“Совестью я стараюсь не мучиться вообще”
— Артемий, 55 лет — какие ощущения?
— На протяжении истекших 55 лет я себя чувствовал очень по-разному. Всё зависит от того, как складывается жизнь, дела. Друзья, подруги, дети, работа. Сейчас у меня всё прекрасно и замечательно.
— А вы не сторонник американского посыла — всегда говори “всегда”. То есть улыбайся, как бы тебе ни было плохо.
— Я категорический противник самовнушения, самообмана и всех прочих американских трюков по введению человека в искусственное состояние.
— То есть лучше быть ипохондриком, и когда приятель спросит, как дела, взять его за пуговицу и целый час плакаться ему в жилетку?
— Для каждого человека очень важно проживать свою жизнь искренно и органично. Хотя некоторые люди начинают заниматься всяческим самосовершенствованием. Кто-то открывает для себя йогу, кто-то трансцендентальную медитацию, религию какую-нибудь. Я в этом смысле парень очень запущенный. Мне нравится давать и своему организму, и своей голове полную волю в том, что хочется, и никоим образом себя на насиловать.
— Спиваться не пробовали?
— В принципе я отношусь к алкоголю без особой симпатии. Скорее я гурман, мне нравится вкусно поесть. А алкоголь, за редким исключением, напиток не очень вкусный, особенно водка.
— Ну что за журналист без водки?
— Я знаю. Но природной предрасположенности к алкоголю у меня никогда не было. С другой стороны, волей жизненных обстоятельств, конечно, меня в эту сторону всячески влекло и толкало, поскольку все мои друзья начиная с 15-летнего возраста были люди выпивающие. Музыкальная среда, художественная среда… Эти люди мало отличаются от среды где-нибудь в гаражах или совхозах. Очень часто объем выпитого, как заведено в нашей национальной традиции, является даже мерилом настоящести мужика. Так что если я и пью, то из-за каких-то внешних обстоятельств, а не по собственной воле.
— Среда затягивала?
— Да, бывает, что среда заела, а меня среда иногда запивала. Но никогда это не доходило до каких-то совсем уж безнадежных и позорных степеней. Алкоголиком и запойным пьяницей я не стал. Хотя порой мучился похмельем многими днями. Чуть больше года назад у меня случилось сотрясение мозга, я попал в автомобильную историю, совершенно дурацкую. Стукнулся головой, после чего вел себя крайне беспечно: продолжал выпивать (первый раз выпил аккурат через полчаса, после того как шандарахнулся), а также ходил в горячую баню, летал на реактивном самолете и т.д. В результате мне стало совсем плохо. Я начал лечиться, и что-то в моем организме надломилось в плане восприятия им алкоголя. Сначала я стал пить мало, а сейчас перестал практически вообще. Причем совершенно не тянет. А всякий раз, когда я под давлением обстоятельств опрокидываю что-то такое жидкое с градусами вовнутрь, то после этого начинаю мучиться.
— Совесть?
— Нет, никак не совесть. Совестью я стараюсь не мучиться вообще.
— А как же рефлексия русского интеллигента?
— Эта рефлексия для меня настолько имманентна, что я стараюсь ее свести вообще на нет. Чтобы не мучиться угрызениями совести, я, по крайней мере последний год, не совершал никаких поступков, которые могли бы к этим угрызениям привести.
— Кроме алкоголя есть же еще и наркотики. У вас, кажется, с ними по жизни возникали тоже довольно интересные отношения?
— Да. Однажды я чуть от этого дела не помер. Но это было очень давно, то ли в 81-м, то ли в 82-м году. То есть я помер, а потом вдруг явилась “скорая помощь”, которую никто не звал, — такая сказка в чистом виде. Я очень плохо отношусь к наркотикам, хотя и не разделяю многих официальных установок по их поводу. Считаю, что в отношении легких наркотиков у нас проводится политика двойных стандартов. Могу любому и с легкостью доказать, что курить траву менее вредно, чем пить водку.
— То есть страна Голландия — хорошая страна?
— Это моя любимая страна.
“В некотором смысле я стопроцентный лох”
— Среди каких-либо классических литературных персонажей с кем вы себя ассоциируете?
— У меня была программа “Кафе Обломов”. Правда, изначально импульс ей дало аналогичное название кафе, которое располагалось в городе Амстердаме на задворках цветочного рынка. Я там бывал. Мне очень понравилось это название, хотя ключевым стало слово “облом”. Но потом я понял, что Обломов на самом деле — один из моих дальних родственников.
— Да, Обломов — правильный персонаж. Тем более, помните, после того как вы ушли из “Плейбоя”, вас тут же записали в аутсайдеры.
— Я очень этому порадовался. По-моему, быть аутсайдером в этой в высшей степени сомнительной парадигме — это лучше, чем быть первым учеником.
— А недавно сама Ксения Собчак вас назвала лохом, правда, сладким.
— Это примерно из той же оперы. И вместо того чтобы сказать Собчак — сама дура, считаю, что Ксения права. В некотором смысле я стопроцентный лох. Не то чтобы я этим как-то сильно горжусь и мысленно вручаю себе орден святого лоха, но отношусь к этому максимально легко и беспечно.
— В собчаковской книжке было написано, что вы относитесь к тому подвиду престарелых лохов, которые бросаются на юных девиц.
— Мне это абсолютно несвойственно. С моей женой Верочкой, которой сейчас 37, мы поженились год назад. Правда, соблазнил я ее еще десять лет тому назад.
— Простите, когда мы встречались с вами в этой же квартире в прошлый раз, у вас была другая супруга, не менее молодая и, по-моему, тоже на сносях.
— Да, это мой четвертый брак. У меня очень запутанная и, наверное, совсем неправильная личная жизнь. Но соблазнителем юных созданий я себя никогда не ощущал.
— Ну а к гламуру как вы относитесь? Вроде как сейчас вы не пересекаетесь, но вас-то уже туда встроили.
— Да, действительно, хочу того или нет, но у нас в России я был одним из первых гламурных застройщиков. Не знаю уж, хорошо это или плохо. Хотя я и одержим в этом смысле комплексом Тараса Бульбы, но прекрасно понимаю, что гламурляндия будет жить и здравствовать, насколько, конечно, рекламные бюджеты будут позволять. Так что боюсь, что с полусветом всегда буду в той или иной степени ассоциироваться.
— Но вас это уже не напрягает?
— Абсолютно, поскольку те люди, которые меня знают, в курсе, что я пальцем не пошевелю для того, чтобы как-то себя пиарить. Так что и в этом смысле совесть моя чиста.
“В гламур я вляпался по уши”
— Ну а зачем же вы это всё замутили?
— Я очень редко оцениваю свои действия и мотивации. Есть, правда, некоторые ситуации, в которых я сразу делаю стойку, но это лишь тогда, когда на вшивость проверяется мое гражданское чувство. Вот тут я никогда слабины не давал. Никаких компромиссов, танцев с властями здесь у меня не было.
— Даже с Ельциным?
— Ельцин мне предлагал участвовать в 96-м году в программе своих выборов. По этому поводу я общался с Татьяной Дьяченко. Мне говорили: “Артем, вы же понимаете, если не мы, то придут коммунисты”. Я понимал, конечно, но сказал, что пока Борис Николаевич не прекратит войну в Чечне, я ни в чем таком участвовать не стану. На что последовал глубокий вздох и развод руками. А того, что касается разных авантюрных приключений по жизни, — то я всегда рад их иметь на свою голову. А в гламур я вляпался по уши.
— Ну а сейчас-то на жизнь чем зарабатываете?
— Кучей разных способов. На самом деле я человек без определенных занятий, зато этих неопределенных занятий у меня очень много. Есть радиопередача на “Эхе Москвы”. Имеется телепередача под названием “Профессор Троицкий и товарищ Артем” на спутниковом канале Style. Кроме того, я преподаю в двух университетах, поэтому, собственно, я и профессор. А еще у меня есть концертное агентство, которое регулярно забрасывает разных иностранных артистов во всякие популярные московские клубы и концертные залы. Ну и также имеется пучок рекорд-лейблов на паях с одним известным концерном. Как видите, занятий у меня много и я не жалуюсь на отсутствие средств к существованию. Так что вовсе я не аутсайдер. Для меня гораздо больший аутсайдер — какой-нибудь олигарх, который торгует вонючей нефтью или позорным оружием, а сам живет жуткой выхолощенной грязной жизнью. Я же делаю то, что хочу, получаю за это вполне симпатичную сумму денег и при этом изумительно себя чувствую. А на главных каналах ТВ мне в отличие от многих других задаром появляться не хочется. Я редко смотрю телевизор, но иногда включаю и вижу, как знакомые мне люди подстилаются под приглашенных гостей почти как вокзальные шлюхи. Так вот я вокзальной шлюхой быть категорически не хочу.
— Обычно так про олигархов говорят неудачники, потому что даже при всех своих миллиардах некоторые из них живут совершенно нормальной полноценной жизнью.
— Чувство зависти мне вообще неведомо. Я могу лишь по-хорошему изумляться и восхищаться. Но завидовать, скажем, Дмитрию Диброву, у которого наверняка какие-нибудь стотысячные гонорары, корпоративы и конферансы в казино, я никогда не стану. Я знаю прекрасно, что если бы захотел, то мог бы сделать точно такую же карьеру и еще в десять раз круче просто потому, что я умнее Диброва и гораздо лучше разговариваю. Мне на самом деле нравится, как я устроил свою жизнь, и до некоторой степени я сам себе завидую, потому что живу исключительно весело и свободно одновременно. Ну а деньги я не люблю, более того, стараюсь от них поскорее избавиться. К тому же счастливейший и интереснейший период своей жизни я прожил в конце 70-х — начале 80-х годов, когда был полностью под запретом. У меня тогда не имелось денег вообще, даже на проездной билет. И в то же время это было настоящей феерией, я познакомился с Гребенщиковым, Майком Науменко, Цоем, Мамоновым, Башлачевым. Я был их первым слушателем. У нас была совершенно удивительная подпольная, бескорыстная, безденежная, безалаберная, с горящими глазами тусовка. Деньги тут вообще ни при чем.
— Есть в этой жизни вещи, которые вы делаете бесплатно?
— Полно. Я участвую во всевозможных животнозащитных, природнозащитных и прочих экологических акциях. Времени у меня уходило на это довольно много: то Белое море, то Байкал, то тайга в Тверской области. И никогда ни копейки за весь свой экологический активизм я, естественно, не брал. Но с этими пикетами и экспедициями связаны лучшие воспоминания последних лет моей жизни.
— То есть если бы вас пригласили на встречу с Путиным, вы бы, как Макаревич, говорили о братьях наших меньших? А может, лучше людей защищать?
— Здесь нет никакого противоречия, это практически одно и то же. Та же история с убийством бельков в Белом море. Мы вроде бы их защищали, но точно так же это была акция по возвращению в человеческое лоно всех этих охотников, которые забивали палками до смерти новорожденных детенышей тюленей. Эта работа делала из людей зверей, причем худшей разновидности. Разумеется, если бы мне довелось поговорить с нашими первыми двумя госпаханами, то в первую очередь я стал бы говорить о людях. В принципе наши лидеры нормальные люди, но не выдающиеся. К разговору с Путиным я бы отнесся с гораздо меньшим трепетом, чем когда я в первый раз пошел брать интервью у Аллы Пугачевой. Это было в 1980 году.
“Лучшей женщины-собутыльника, чем Алла Борисовна, я не встречал”
— Вы старше нашего президента на десять лет. Не напеваете иногда про себя песенку Макаревича “Мне триста лет, я выполз из тьмы”?
— Меня мой возраст никак не беспокоит, а чувствую я себя гораздо счастливее, чем в большинство предыдущих лет своей жизни. Кстати говоря, в конце июня у нас с Верунчиком родится очередной ребенок.
— Очередной?
— В этой семье уже второй. Старший, Ваня, находится с бабушкой в Белоруссии, ему 8 лет. Я в принципе очень хорошо отношусь к молодежи, у меня этого старческого комплекса, типа “мы-то хорошие, понимающие ребята, а остальные все абсолютно безмозглые”, нет и в помине. Я постоянно защищаю молодых во всех их проявлениях. Все мои друзья-ровесники считают, что современная музыка — это полное дерьмо. Я в своей передаче по радио доказываю обратное. На днях я впервые имел долгую обстоятельную беседу с Валерией Гай-Германикой и сказал ей совершенно честно, что сериал “Школа”, на мой взгляд, это лучшее, что вообще я видел на нашем телевидении с того дня, когда впервые включил этот ящик. И если президент на десять лет моложе меня, то я только этому аплодирую. Хотя и сам себя пенсионером не чувствую.
— Вы сказали, что 30 лет назад с трепетом шли на разговор с Пугачевой. А если бы пошли сейчас, какие бы чувства преобладали?
— Был период, когда мы с Аллой очень дружили — на всем протяжении 80-х годов и в начале 90-х. Я Аллу люблю и ценю как исключительно качественный, талантливый, удивительный человеческий персонаж. Считаю, что как артистка Пугачева реализовалась меньше, чем на 50 процентов своих возможностей. Вот ее среда, несомненно, заела. Если бы ей повезло работать в другой среде и в других обстоятельствах, она бы могла добиться гораздо большего в творческой самореализации. Она очень умная тетка.
— Сейчас тоже?
— Сейчас я с ней практически не общаюсь, но могу сказать, что лучшей женщины-собутыльника, чем Алла Борисовна Пугачева, я не встречал. А этот комплимент дорогого стоит. Но, честно говоря, я не очень представляю, о чем бы сейчас с ней мог говорить. Когда-то мы говорили о музыке, но, насколько я понимаю, музыка ее уже больше абсолютно не интересует. По крайней мере последние лет двадцать. Мне кажется, что Борисовна достойна гораздо большего, и жаль, что она превратила себя в такую бабу на чайнике.
— Ну а рок-н-ролл-то сейчас скорее жив или уже всё, с концами?
— Еще несколько лет назад я бы сказал, что он мертв. Но сейчас там происходит что-то живое. Вот недавно нас с Верунчиком совершенно случайно затащили на свадьбу, где выступала группа под названием “Краснознаменная дивизия имени моей бабушки”. Я смотрел на этих ребят, на ту компашку, которая резвилась на этой свадьбе, и на меня очень сильно повеяло духом 80-х. А девчонка, солистка этой краснознаменной дивизии, произвела совершенно чумовое, магическое впечатление. Такого со мной не было со времен юной Агузаровой. А что касается старичков, то пусть они поют, как пели. По крайней мере ни Гребенщиков, ни Макаревич, я уж не говорю о Шевчуке, никаких подлостей за это время не совершили, поэтому они остаются моими друзьями. Да, многие из моих ровесников остепенились по-настоящему. Я по-настоящему не остепенился. Вернее, остепенился в своем личном маленьком мирке — семья, жена, дети, никаких загулов, леваков… А в большом мире я ни фига не остепенился.