Через некоторое время Гонта был шокирован еще одной новостью — бизнесмен Юрий Меркинд хладнокровно расстрелял жену и двух дочерей. “Это нелюди!” — возмущался Федор.
Захаркина осудили на 9 лет. Меркинд ждал приговора. И вот в ночь с 30 на 31 июля 2010 года очередное сообщение из криминальной сводки: “39-летний мужчина зарезал собственных детей — 6 и 12 лет, ранил жену, сам покончил жизнь самоубийством”.
Позже появилось имя убийцы — Федор Гонта.
Почему любящий муж, примерный семьянин, отец двоих детей пошел на преступление — в откровенном интервью “МК” рассказала вдова Гонты Елена.
Мы сидим в придорожном уличном кафе на окраине Москвы.
Елена — болезненно худенькая девушка с длинными светлыми волосами. Одета строго — классические узкие брюки, офисная блузка.
Мы заказали кофе. Собеседница затянулась тонкой сигаретой…
— Мы познакомились с Федором 12 лет назад. Мне было 20 лет, ему — 27. Он приехал в Москву с Украины на заработки, остановился у дяди, — на протяжении дальнейшего разговора Елена больше ни разу не назовет мужа по имени. — Тогда я находилась в стадии развода, на руках у меня была полугодовая дочь от первого брака. И что меня подкупило в нем, так это трепетное отношение к моей дочери. С первых дней знакомства он относился к ней как к родной. Вскоре мы расписались. Он удочерил девочку. В то время я сильно болела, часто лежала в клинике — проблемы “по женской линии”. Естественно, не могла уделять внимания ребенку. Так он взвалил на свои плечи все материнские обязанности — кормил дочь, мыл, гулял да еще в больнице меня успевал навещать. Старшая дочь так и не узнала, что он ей не родной отец. Этот факт мы решили скрыть. Ведь муж был идеален во всех отношениях.
— Идеальный, но выпить любил? Во всяком случае, именно так писали об убийце после случившегося.
— Он практически не пил. У него была больная печень. Алкоголю предпочитал травку. На этом вроде бы легком наркотике он сидел пять лет. У нас возникали по этому поводу разногласия, но мои упреки он пропускал мимо ушей. Когда у него начались более серьезные проблемы со здоровьем, ему пришлось завязать с травой. После этого он сильно изменился. Его накрыла апатия. Он стал равнодушен к семье, детям. Его ничего не радовало, ничего не огорчало. И в какой-то момент его равнодушие привело к тому, что я решила с ним расстаться.
— Когда это началось?
— Полгода назад, после Нового года. Кстати, тогда он начал выпивать. Немного. Пил в одиночестве — ему не нужны были ни друзья, ни собутыльники. С работой у него тоже не особенно ладилось. Я же пахала в двух-трех местах. Занималась страхованием. Постоянные встречи с клиентами, частые разъезды… Он начал ревновать меня. Отношения становились более напряженными. В апреле я заговорила о разводе. Он был против, да и идти ему было некуда. И мне стало жалко его. “Может, все наладится”, — наивно надеялась я. И мы забыли про этот разговор. Но через несколько дней он напился и набросился на меня, начал душить. Я закричала. Дети проснулись, заплакали. Это остановило его. На следующий день я выкинула его вещи с балкона: “Иди куда хочешь”. Он думал перекантоваться какое-то время у родственников, но ему четко дали понять: “Ты нам не нужен, иди мирись с семьей”. И он вернулся. На коленях вымаливал прощение у меня, у детей. Твердил, что сам не понимает, как это случилось. Я бы вряд ли ему поверила, но младшая дочь плакала, умоляла, чтобы папа вернулся. Дело в том, что она была папиной любимицей и тянулась к нему. И мне его опять стало жалко. Я простила. А вот старшая дочь после того случая затаила обиду, порой не скрывала эмоций: “Я его ненавижу”. Я пыталась переубедить ее, объясняла, что человек сорвался, один раз можно простить. Сейчас я понимаю, надо было переступить через свою жалость...
— Ваши родители знали об этих проблемах в семье?
— Нет, мы им ничего не рассказывали. Они и так недолюбливали супруга. Думали, он женился на мне из-за прописки и гражданства, которое я ему сделала. Но самое интересное, даже младшая дочь ничего не рассказала им о той ссоре. Хотя она — страшная болтушка, ничего ни от кого не скрывала. А здесь испугалась, что ее любимого папу выгонят на улицу. Вот и промолчала.
— Вы говорите, что ваш супруг баловался травкой. Вероятно, это сказывалось на его психике?
— Если бы просто баловался… Он курил систематически, каждый день — утром, днем, вечером. После той ссоры он пытался наладить отношения, но периодически срывался. Он часто говорил о самоубийстве, у него была навязчивая идея — повеситься. Несколько раз я находила у него веревку. Иногда он запугивал меня. Говорил, мол, знаешь есть такие лекарства: дашь человеку — и он не проснется. Также убеждал меня, что знает, как подстроить автокатастрофу. Бывало, он выкрикивал в мой адрес оскорбления, проклятия. Причем эти разговоры возникали ни с того ни сего. Тормознешь его, и он снова становился нормальным. Последние полгода я жила в постоянном страхе за собственную жизнь. Но я никогда не волновалась за детей. Я видела его отношение к ним и полностью доверяла ему. Какие бы конфликты между нами ни возникали, дети не участвовали в них. В июле я уехала в пансионат на лечение — у меня бронхиальная астма. Детей отправила в лагерь. Он звонил мне каждый вечер, интересовался моим здоровьем. Сам привез детей из лагеря. А 27 июля он с девочками приехал встречать меня на вокзал. Это была романтическая встреча. Он прибыл на огромном лимузине с охапкой алых роз. У меня тогда промелькнула мысль: наконец-то все налаживается. И только моя мама заподозрила неладное: “Не к добру все это, доченька”.
“Выживешь, будешь мучиться — изуродованная и без детей”
— А через три дня после той романтической встречи случилось страшное. В 21.00 я уложила детей спать. Прочитала им на ночь сказки. Почему-то выбрала грустные произведения Андерсена “Спички” и сказку про елку — там, где девочка мечтала о счастливой жизни. Муж весь вечер сидел на кухне, читал книжку про конец света. В 23.00 мы с ним вышли на балкон покурить. Стояла страшная жара, и супруг предложил выпить: “Сходи в магазин, купи пива”. Магазин находился прямо под нашими окнами. Я выбежала на улицу. Никаких дурных предчувствий не было. Через 10 минут я поднялась обратно, открыла дверь квартиры и увидела то, что, наверное, не забуду никогда. Старшая дочь лежала на кровати в луже крови. Позже я узнала, что он убил ее тремя ударами ножа, когда она спала. Девочка даже не успела проснуться. Улыбка осталась на ее на лице.
— Младшая еще была жива?
— Когда я влетела в квартиру, муж сидел на младшей дочери, закрывал ей одной рукой рот, а из подмышки у нее торчал нож. Один удар он ей уже нанес, но она еще была жива. Я кинулась на него и мгновенно получила сильный удар. В этот момент дочка успела отскочить в сторону. Он рванул за ней. Догнал, прижал к себе и добил ножом. Все это происходило на моих глазах. Я кричала: “Она же ребенок!” Потом он принялся за меня. Сначала пинал ногами, потом воткнул в меня нож. Я выжила только потому, что успела вовремя сгруппироваться. Последний удар ножом пришелся в область легкого — нож зашел по рукоятку. Неожиданно он остановился...
— Он что-то говорил, как-то объяснял свое поведение?
— Я помню, что он кричал: “Теперь ты поняла, поняла?”. Но что я должна была понять? Я только успела сказать: “Детей за что? В чем они провинились?”…Затем он успокоился. Во всяком случае, вел себя так, как будто ничего не случилось. Пошел в комнату, снял с вешалки чистую рубашку, брюки, забрал у меня мобильный, отключил все телефоны и отправился в ванную. Помылся, переоделся. Вернулся в прихожую: “Ты что, еще здесь ползаешь?”. Он выглядел абсолютно спокойным.
— Пока он пребывал в спокойствии, вы пытались заговорить с ним?
— Из-за пробитого легкого мне тяжело было разговаривать. К тому же я старалась не провоцировать его. Единственное, о чем попросила: “Не надо меня добивать, дай мне спокойно умереть”. Напоследок он ударил меня ногой в лицо так, что вывернул челюсть: “Может быть, выживешь, но будешь мучиться — изуродованная и без детей”. Затем кинул мне телефон: “Если успеешь позвонить в “скорую”. И если выживешь, тебе урок”. Затем он пошел в комнату и выбросился из окна. Но об этом я узнала позже…
— Вам удалось вызвать “скорую”?
— Я осталась сидеть на четвереньках в коридоре в луже крови. Лечь не могла из-за пробитого легкого. Подняться не решалась — боялась потерять сознание. Никак не могла набрать с мобильного “02”, не соображала, как это сделать. Все-таки дозвонилась. Начала тараторить в трубку о случившемся, говорила быстро, потому что боялась потерять сознание. А мне нельзя было отключаться, я ведь не знала, что дочки погибли, думала, их еще можно спасти. Я начала диктовать адрес и услышала на том конце трубки: “Мы сейчас вас переключим на другую линию”. И дальше: “Все операторы заняты, подождите…” Тогда я позвонила маме, и она вызвала “скорую”. Врачи, милиция — все приехали быстро. Я ничего не понимала. Только услышала: “Два трупа”. Но я не верила своим ушам, кричала: “Посмотрите девочек, может, они без сознания”. Меня вынесли на улицу. Около подъезда я увидела тело мужа, успела сказать: “Это он”, — и отключилась… Ведь поначалу милиция не могла сопоставить, что убитые в квартире и самоубийца — из одной семьи. Муж лежал на улице чисто выбритый, аккуратно одетый, а мы в квартире были все в крови.
— Вы анализировали случившееся?
— Я пыталась анализировать и не могла найти ответа. До моего ухода в магазин мы нормально разговаривали. Создалось ощущение, что он специально выпроводил меня, чтобы убить детей. Ведь я отсутствовала не больше 10 минут. Но зачем он их убил? Они ведь его так любили. Особенно младшая. Даже когда мы скандалили, он всегда говорил: “Чтобы ни случилось между нами, я от детей не откажусь!” Поэтому мне непонятен его поступок. Тем более в тот момент наши отношения начали налаживаться. Помните, лимузин, цветы?
— Раньше по отношению к детям он не проявлял жестокости?
— Да вы что, он никогда не поднимал на них руку.
— Гонта убивал девочек обычным кухонным ножом?
— Да, обычным кухонным ножом. Следователи потом нашли у него электрошокер и два охотничьих больших ножа. Я даже не знала, когда он это успел приобрести. И зачем они ему?
— Он был психически нормальным человеком?
— Вроде да, ведь ему позволили удочерить ребенка. Правда, в его биографии был один странный момент. Когда он проходил службу в армии, у него случился конфликт с сослуживцами. Чтобы не доводить дело до тюрьмы, психиатры поставили ему диагноз — группа 1 статья 7 Б — психопатия. Человек с таким диагнозом может нормально жить, но в стрессовых ситуациях способен совершить все что угодно. Но перед тем, как удочерить Наташу, врачи ведь сняли с него этот диагноз.
“Родственники мужа не высказали соболезнования, они делят квартиру”
— Детей хоронили без меня на деревенском кладбище под Красногорском — там живут мои родители. Я в это время лежала в реанимации. Просилась отпустить меня на похороны, но врачи были неумолимы. Может, и правильно сделали. Когда я выписалась, то сразу поехала на кладбище. И думала, что уже не уйду оттуда. Не знаю, сколько времени я рыдала на могилках… Но если бы я присутствовала на похоронах, меня бы вряд ли оторвали от девочек.
— Когда вы узнали, что девочек больше нет?
— Три дня я ничего не знала о судьбе детей. Все это время я находилась под капельницей. Не пила, не ела. У меня была большая потеря крови. Когда меня доставили в больницу, я кашляла, а сзади выходил воздух. Врачи решали, что со мной делать, но я их не слышала. Мне было все равно. Мне сделали операцию. На спине остался большой шрам. В себя я пришла на четвертый день. У докторов о судьбе дочерей не спрашивала. Боялась. Они тоже молчали. А когда ко мне пустили родителей, я увидела на них траурные повязки. Вот тогда поняла, что детей не спасли. Потом ко мне стали приходить психологи. Они мучили меня расспросами: “Вспомните, как это было, что предшествовало”… И у меня начиналась истерика. Тогда я попросила вколоть мне успокаивающее и еще три дня провела в отключке.
— Вас не посещали мысли о суициде?
— Я старалась вообще ни о чем не думать. Поначалу жила надеждой, что девочки живы. А потом мне просто не о чем было думать. Неделю назад меня выписали. Первую ночь дома я не могла уснуть: закрывала глаза — и передо мной сразу возникала картина той ночи. Еще я никак не могу привыкнуть к тому, что на ночь мне никто не пожелает “спокойной ночи”, никто не назовет “мамочка”, никто не обнимет и не поцелует. Вот даже иду по улице — и сердце замирает, когда слышу рядом: “Мамочка, мамочка…”.
Елена не может сдержать слез…
— Ну вот не выдержала. А вы говорите, я сильный человек. Сейчас потихоньку стала приходить в себя, даже поспать иногда удается.
— Вы, наверное, удалили все фотографии мужа?
— У меня была своя страничка в Интернете, там я все удалила. Оставила карточки детей. В социальной сети посторонние люди до сих пор выражают мне соболезнования. После случившегося на двери моего подъезда подруга повесила фотографию моих девчонок. Весь день туда приходили незнакомые мне люди — клали цветы, зажигали свечи. И тогда я поняла — на свете еще много хороших людей…
— Родственники со стороны вашего супруга высказали вам соболезнования?
— Нет. Хотя мы довольно тесно общались. У него на Украине живут мать, родной брат и сестра. Каждое лето мы гостили у них. Я даже оставляла свекрови своих детей. После трагедии мои родители отказались хоронить супруга. За телом мужа приехал его дядя, который сразу набросился на нас, мол, нам надо было самим его хоронить. С тех пор родные мужа с нами больше не общаются. Да им сейчас не до меня. После смерти супруга у них началась война за квартиру. Делят квадратные метры, которые принадлежали супругу.
— На родине Гонты узнали об этой трагедии?
— Его близкие хотели скрыть истинную причину его кончины — всем сказали, что он погиб в автокатастрофе. Но на Украине тоже есть Интернет, и информация быстро просочилась. Знаю, что сейчас с их семьей никто не общается. Соседи обходят их дом стороной.
— Ваш первый муж пришел на кладбище проститься с родной дочерью?
— На кладбище он не пришел, хотя знал о случившемся. Родной отец после нашего развода больше не видел девочку. Хотя мы с ним иногда встречались на улице, но о дочери он никогда не спрашивал. Да я и не позволила бы. Когда мы жили вместе, он страшно избивал меня, ревновал. Так что второй муж стал для меня в какой-то степени спасением.
“Самый счастливый день — когда родилась младшая дочь”
— Гонта ревновал вас?
— Раньше не ревновал, меня это задевало. А вот когда бросил курить траву и начал пить — тогда появилась ревность. Дело в том, что большинство моих клиентов в страховой компании — мужчины. Они часто мне звонили. Однажды муж чуть выпил, взял мой телефон и начал названивать клиентам с претензиями: “Что ты крутишься около моей жены!”. Также из-за его ревности мне пришлось уволиться из милиции, где я работала кинологом.
— То есть поводов для ревности вы не давали?
— У меня никогда не возникало мыслей изменить ему. Раз в два месяца мы могли встретиться с подружкой и провести вместе вечер. Но это заранее обговаривалось с мужем. Причем он сам отвозил меня к ней, а потом забирал. Он всегда знал, где и с кем я провожу время. И это были чисто женские посиделки.
— Он в это время оставался дома с детьми?
— Да. Хотя я часто звала его с собой, но он отказывался. Также я сама предлагала ему пойти к друзьям, выпить пиво, но он всегда отмахивался: “Мне неинтересно, я не хочу”. Впрочем, друзей у него особенно и не было. Да ему они были не нужны. Одно время я считала, что мне повезло: муж — домосед, по друзьям не шляется, сидит дома. Он ведь даже футболом не интересовался.
— С детьми он проводил времени много?
— Он работал до трех часов дня, забирал детей из сада, школы. Девочками он занимался много. Я думала освободить его от работы, чтобы он дома сидел с детьми. Да все у нас было хорошо…
— Где он работал?
— Он был мастером по стиральным машинам. Зарабатывал 50 тысяч рублей. Но мы видели не больше 20. Остальная сумма уходила на “травку” — в этом он мне сам признался.
— Что его могло не устраивать в семейной жизни?
— Возможно, его раздражали жилищные условия. Мы жили в 2-комнатной квартире вместе с моей тетей. Вчетвером ютились в одной комнате. В общем, личной жизни никакой! Хотя мы давно стояли на очереди, чтобы улучшить жилищные условия… Вот-вот должны были получить квартиру…
— Он был верующим человеком?
— В последнее время он стал часто посещать церковь. Мы даже младшую дочь определили в воскресную школу, куда она должна была пойти 1 сентября. Незадолго до случившегося я была на экскурсии в монастыре. Он попросил меня привезти оттуда серебряный крестик. Я привезла, только он его так и не надел.
— Может, он начал принимать тяжелые наркотики?
— Я бы заметила. Хотя, может, в последние полгода что-то и было. Каждый раз, когда он начинал на меня кричать, его голубые глаза становились бесцветными. В сентябре у следствия будут результаты экспертизы — и я узнаю, в каком состоянии он находился в тот вечер. Тогда же, наверное, и закроют уголовное дело.
— Ходили слухи, что он увлекался игровыми автоматами?
— Нет, не было такого. Я же говорю — он вообще не выходил из дома. Лежал на диване, смотрел телевизор. Помню, он с интересом следил за судьбой капитана Захаркина, который выбросил из окна двух девочек. Он страшно возмущался: “Какая дикость! Это каким же больным надо быть, чтобы из-за ссоры с женой выбросить с балкона детей!”. А потом случилась история с Меркиндом, который расстрелял свою семью — жену и двух дочерей. Этот случай тоже не оставил его равнодушным.
“Больше не доверю детей мужчинам”
— Елена, вы любили мужа?
— Сейчас мне трудно говорить об этом… Я была ему благодарна за то, что он помог мне поднять на ноги старшую дочь, удочерил ее, занимался с ней. У нас с мужем как-то был трудный период. Мы расставались на время. Но я сама вернула его. Значит, чувства были.
— Как он ухаживал за вами? Дарил подарки?
— Сначала все было, со временем прошло. Когда-то он был заботливый, помогал по дому, для него не существовало проблемы вымыть посуду, убрать квартиру, приготовить еду. Последний его подарок — это встреча меня на лимузине. Он тогда приехал на вокзал в новом костюме, ботинках. Мне показалось это странным — раньше он никогда не носил костюмы. Я еще подумала: неужели решил начать новую жизнь?
— Вы можете вспомнить самый счастливый день вашей жизни?
— Если бы не трагедия… Не поверите, если в браке с первым мужем я не могу вспомнить ничего хорошего, то во втором браке — ничего плохого, исключая последние полгода. А самый счастливый наш день — когда родилась младшая дочь. Мы так хотели ребенка, но у меня были проблемы “по-женски”, долго не получалось забеременеть, мне даже ставили бесплодие. Когда мы совсем потеряли надежду, все получилось. Он был на седьмом небе от счастья.
— Он часто признавался вам в любви?
— У нас был ритуал — перед сном каждый из нас говорил друг другу “я тебя люблю”. Если кто-то забывал — то возникала серьезная обида.
— Однако ваши знакомые утверждают, что Федор был вам не пара!
— Наверное, дело в образовании. У меня — высшее юридическое. У него — среднее специальное. Раньше работал проходчиком, занимался прокладкой канализаций. По характеру мы с ним тоже разные. Я общительная, вокруг меня всегда много людей, а он — замкнутый, нелюдимый. Также в нашей семье все проблемы решала я. Например, если он попадал в аварию на машине, то сразу звонил мне: “Лена, приезжай, помоги”. Он ведь не мог заполнить ни одного документа без моей помощи, писал с ошибками.
— Возможно, он комплексовал, что на вашем фоне выглядит серой мышью?
— Может, и комплексовал, но вида не показывал.
— Вы планировали еще детей?
— Нам хотелось мальчика. Мы думали, если получится, было бы неплохо. Но не получалось. Когда отношения начали портиться, я уже не думала беременеть, он же, наоборот, стал настаивать. И его злило мое нежелание иметь от него ребенка.
— Где вы сейчас живете?
— Я вернулась к родителям в Подмосковье. В квартире, где все случилось, мне тяжело находиться. Последний раз мы с папой приезжали туда за моими вещами. Все стены, мебель, игрушки были залиты кровью. Я попросила отца срезать окровавленные обои. Одежду мужа и кровать выбросили. Больше ничего не стали трогать — до 40 дней нельзя. Я забрала двух плюшевых котов, которых привезла девчонкам из последней поездки. Теперь сплю с игрушками, думаю о девочках.
— Ваша тетя не хочет сменить место жительства?
— Она уже старый человек, куда ей переезжать? До сих пор в себя не может прийти. Себя винит… Ведь мы с детьми должны были в тот день уехать к ней на дачу. Но у меня осталось неглаженое белье. Я решила в ее отсутствие переделать все домашние дела, а утром мы всей семьей планировали отправиться за город.
— Вы думали, как вы будете дальше строить свою жизнь?
— Пока рано об этом думать. Сейчас хочу больше общаться с друзьями, с головой уйти в работу. Наверное, вернусь на службу в милицию. Займусь дрессировкой собак. Так, для души. К мужчинам теперь отношусь с опаской. Не знаю, что от них ждать. Если получится, то я хотела бы родить ребенка. Только уже для себя. Доверять мужчинам детей я уже точно никогда не смогу…
P.S. Во время разговора Елена ни разу не опустилась до оскорблений в адрес мужа и, всякий раз касаясь каких-то деликатных семейных тем, просила: “Выключите диктофон”.
Конечно, я понимала, что-то она недоговаривает. Мы связались с другом семьи Гонта.
— Елена — крайне порядочный, добрый человек, поэтому не стала клеймить позором Федора даже после его смерти, — поведал собеседник. — Дело в том, что Гонта до знакомства с Еленой плотно сидел на героине больше 10 лет. После чего у него обнаружили неизлечимое заболевание — гепатит С. Лена знала об этом, но приняла его. Он бросил наркотики. Но правильно говорят, бывших наркоманов не бывает. По всей видимости, Гонта в какой-то момент все-таки сорвался. Елена вряд ли понимала, что на самом деле происходило с мужем. Она жалела его, прощала. Потому что слишком сильно любила…