— На какой почве вырос космонавт Сергей Крикалев?
— Воспитывался, как и все дети своего времени, — школа, спорт. Тогда, в начале 60-х, все занимались спортом. Кто-то переходил из секции в секцию, кто-то — был более постоянным. И я ничем особым не отличался, разве что с самого детства мечтал о полетах.
— Родители, наверное, держали вас в ежовых рукавицах?
— Я не ощущал ежовых рукавиц. Может, потому, что в них не было особой необходимости. То, что мне было интересно, совпадало с ожиданиями родителей. Сейчас говорят: «Как отвлекать детей от наркотиков, от пьянства?!» Нас и отвлекать не надо было: компьютеров не было, алкоголем не увлекались... Сейчас у молодежи модно, чтобы ширинка висела на уровне колен и трусы торчали из-под брюк. Я даже не пытаюсь говорить, хорошо это или плохо, — это все другое. У нас было модно быть сильным, ловким, спортивным. Я занимался плаванием.
— Какого разряда достигли?
— Первого.
— Какие предметы лучше давались в школе?
— В общем-то, у меня не было проблем с учебой. Но проще давались точные науки, где есть логика. А все остальное — просто надо было учить, и я учил.
— Вы мечтали стать космонавтом?
— Полеты меня привлекали всегда, но конкретные планы я начал строить ближе к старшей школе.
— Но поступили вы в итоге в Ленинградский механический институт, а не в летное училище...
— У меня было некое сомнение поначалу — по какому пути пойти: получать инженерное образование или сразу профессию летчика? Учеба в училище предполагала все сразу: и математику, и аэродинамику, и уставы, и строевую подготовку. Понятно было, что уровень технического образования там будет ниже. Поэтому я, собравшись уже было в летное, взвесил все плюсы и минусы и все-таки пошел по пути более тяжелому. Стал совмещать учебу в институте с занятиями в аэроклубе.
— Когда вы сталкивались с экстремальными ситуациями, а их в вашей жизни наверняка было немало, как себя настраивали?
— Для себя я нашел такую схему: настраивать себя на то, чтобы не бояться заранее. Получается ведь как: человек еще не сел в самолет, чтобы прыгать с парашютом, а уже боится. Я помню свой первый прыжок — это было через год после поступления в институт. Приехал на аэродром после экзамена сильно уставшим, невыспавшимся. Пришлось долго ждать: у организаторов были какие-то заминки. Ну, думаю, как только объявят, что надо садиться в самолет, подступит страх. Объявили — не наступил. Сели в самолет — полетели. Ну, думаю, вот сейчас точно станет страшно, когда раздастся команда к прыжку, и надо будет подойти к открытому люку. Объявили — не страшно. Сердце сжалось, когда надо было решаться сделать шаг за борт самолета… Этот момент, конечно, был напряженным, но тоже ничего сверхъестественного здесь нет.
«Думал, что тяжело будет жить в маленьком пространстве»
— После учебы вы поступили в РКК «Энергия» инженером-испытателем. Чем была интересна работа?
— Мы писали инструкции для космонавтов, сами же их отрабатывали, испытывали на себе. Это для меня было очень интересно. С 1985 года я вступил в отряд космонавтов.
— Первый полет ваш был на станцию «Мир» в 1988 году. Расскажите, совпали ли ожидания с реальностью?
— Да, я отправился в полет с Александром Волковым и французом Жан-Лу Кретьеном. Долго думал о том, как все это будет, много работал, тренировался. Представление о том, что происходит с человеком в космосе, в принципе формировалось из рассказов уже летавших товарищей. Было у меня одно опасение: думал, что будет достаточно тяжело жить в маленьком замкнутом пространстве. На деле же оказалось не так тяжело.
— Второй полет на станцию «Мир» состоялся в 1991 году. Вы «вылетели» из Советского Союза, а вернулись уже в другое государство — Российскую Федерацию. Тот знаменательный полет длился в два раза дольше, чем предполагалось. Как выдержали все тяготы?
— Конечно, во время взлета и последующего полета на орбитальной станции испытываешь ощущения не из приятных: сначала перегрузки, потом начинается невесомость — длительная, необычная. Многие страдают в космосе от вестибулярных расстройств. Некоторых укачивает на протяжении всего полета. Мне повезло, для меня это было не так тяжело.
— От длительной невесомости, может, снятся какие-нибудь необычные сны?
— Ничего особенного. Дискомфорт только ощущаешь из-за прилива крови к голове. Она всегда тяжелая, отекает, лицо принимает одутловатые формы… Жить это, конечно, мешает.
— Слышала, что космонавты возвращаются с орбиты с сильно расшатанными зубами. Из-за чего это происходит — может, из-за перегрузок?
— Думаю, на зубы, как и на всю костную систему, влияет целый комплекс факторов: не пьешь нормальной, земной воды, не ешь свежеприготовленной пищи, не происходит нормального кровоснабжения. Кроме того, в невесомости вымывается из костей кальций. В общем, зубы и весь организм в целом, конечно, страдают. Но не катастрофически. Что же касается перегрузок во время старта — они составляют меньше 4 единиц, которые принято обозначать буквой «G» (для сравнения, когда мы поднимаемся на лифте, то испытываем перегрузки в 2 G. — Авт.). Причем эта перегрузка, когда мы стартуем с Байконура, воздействует на нас в самом легком направлении — грудь-спина. Но есть другая перегрузка — на спортивных самолетах, которая доходит до 10 единиц. То есть мне как летчику есть с чем сравнивать, а потому говорю точно: перегрузки при старте зубам не вредят.
— Ну хорошо, с костной тканью понятно, а почему в невесомости страдает зрение? Из-за вспышек на Солнце?
— Да, есть теория, что у части космонавтов возникает проблема со зрительным нервом. Не у всех поголовно, но возникает. Пока не выяснили почему.
«Космонавтов надо учить летать на вертолетах»
— В должности начальника ЦПК вы уже выполнили какую-то промежуточную программу, реализовали то, что вам казалось важным?
— Меня поставили начальником, когда начался процесс перехода от воинской части (каковой ЦПК был в течение долгих лет) к гражданской форме управления. Приходилось привыкать к новым вещам. Не ждать, к примеру, что Минобороны все даст, что попросим, а самим объявлять тендеры, заключать контракты. Много чему приходилось учиться. Программа-минимум (она же программа-максимум) заключалась в том, чтобы без срыва совершить этот переход. Мы оказались одной из немногих организаций Федерального космического агентства, которая значилась как государственно-бюджетное учреждение, и даже Роскосмос не очень знал, как нами управлять. И в этот переходный период надо было в два раза увеличить количество запусков! В общем, я считаю, что первую часть мы уже завершили, переходный процесс закончен.
— Какие есть планы на будущее?
— Хочется добиться того, чтобы опыт космонавтов учитывали при создании космической техники. Мы работаем с нашей промышленностью, но еще, к сожалению, не на том уровне, на котором хотелось бы. Или возьмем летную подготовку космонавтов — она до сих пор проводится по старинке.
— Что это значит?
— Помните, раньше была песня: «Летчик может не быть космонавтом, космонавту нельзя не летать». У нас было наоборот: больше летали те, у кого и до этого был опыт полетов, меньше — у кого не было. Был стереотип: пришли ребята из ВВС — значит, должны летать, чтобы не потеряли навыки, а от остальных это не особо и требовали. Сейчас понятно, что никто из космонавтов после увольнения из Роскосмоса в боевые летчики не пойдет. Как же производить подготовку? Я считаю, что она должна быть обязательной и более разнообразной. Ведь появляются новые модули, которыми надо уметь управлять. Или взять, к примеру, перспективный пилотируемый корабль нового поколения, разработанный на РКК «Энергия», — он садится прямо «на ноги», а значит, надо уметь посадить его на землю ровно. Поэтому, наверное, при подготовке надо учить будущих членов космических экипажей летать не только на самолетах, но и на вертолетах. Это совсем другие навыки, но они необходимы.
«Трачу накопленный запас прочности»
— Вам недавно исполнилось 55 лет, для некоторых людей — это уже начало заката. По вас это, конечно, не скажешь. Как вы относитесь к возрасту? Как поддерживаете себя в хорошей физической форме?
— К сожалению, в последнее время я поддерживаю свое физическое состояние слабо и нерегулярно. У меня 15-часовой рабочий день. Если я еще один час потрачу на физкультуру и при этом спать буду не шесть часов, а пять, наверное, это неправильно. Знаете, как в жизни бывает: где-то ты что-то накапливаешь, потом тратишь. Вот сейчас я скорее всего трачу накопленный запас прочности.
— Что дает силы работать на износ?
— Главным условием для меня является интерес к жизни. У меня работа сложная, может быть, не всегда приятная, потому что приходится сталкиваться с бюрократическими сложностями. Но тем не менее это новый вызов, через который надо пройти, как и в космосе. Там есть вещи, которые интересны, есть — не очень. Есть прямой вред здоровью, но интерес все минусы перевешивает.
Поэтому, наверное, я и чувствую себя лет на 35.
— Когда я звонила вам, чтобы договориться об интервью, вы были недосягаемы для звонка. Пресс-секретарь сказала, что вы — в море. Что вы там делали?
— В этом году я решил опробовать новый вид спорта, основой которого является движение под действием силы тяги управляемого спортсменом воздушного змея (кайта). Вот я кайтингом и занимался в Черном море. Ощущения непередаваемые!
— У вас — взрослая дочь. Кем она работает?
— Она, к сожалению, пошла по финансовому направлению. Это было модно несколько лет назад. Если бы она пошла по линии космонавтики, я мог бы помочь ей в чем-то.
— У вас хватает времени на общение с семьей?
— Можем иногда попить чай вместе, если они дождутся меня с работы часам к 12 вечера...
— А отпуск?
— За последние нескольких лет выдалось всего две недели, но мы и тому рады.