд в общественном транспорте. В Сочи и Краснодаре пожилые жители едва не взяли штурмом здание администрации, вызывая на разговор лично мэра и губернатора края, причем в Сочи более 300 стариков перекрыли проезжую часть. Единственным вариантом утихомирить разбушевавшихся бабушек и дедушек было удовлетворить их требования.
Практически во всех случаях проявления массового недовольства как федеральный, так региональные парламенты остаются за бортом повестки. Они не улавливают настроений населения, не доносят их до исполнительной власти в виде конкретных требований. Депутаты откровенно шарахаются от народа и прячутся от него по углам.
На обочине, как правило, оказываются и традиционные партии. В лучшем случае они пытаются прислониться к протесту, но не служат его «руководящей и направляющей» силой. И уж тем более не могут заставить власть пойти на диалог. Если где-то возникает стихийная точка кипения — туда могут направиться партийцы с флагами и транспарантами. Но весьма часто «системных оппозиционеров» и вовсе не видно рядом с митингующими и даже на парламентской трибуне, так как они опасаются обострять ситуацию — ведь за это может «прилететь» от начальства. Самое страшное, что тех, к сожалению, одиночек, которые в партиях поднимают голос и требуют проявлять больше принципиальности, «съедают» свои же однопартийцы — алармисты в нашей системе сейчас не в тренде.
Госдума, кажется, окончательно перешла на «палочную» систему оценки своей работы, не вспоминая о функции народного представительства. Критерием результативности парламента теперь становится «вал» по принятию законопроектов. Много говорят об их неуклонно растущем качестве — но по-прежнему игнорируют инициативы оппозиции (среди которых много качественных законов, например об экономических реформах), усердно штампуют проекты, исходящие от Кремля и правительства, боятся всерьез спорить с исполнительной властью. Не говоря уже о таких вещах, как парламентские расследования или реальный контроль за чиновниками.
Зато у нижней палаты нашлось время для некоего «совета блогеров». Попытка заигрывания с юной аудиторией выглядела нелепо и косолапо и показала полное непонимание сути настроений в молодежной среде, как и в обществе вообще.
Да, студентов и школьников было много на улицах Москвы в марте и июне 2017 года — и это, конечно, проблема. Но случившееся вовсе не означает, что надо гиперболизировать именно молодежный протест. На самом деле протестные настроения сейчас растут среди всех возрастов. Да, подростки в силу объективных причин более максималистичны и менее подвержены влиянию пропаганды, но надо понимать, что кипят не только они, закипают и их родители. А клапана для выпуска пара у системы нет.
Недовольство идет от ощущения социальной несправедливости, бесперспективности сохранения политического и экономического статус-кво. И — главное — от отсутствия возможности «мирной» коммуникации с властью.
Процесс политизации российского общества «снизу» сам по себе уже вряд ли остановится. Социально-экономическая обстановка этому точно не способствует. Очевидно, беспокойство власти будет нарастать — особенно когда выяснится, что ограничительные меры в Интернете и бюджетные распилы на «молодежной политике» эффекта не дают. Что она сделает в этой ситуации? Попытается наращивать зрелища? Чемпионаты, войны, враги, разруха в ближнем зарубежье? Свалит всю вину на абстрактных «плохих чиновников», которых она почему-то не может победить вот уже два десятилетия? Или попробует обезглавить и затушить протест с помощью административных мер? Однако спрос рождает предложение: без устранения корневых причин недовольства появятся новые «народные трибуны» — только и всего. А на зрелища народ ведется все хуже, как и на байки про непобедимых «злых бояр».
Но власть могла бы не дожидаться дурного развития событий, а пойти на реформы. Перераспределить национальное богатство в пользу уязвимых социальных групп, создать условия для свободной политической конкуренции, дать максимальные возможности для самореализации. Тогда борьба переместилась бы в стены парламента, а людям стало бы незачем выходить на площади. Пока же у нас все более пышно расцветает архаичная уличная демократия — расцветает от безысходности и отчаяния людей, бедностью и несправедливостью загнанных в угол.