Эти заметки об архитектуре нашей любимой столицы я задумал написать не на берегах Москвы-реки, не в Расторгуеве или Малаховке, а в… Милане. Сейчас там проходит международная выставка ЭКСПО-2015, показывающая, кто во что горазд. На ней самые разные страны мира пытаются посмотреть на себя глазами иностранцев. Каких только павильонов нет — поражает глубина дизайнерской и архитектурной мысли. И совсем не обязательно, чтобы, приближаясь к какому-либо павильону, вы догадались о том, что за страну он представляет. А даже наоборот — чем сильнее непохоже, тем лучше. В этом весь смысл — показать, что страна развивается, рвется вперед. Таковы павильоны Южной Кореи, Бразилии, Индонезии, Азербайджана, Венгрии и многих других стран. Но вот наш павильон. Знаете, что он напоминает? Дворец съездов в Кремле 1961 года выпуска. Только небольшой такой, миниатюрный. Наши архитекторы, правда, не сознаются, говорят, что хотели уподобить свою постройку другому не менее символичному зданию — павильону на Международной выставке в Монреале 1967 года. Он сегодня стоит на ВДНХ — огромный, с выгнутой вверх крышей. Его до сих пор не могут ни под что приспособить, так и пустует.
Обратите внимание на годы — 1967-й, 1961-й. Чувствуете, о какой эпохе идет речь? А если прогуляться по Москве, можно и не такое увидеть. Упадок московской архитектуры (как части российской) виден невооруженным глазом не только за рубежами нашей родины.
Еще два века назад приезжавшие в Москву иноземцы открывали рот от удивления. Правда, иногда цель их визита была отнюдь не туристическая. В сентябре 1812 года офицеры Наполеона рассматривали Первопрестольную с Поклонной горы в свои подзорные трубы, не скрывая восхищения: «Великий город! Сколько храмов и палат! Достаточно одного солнечного луча, чтобы эта Москва засверкала всеми своими красками. Многие виденные мною столицы: Париж, Берлин, Вена и Мадрид — произвели на меня впечатление заурядное; здесь же другое дело — в этом зрелище для меня, как и для всех других, заключалось что-то магическое». Так описал встречу с Москвой французский солдат Бургонь.
Все верно. Пройдет совсем немного времени, и Москва засверкает в прямом смысле. Москвичи, не пожелав отдать свои дворцы и храмы непрошеным гостям, просто подожгут город. А «гости» будут проклинать Москву, вопрошая: «Кто так строит?!» Ибо огонь будет распространяться с катастрофической скоростью именно из-за скученности московских построек. Узкие переулочки превратятся в реки огня, в которых без единого шанса на спасение будут тонуть французы и представители прочих «двунадесяти» народов.
Какая странная у нас традиция под названием «Не доставайся ты никому!». Сожжем, сломаем, взорвем, снесем ради большой и великой цели, а затем восстанавливаем — опять же ради великой цели, но уже другой. И ни тени сомнения — всему найдем оправдание. После пожара 1812 года все отстроили заново. И получилось даже лучше.
Москва всегда кардинально меняла свой облик не постепенно, а в результате строительного бума. Так было и спустя сто лет после того пожара, когда на месте старых дворянских усадеб Шереметевых да Трубецких как грибы после дождя полезли доходные дома в стиле модерн. Новые русские начала XX века с набитыми деньгами карманами на корню стали скупать старуху Москву с ее Петровками и Дмитровками, Мясницкими и Лубянками. Внешний вид дома был не важен, главное — элитный кусок земли в центре. Модерн оказался очень удобным архитектурным стилем для получения быстрых и огромных барышей. Бывало, весной пятиэтажный дом еще только-только заведен под крышу, а уж осенью подрядчик подсчитывает баснословную прибыль от его продажи.
Москвичи того времени заламывали руки в истерике: «Какая пошлость!» Валерий Брюсов в 1909 году писал: «Но изменилось все!/Ты стала в буйстве злобы/Все сокрушать, спеша очиститься от скверн,/На месте флигельков восстали небоскребы,/И всюду запестрел бесстыдный стиль модерн». Вот, оказывается, как все было. А мы сегодня за каждый такой дом бьемся, считая его памятником архитектуры. Значит, время-то действительно лечит. И неизвестно еще, что скажут о нынешних новоделах через сто лет.
Но мы-то сказать должны и выразить свое мнение. И первый вопрос, который требует ответа: есть ли сегодня у нас архитектура? Московская ли она? Сомневаюсь. Посмотрите на яркие примеры — то, чем успели наследить нынешние зодчие. «Атриум» на Курской, «Новинский пассаж» на Кудринской, «Ереван-плаза» на Тульской, «Наутилус» на Лубянке, Военторг на Воздвиженке, новая Библиотека МГУ, наконец, вершина пошлости — офисный центр в начале старого Арбата. Продолжать нужно? Думаю, нет, ведь газетная полоса не резиновая. Многие современные здания создают впечатление, что находишься не в Москве, а где-нибудь в Средней Азии.
Даже метро, которым славилась столица, навевает пессимизм. Вот, например, наземный вход на станцию «Шипиловская». Это же погребальный камень в огромном масштабе. Так и хочется повторить вслед за Ильей Ильфом: «Муза водила на этот раз рукой круглого идиота». Эти слова он произнес, когда в числе первых счастливчиков оказался в только что отстроенной гостинице «Москва» в 1935-м. От обилия колонн он просто ошалел.
Кстати, а помните, как в 2004 году снесли гостиницу «Москва»? А потом вдруг очухались: а зачем снесли-то? Что ж теперь с этим святым местом будет? Хотели даже парк разбить. Но затем взяли и заново выстроили то же, что и было, только из современных материалов. А ведь «Москва» — далеко не шедевр, а результат исхода конструктивизма и борьбы честолюбий сразу нескольких архитекторов — Щусева, Савельева и Стапрана.
А гостиница «Россия»? Уже много лет унылый забор скрывает огромную строительную площадку. Может, прежде чем сносить, надо было решить, что будет на этом месте. Но мы же по-другому не можем. Мы сначала снесем, а потом думаем. Теперь вот новая беда — чем же заполонить пустое Зарядье. Придумали некий климатический парк. Но для чего и для кого он? Там, говорят, будет собрана вся география России. Сибирь, например. Иностранным туристам, наверное, будет полезно узнать, какая погода в Сибири, не выезжая из нашей столицы.
Объединяет эти две «сносные» истории то, что ничего подлинно новаторского нынешние последователи Бармы и Постника предложить не могут. Вот потому и длятся иные архитектурные конкурсы десятилетиями, ничего не рождая, как, например, в случае с реконструкцией Пушкинского музея. То, что прогнали Нормана Фостера, — ничего страшного. Ну не появился у нас в центре еще один кусочек Сингапура. Подумаешь. И так уже Москва-Сити есть, надолго испортившая силуэт нашего города.
Было такое золотое время в истории московской архитектуры — 1920-е годы — расцвет конструктивизма в столице, даже Мавзолей не избежал его влияния (потому, быть может, и остается по сей день на Красной площади). Конструктивизм так и остался единственным всемирно признанным изобретением отечественного зодчества на протяжении последних полутора веков. Потому и в те годы, и сейчас, если Россию и упоминают в западных архитектурных энциклопедиях, то лишь в связи с конструктивизмом. Там знают и чтят Мельникова, Леонидова, Веснина, Ладовского и прочих. И поражаются тому, в каком состоянии нынче их московские постройки, и французы вновь разевают рты, но по другому поводу.
Я не знаю, с чем сравнить конструктивизм, быть может, со стихами Маяковского. Но кто сейчас пишет, как он? На дворе — 2015 год. И в отсутствие новых идей конструктивизм стал основой для ряда московских зданий. Возьмите здания Мосгордумы на Петровке, «Лукойл» на Чистых прудах — ну чем не конструктивизм?
Конструктивизм был порожден во многом социальным заказом тех лет. Строить надо было просто, экономно, быстро, но и стильно. Так и появлялись дома-коммуны, фабрики-кухни, рабочие клубы. Нынешний социальный заказ во многом черпает свое вдохновение в нашем светлом (и не очень) прошлом, а потому зачастую погоду на архрынке определяет ностальгирующий заказчик с деньгами.
Московская архитектура несовременна — вот в чем дело. Наши зодчие либо живут вчерашним днем (конкурс на парламентский центр лишнее тому подтверждение), либо постоянно догоняют Европу, не успевая вскочить даже в последний вагон. И в лучшем случае новые здания — неоконструктивизм, а в худшем — подражание сталинскому ампиру (высотка «Триумф-палас» на Соколе — лучшее тому подтверждение). А есть и устаревший постмодернизм — стиль, позаимствованный у американцев, закончивших экспериментировать с ним еще в 1980-х годах. Это, увы, все в прошлом.
Основная проблема нашей архитектуры (да как, собственно, и других видов искусств) — в отсутствии новых идей, появлению которых обычно способствуют тектонические сдвиги в общественном развитии, и в отсутствии ярких творческих имен. Но новых сдвигов я не хочу — упаси Господь, так что остается ждать рождения новых Баженовых и Щусевых.