Надо ли жить долго?
Каково это — пребывать в бесперспективном обществе, где заранее все известно, т.е. извечно? Известно, в какую сторону будет сделан следующий шаг. Известно, какие слова прозвучат с трибун и как будут встречены населением…
Страна наша в конечном итоге опровергает мудрость: «в России надо жить долго — тогда до чего-нибудь доживешь и что-нибудь новенькое увидишь». Нет, в России не надо долго жить — тогда происходящее может показаться новым.
А когда живешь долго, когда помнишь, что было недавно, то не поражаешься ничему. Ни тому, как быстро, попятившись, можно прийти назад. Ни ново-старой лексике вождей. В Москве восстанавливаем мемориальную доску на доме, где жил Брежнев. В Петербурге увековечиваем память советского лидера Григория Романова (ладно бы династии Романовых). И становится прозрачно ясно: что будет и что нас ждет.
Каково пребывать в бесперспективном обществе, где усилия личности вязнут в заранее известной конечной никчемности?
Дворец
Дворец молодежи (так он прежде назывался) на Комсомольском проспекте — ужасающее сооружение. Железобетонная конструкция с мозаичными фасадными панно — кондовые, расхожие, обязательные советские темы: революция, трудовые свершения юности, спорт, любовь и т.д. А сегодня — в дополнение — поверх этих панно, косметически заслоняя их, налеплены рекламные щиты, выглядящие как заплаты на ветхом рубище: «Меха», «Чикаго» (мюзикл), «Золотая вобла»… Вот это конгломерат! Вот это микс! Гремучая смесь — похлеще коктейля Молотова (само сочетание фамилии Молотов и слова «коктейль» уже чревато взрывом). Наглядный символ эпохи.
Кранты
Беда людей среднего интеллектуального уровня (да и так называемого среднего класса) — в полном и безмятежном довольстве собой. Те, которые превосходят «середняков», как правило, спесивы и капризны, не ходят строем, не уживаются с конкурентами, устраняются от прямого участия в политике, ибо не хотят мараться. Отстойные люмпены решающей (да и никакой вообще) роли в формировании Истории не играют и не играли никогда (но всегда готовы откликнуться на призыв сверху и встрять в бучу).
Получается: все отдано на откуп (даже независимое вроде бы высокое искусство) не могущим подняться выше шконки «средним» обывателям с их мещанской моралью и махровыми воззрениями на то, какой должна быть жизнь и какими должны быть люди.
Конечно, усредненность содержит позитив стабильности, но прорывов в фантастическую запредельность или четкого понимания наличествующей ситуации от нее, усредненности, не жди, а значит, не жди движения, жди апатии. Можно, конечно, квалифицировать ее как период накопления сил для нового рывка. Однако… «Кто не идет вперед, тот идет назад», — говаривал забытый ныне, как и многие другие пророки, В.Г.Белинский. Усредненность диктует законы, уголовные и эстетические, в меру своего убогого понимания создает «красивости» интерьеров и экстерьеров, определяет, что можно, а чего нельзя — и в итоге всех и саму себя загоняет в смертельную ситуацию: «верхи не могут, а низы не хотят». Кранты! Либо гибель, либо революция.
Эквилибристика
Поражаешься филигранной словесной эквилибристике власти: если обращений в полицию стало меньше, значит, преступность идет на спад, если больше — значит, растет доверие к полиции. Никак ее, эту власть, не ухватишь, ничем не проймешь. На все найдет отговорку и удобное для себя объяснение.
Будущее
Именно когда видишь радостные лица наших вождей, сознаешь, на грани какой катастрофы находится Россия. Чем радостнее улыбки — тем страшнее. Похоже, грань пройдена. Ее перешагнули с таким же радостным нетерпением и ожиданием будущих приятностей, с каким принимают за счастье происходящее в данную секунду.
Вкрапление свободы
Исчезают последние очажки честности, неподкупности, независимости — эдакие заповеднички идеальных представлений (одновременно являющиеся крохотными полигонами, где систему мер гамбургского счета пытаются внедрить в противящуюся всеми силами действительность). В Испании сворачивает деятельность удивительное учреждение — Суд (иначе как с большой буквы не напишешь), международный Суд, выносивший приговоры, невзирая на политическую конъюнктуру, на лица и должности обвиняемых. Этот Суд вынес вердикт, осудивший Пиночета, а недавно объявил виновным в попрании прав тибетских жителей бывшего китайского премьера Чжоу Эньлая. Маленькая нищая Испания не убоялась богатого и могучего Китая. Китай, естественно, взъелся. Правительство Испании (Суд держался от него в сторонке и был независим) испугалось и попятилось. Зачем правительству лишние неприятности? Оно вполне земное, а не идеальное, мыслит практически, а не витает в облаках.
Изгоняем последние оазисы, помогавшие не терять веру в конечную справедливость.
От обратного
Вновь в ходу (а ведь мы почти успели забыть о нем) особый метод дрессировки населения, когда оно учится воспринимать произнесенное вождями «от обратного», наоборот, шиворот-навыворот. Если говорят, что национальная валюта будет крепнуть, все бегут в обменники покупать доллары и евро. Если говорят, что не станем вмешиваться в дела суверенной страны, жди вторжения на ее пределы.
Диктаторы
В чем причина возвышения и превращения в идолов Гитлера, Сталина, Мао, Ким Ир Сена?
В ущербности и самонедооценке тех, кто взирает на этих чучел как на богов. Как же надо было стараться предыдущим, предшествующим правителям, чтобы занизить уровень самовосприятия поголовно каждого, всей страны, всего народа. Только диктаторские режимы провоцируют и продуцируют подобное коленопреклонение и рабскую покорность. В стране, где человек ощущает себя полноценной и полноправной личностью, подобного передоверия своих полномочий над тобой стоящему лидеру — каким бы гениальным он ни казался — не происходит.
Взаимосвязь
Поскольку политическая ситуация нынче обостряется, ее публицистические оценки должны притупляться.
XIX век
Читая документальные свидетельства, оставленные выразительнейшими представителями XIX века, — об их исканиях, взглядах, поступках, невольно приходишь к выводу: цель была — прожить достойно. У нас задача — прожить как-нибудь. Выжить любыми средствами и ценой. Вопрос о чести и достоинстве не только не возникает, он забыт.
Похлебка
Есть резон делить историю России на периоды — скажем, дореволюционный, послереволюционный, а внутри — на сталинский, оттепельно-хрущевский, брежневский, перестроечный, нынешний вновь стабилизационный… Ну а если не делить, а воспринимать сплошным потоком, какие тенденции выделим в непрерывной смене лидеров, их масок, в общественных воззрениях и настроениях? Какой тип движения (броуновского или поступательного) или стояние и топтание окажутся наихарактернейшими вдоль всей дистанции? Увидим: это непостоянство, приливы и отливы, неуверенность — даже в поведении самых, казалось бы, твердых правителей. Что уж говорить о мягкотелых! Политики, журналисты, просто бытовые мыслители лишь констатируют и комментируют происходящее.
Что проку констатировать?
Что проку комментировать?
Нужна попытка предвидения, умение заглянуть хоть на шажок вперед.
Но нет понимания страны, чувства постепенности ее развития и бережного отношения к этому поиску, ощущения своего народа, его чаяний и возможностей. Этого, может, нельзя и требовать — чрезмерная претензия! — кто из смертных знает будущность наперед? (Сам народ и вовсе себя не осознает, ему для самопонимания как раз и нужны мудрые руководители, пастыри, а не погоняльщики. Нужны историки, писатели, философы.) Но во власти преобладают как раз недалекие экспериментаторы, главенствуют спешка, чехарда, понукание, близорукость. А то и слепота и потрясающая необразованность. Стабильное нежелание считаться с доводами разума, угнетающая, все подминающая ложь, намеренно нагнетаемая и внедряемая повсеместно. Какая похлебка в результате может свариться?
Как он мог?
Когда слышу патетические восклицания «как он мог!» (или что-то в этом роде — обличительное, обвинительное, негодующее), мои губы (непроизвольно) складываются в подобие усмешки. Как он мог — предать, сподличать, украсть? Как она могла — опуститься до такого, позволить себе, всех огорчить, шокировать, разочаровать? Я улыбаюсь. Потому что читал воспоминания тех, кто оказался в Треблинке. И кто приехал туда сразу после изгнания оттуда палачей. Речь не о «трудовом» лагере, который оставлял шанс остаться в живых, а о находившемся в полукилометре от него, где людей планомерно, через равные промежутки, сразу по прибытии и выгрузке из вагонов, отправляли в газовые камеры. Час за часом, день за днем, месяц за месяцем. Немецкие офицеры попутно развлекались: выхватывали у матери ребенка и у нее на глазах (и на глазах у остальных обреченных) разрывали его надвое или били головой о землю, устраивали матерям и детям экскурсию — вели к печам, в которых горели трупы, натравливали овчарок на раздетых догола, и собаки вгрызалась в беззащитные тела… Когда слышу о ком-нибудь вполне миролюбивом, всего лишь предавшем, всего лишь укравшем, всего лишь кого-нибудь изнасиловавшем или прикончившем «как он мог?!», я думаю: какие пустяки, какая милая невинная шалость. Какое счастье, что у него нет возможности проявиться во всей полноте, развернуться во всю ширь и начать рвать надвое младенцев или тысячами ежедневно отправлять беспомощных на заклание в газовые душегубки.