Последние годы Тайсон дрался не столько на ринге, сколько на улице и в кабаках. Он опускался все ниже и ниже. Огромное состояние — 400 миллионов долларов, нажитое кулаками, рассеялось как туман. Он тратил деньги без оглядки — на десятки “Мерседесов”, на клетки со львами, на золотые цацки, стоившие миллионы, на ценные подарки своим сомнительным дружкам. Наступило банкротство. Жизнь Тайсона превратилась в цирк и в прямом, и в переносном смысле слова. Перестав боксировать, он стал зарабатывать себе на жизнь рестлингом, кикбоксингом и другими околоспортивными развлечениями. Личная жизнь Майка тоже складывалась неудачно — три жены и пять детей.
В последнее время Майк стал прозревать. “Я стал клоуном. Я стал всеобщим посмешищем. Первая половина моей жизни прошла под знаком крайнего эгоизма. Сейчас мне 44 года, и я понял, что вся моя жизнь прожита впустую. Я превратился в получеловека”, — говорит Тайсон.
Прозрение Майка было трагическим. Оно было связано со смертью его четырехлетней дочери Литтл Эксодус. Девочка запуталась в ремнях спортивного агрегата и сломала себе шею. Ее лечили, но спасти малышку не удалось. Это произошло в мае 2009 года в городе Феникс (Майк уже не живет с матерью Литтл Эксодус. У него сейчас другая жена — 32-летняя Ликиха, или Кики, Спайсор).
Тайсон потратил на лечение дочери 200 тысяч долларов и устроил ей пышные похороны. Конечно, таких детей у него уже не было. Но многочисленные поклонники когда-то “железного Майка” пришли ему на помощь. “У меня не было ни цента. Все было оплачено их даяниями, хотя я всего этого не заслужил, — рассказывает Тайсон. — Это событие потрясло меня. Оно обязывает меня посвятить остаток моей жизни служению людям. Я обязан помогать им. Но для этого я сам должен иметь что-то, что можно было бы предложить человечеству”.
И вот в голове Тайсона созрел план. Он решил уехать в Бирму, поселиться “в лачуге” и стать буддистом-миссионером. “Мой большой план заключается в даянии людям, в заботе о них, в полной и бескорыстной самоотдаче. Возможно, таким образом я верну уважение своих детей. Жена моя Кики вдохновляет меня на этот подвиг”, — говорит Майк.
Трудно сказать, удастся ли Майку Тайсону — буддийскому монаху в бирманском монастыре — спасти или хотя бы улучшить человечество. Но вот сам он претерпел воистину волшебные метаморфозы. Недавно я случайно столкнулся с ним в холле лос-анджелесского отеля “Беверли-Уилшир” и был потрясен его видом. Куда девалась его презрительная усмешка, куда девался его дьявольский взгляд, почувствовав на себе который, его противники еще до боя оказывались в моральном нокауте? Сейчас на лице Тайсона играла виноватая улыбка, молящая о прощении. В глазах светилось заискивание.
Мы поздоровались. Рукопожатие Майка было вялым, каким-то ватным. Он словно боялся причинить мне невольно боль. А ведь этим ладоням, сжатым в кулаки, не было равных на ринге по силе нокаутирующего удара!
Наша встреча состоялась еще до начал “буддийского периода” в жизни Майка. Но “буддийские мотивы” уже слышались в его словах, хотя и с “русским акцентом”. Майк сказал мне, что прочел “почти всего Толстого” и уже нацелился на Достоевского. Ему пришелся по душе “толстовский Бог”, и он с нетерпением ждет встречи с “Богом Достоевского”. Говорил Майк все это без какого-либо пафоса, без желания свою “ученость показать”. Он скорее напоминал мальчика, который впервые в жизни правильно решил арифметическую задачу и искренне радуется этому.
Майк сказал мне, что никогда не ожидал в себе способности просить прощения у людей: раньше из чувства превосходства над ними, а затем от страха, что его просьба будет отвергнута.
— Сейчас я только и делаю, что прошу прощения у знакомых и незнакомых людей, — сказал Майк.
— И у Холифилда за откушенное ухо? — спросил я шутливо.
— И у Эвейндера тоже. Я даже обещал ему стать вегетарианцем…
Я внимательно взглянул на Тайсона, ища в его раскосых глазах огонек лукавинки. Но на меня глядели совершенно невинные глаза большого ребенка.
Миннеаполис.