Остров бывших наркоманов. За 12 лет через «Жизнь» прошло 5000 человек. Около 10% из них излечились от зависимости. Специалисты знают, что это — очень много.
Организовал поселение Евгений Назаров, сам бывший наркоман. Излечившись, решил помочь своим друзьям, которые тоже сидели на игле.
— У меня стаж — 4 года на опиатах. Тогда, в начале 90-х, кололись у нас в Астрахани все. Абсолютно все! Я был на плаву: при деньгах и при связях. Употреблять стал одним из последних. Как обычно все начинают, говоря себе: вот разок попробую, что это за кайф такой, и все. Ну а потом еще разок, и еще. Два года как-то удавалось сохранять человеческое лицо, работать. Потом работу пришлось бросить. Я тогда решил завязывать, но «завязка» моя растянулась еще на пару лет. Родители продали все, чтобы меня спасти. Мне стыдно было перед ними, и я ушел из дома. Скитался по притонам, по друзьям.
Женя вспоминает, что однажды, сидя в грязном и вонючем притоне, без денег и дома, он вдруг осознал, что когда-то обещал себе — всего разок...
— Всегда как бы смотрел на себя со стороны и видел, как опускаюсь все ниже и ниже. Вот уже и судимость, и болезни. Но как завязать?
Его спасла телепередача про реабилитационный центр под Санкт-Петербургом.
— Я почему-то сразу им поверил и поехал. Там история такая — ребята сами сорганизовались, когда их друзья стали массово гибнуть в районе Дыбенко — самом наркоманском месте Питера. Они разыскивали там своих парней, полусгнивших, полуживых, забирали домой. Но через какое-то время те сбегали. И тогда они придумали организовать место за городом. Нашли заброшенную психиатрическую больницу в Кингисеппском районе. Стали всех туда свозить. Многие слезли с иглы.
Реабилитация длилась полгода. Очистившийся и вылеченный, Назаров решил — будет помогать друзьям. Так родилась идея создать здесь, у себя дома, нечто подобное тому, что он увидел в Питере.
— Сначала хотел просто друзьям-знакомым помочь. Я был практически единственным завязавшим. Многие, конечно, поумирали уже: у кого суицид, у кого передоз. Некоторые в тюрьме сидели. Я смотрю на наркоманов и вижу в них себя. И когда еще один человек бросает наркотики, это дает силы работать дальше. И так уже 12 лет.
* * *
Мы едем с Женей и его главной помощницей Анной Джапаровой из Астрахани в Камызякский район. В их «Жизнь».
— Центр действительно стал нашей жизнью, — смеются они. — Даже с собственными детьми успеваем общаться только в выходные. А так все возимся и возимся со своими подопечными.
Аня тоже из бывших. Сидела на героине 13 лет. Потом попала на остров Ямана. Очистилась. Да так здесь и осталась.
— Если бы меня вернуть на 12 лет назад, когда появилась эта идея, то ни за что бы не начал, — размышляет Назаров, но тут же отвлекается от рассуждений. — Ой, извините. Ань, смотри, лук откуда-то из Камызяков везут! Надо бы узнать, где он там растет, и запастись на зиму. Наверное, дешевле будет.
И так всю дорогу: останавливались у ларьков и магазинчиков, что-то покупали, торговались. Ближе к острову багажник был забит всякими нужными вещами до отказа.
— Крутимся как можем, — объясняет Женя. — Ведь никаких денег с людей, прибывших на реабилитацию, мы не берем. Принципиально.
— Что, все-все содержите на свои?
— Практически. Раньше на спонсорские жили, плюс то, что сами зарабатывали в полях (в Камызякском районе много колхозов). Четыре года назад совсем туго стало. Думал даже, придется закрыться. Родители все, конечно, испугались, стали деньги предлагать. Мы брали несколько месяцев. А потом я все-таки отказался от такой схемы. Нам кажется, это как-то неправильно. Именно в воспитательных целях. Сами же люди чувствуют себя по-другому, более нагло, что ли, если за них платят. Вот, например, история. Взяли мы к себе сына одного солидного астраханского бизнесмена. Месяц он у нас живет, второй. Папа рад, звонит постоянно, благодарит, помощь предлагает. А мы тогда фундамент нового здания заливали. Он узнал и прислал несколько мешков цемента. Мы взяли. Тут его сын поменялся буквально на глазах. Работать отказывается, перед другими выпендривается: «мой папа, мой папа». Невыносимо стало всем жить. Ну я его и выгнал. Через какое-то время звонит его отец и требует цемент обратно. Я ему предложил приехать и выковырять его из фундамента. Так что нет, никаких денег брать нельзя.
Спонсоры у «Жизни» и сейчас есть. Небольшой астраханский ресторан дает 10 бутылок подсолнечного масла в месяц. Продуктовый магазин — 25 буханок хлеба. Магазин электроники — телевизор презентовал. Мебельная фирма — диван. Иногда удается получить какой-нибудь грант от государства.
— А как же бывшие подопечные? Помогают?
Для Жени это вопрос болезненный.
— Все, ну просто все как один, уезжая от нас, обещают не забывать, звонить, приезжать, помогать. Но все это, как правило, лишь слова. Что там бывшие наркоманы, даже их родители часто не позвонят ни разу, чтобы просто сказать спасибо. Единицы поддерживают связь. Для меня это удивительно. А ведь многие в свое время буквально приползали ко мне... Но я никого не осуждаю, нет. Просто мне кажется, примитивно так жить — только для себя.
Аня и Женя признаются, что работать с людьми год от года становится все сложнее. Поменялись нравы и устои:
— Сейчас наркоманы — бешеные. Я помню, в мои наркоманские годы мы о родителях думали, стыдно было их расстраивать. Чтобы варить и вмазываться прямо у собственного подъезда, а уж тем более дома, даже помыслить не могли! Теперь же никто и не думает скрываться. Вот недавний буквально случай: звонит мне женщина, мама наркомана. Говорит: «Я вот уже час гуляю вокруг дома. Пришла с работы, а сын меня не пускает — он там дома с друзьями наркотики употребляет. Сказал: приходи попозже...». Мужа у нее нет, защитить от сына-придурка некому. Я ей тоже помочь не могу — ведь мы никого насильно не держим на острове. Хотя многие родители на это надеются, звонят и спрашивают: «Он же от вас не сможет сбежать, если что?». Я отвечаю, что сможет — мы сами ему лодку дадим.
— Родители часто губят детей своей заботой, — добавляет Аня. — Вот в прошлом году привезла парня мама-бизнесвумен. Через два дня он домой просится. Оно и понятно, у нас тут режим: подъем в 8, потом завтрак, потом работа, рыбалка, футбол. А там мама «заботливая»: он встал, когда захотел, и знает, что у него в холодильнике точно есть бутерброд с колбасой. И доза — ее тоже мама покупала! Она, известный в городе человек, делала все, чтобы общественность не узнала, кто ее сын. А ему-то зачем бросать — если жизнь малина. Понимаете, пока человек сам не захочет завязать, никто его не сможет заставить.
* * *
— Однажды была у нас девочка 16 лет, — вспоминает Назаров. — И уже с трехлетним стажем. Она не справилась... Но вообще молодых мало. С ними трудно работать, что-то объяснять и доказывать. Мозги-то еще не сформировались. Для них наркотики — это мода, тренд. Они не воспринимают жизнь всерьез. И смерть тоже: еще друзья-наркоманы пока живы, никто не умер, никто не сел. Где-то с двадцати двух можно спасти.
— А где сейчас эта девочка? Что с ней?
— Все плохо с ней. С женщинами вообще сложнее. Легче вылечить пятерых мужиков, чем одну женщину. Они деградируют мгновенно, теряют женственность, пороки просто их сжирают. И если мужик на дозу скорее ворует, то девушки все сплошь проституцией зарабатывают. Однако чудеса случаются. Одна девушка, когда к нам приехала, то уже на человека даже не была похожа. Мама ее молилась даже не за выздоровление, а чтобы она поскорее умерла — так тяжело ей жилось. Но Ксюша выкарабкалась. Я же говорю, у самых тяжелых больше шансов.
— А вы всех берете? Без разбора?
— Практически. Попасть к нам совсем не сложно. Сначала собеседование по телефону — надо же понять, что за человек и действительно ли он готов лечиться. Ну а потом, если все ок, собрать справки кое-какие о состоянии здоровья. Вот и все.
* * *
За разговорами мы подъезжаем к «Жизни»: с шоссе сворачиваем на проселочную дорогу. Потом и вовсе непроходимая трясина вдоль реки. И вот уже переправа. На ту сторону перевозят на лодке. Кругом море зелени и спокойная, умиротворяющая тишина.
Евгенией не без гордости провел для меня экскурсию: аккуратные лужайки, срубовая баня с купелью, площадка для баскетбола и волейбола. С виду мало чем остров отличается от какой-нибудь базы отдыха. Аккуратный деревянный дом — старый корпус. Его построили одним из первых. В нем — несколько комнат с двухъярусными, сколоченными из досок кроватями. Новый, просторный каменный корпус вот-вот закончат, некоторые комнаты уже готовы к вселению жильцов. На мансардном этаже мини-кинотеатр и спортивный зал. Трудно поверить, что все это построено руками людей, которым не так давно родные и близкие уже пророчили кладбище.
— Мы фильмы, которые здесь показываем, тщательно отбираем, — говорит Женя. — Никакого насилия, жестокости, секса, грязи.
Оно и понятно: жизнь в реабилитационном центре очень похожа на пионерлагерь или военный полигон. Подъем в 8 утра, а потом каждому находят полезное занятие: женщины — по хозяйству, мужчины — на строительство. Поэтому стройка на острове не прекращается. Вот сейчас основной корпус закончат и возьмутся за спортзал. Ну а вечером — фильмы, книги или так, чайку вместе попить.
Сейчас обитателей немного: 7 мужчин и одна девушка, Кристина.
— Это хорошо, что только одна на острове девушка, — говорит Женя. — Меньше ругани и мужчинам проще. Они работают, а не флиртуют. Гендерный признак никуда не денешь.
Какое-либо общение между женщинами и мужчинами не очень-то приветствуется в «Жизни». Дабы не было потом любовных разборок, ревности. Это, кстати, сразу обговаривается с кандидатами. Однако, несмотря на строгие запреты, пару раз были между реабилитантами романы, которые заканчивались свадьбой.
— Я и сама роман здесь закрутила на радостях, — смеется Аня. — Новая жизнь, новые отношения. Все на бешеных эмоциях. Мы даже поженились, но через какое-то время поняли, что мы разные абсолютно люди. Так что сейчас я пока одна.
Приехали мы прямо к обеду. На столе борщ, тушеные баклажаны, колбаса. Несколько конфет. Простая и полезная пища.
— Никаких поваров и уборщиц у нас здесь нет, — рассказывает Евгений. — За еду у нас Кристина отвечает. И строителей нанятых тоже нет. Все, что вы здесь видите, построено нашими руками. И старый корпус, и эта кухня, и всеми любимая баня. Сейчас вот заканчиваем новое здание, к зиме переедем. Ребята многие после нашей реабилитации, возвращаясь домой, свою бригаду сколачивают и занимаются евроремонтом.
Кристина убирает со стола, а я, вызвавшись ей помочь, задаю пару вопросов. Девушке 25 лет, из Новгорода. Два года сидела на метадоне.
— Я все бросила и приехала сюда, потому что почувствовала, что в какую-то бездну проваливаюсь. Мама плакала все время. А я еще молодая, семью хочу, детей.
Пока она здесь самая новенькая — всего второй месяц. Но домой не собирается, хотя и чувствует себя не совсем комфортно:
— Я здесь много читаю. Библию вот начала. Раньше я всегда думала, что Бога нет. А теперь знаю — он есть, здесь, на острове. Мне только общения здесь не хватает. С парнями я не разговариваю, да это и не принято. Так, когда Аня приезжает, я с ней делюсь всеми переживаниями. Зато я готовить научилась. Раньше же ведь совсем не умела ничего.
Представители сильной половины обитателей поселения, быстро поев, взялись за работу. Одни пошли разгружать Женину машину, другие перетаскивать цемент, который только подвезли. В новом корпусе за работой я застала Константина. Парню 29 лет. Молодой, симпатичный, стройный. Он здесь в отсутствие руководства обычно за старшего, так как самый «старенький».
— Я очень рад, что попал именно в «Жизнь», хотя выбор у меня был. Я же сам из Литвы, а последние годы прожил в Англии. Там центров по лечению наркоманов очень много. Я много раз стоял на пороге таких. Но так и не решился зайти. Боялся.
Костя здесь чуть больше года. И сам признается, что пока не готов возвращаться в реальную жизнь:
— Я еще не могу. Нет. Я ездил домой летом, визу надо было продлить. Две недели провел с мамой. На улицу даже боялся выходить. Очень надеюсь, что мне разрешат здесь еще остаться.
Стаж у Кости очень большой — 13 лет. Он говорил очень много, даже казалось — вот-вот заплачет. Кажется, он только сейчас, после года трезвости, стал осознавать, сколько времени потерял:
— Я ведь в школе очень хорошо учился. Мое сочинение до сих пор на доске почета. А потом понеслось. Сначала травка, потом «витаминки», химия всякая, то, се. В колледж я все-таки поступил в Великобритании. Но не доучился. Где там?! Последние годы на метадоне плотно сидел. Но я надеюсь, что еще восстановлюсь и доучусь. Докажу родным, что я чего-то стою. Вот мне сейчас 29, скоро 30. И что я смог? На сегодняшний день я никчемный сын, отвратительный брат и ужасный дядя... У меня два прекрасных племянника в Германии живут, сестра даже боится нас знакомить. А матери сколько нервов помотал! Отец со мной не разговаривал много лет. Слава Богу, что я своих детей не успел завести. Это сколько же испорченных жизней было бы.
То, что он еще слаб перед соблазном, стало ясно, когда весной в «Жизни» произошел неприятный инцидент. Все сговорились, украли деньги из Жениного сейфа и купили водки.
— Я тоже пил со всеми. Наутро мне стало очень стыдно. Я задумался о том, почему я опять оказался не с той стороны баррикад. Спасибо Жене, что он понял мое раскаяние и не выгнал, как остальных... Извините, мне надо бежать — там цемент привезли.
Двадцатисемилетний Антон из Балаково Саратовской области уже опытный реабилитант. Это его третий центр и третья попытка бросить. Были еще несколько попыток суицидов.
— Хотел закончить все и навсегда, — Антон очень скуп на слова. — В чем отличие «Жизни»? Тут не наживаются на нас. Вообще категорически отказываются от денег. И потом обстановка тут такая... особенная. Уединение. Как будто нет всего остального мира. Ты тут все время наедине со своими мыслями. На год точно останусь. А может, на два. Пока загадывать не хочу. Вы напишите только обязательно, что наркотики — это страшное зло.