Рыночная экономика
Внедриться на крупный рынок в центре Москвы мне помогли владельцы небольшого кафе: они каждый день отправляют туда сотрудника закупать продукты. Тот и познакомил меня со Светланой и Русланом. Света — продавщица в палатке, дородная украинка лет 30 от роду. Торгует «молочкой» и бакалеей. Руслан — ее помощник, молодой коренастый парень южной внешности. Поставщик всего добра — большая компания. Они покупают продукты у ферм и заводов и через сеть таких палаток продают.
К Светлане я «прикрепился» в 10 утра — когда основной наплыв покупателей немного схлынул. Впрочем, крупные оптовики, говорит она, уезжают еще раньше — часов в шесть. После этого на рынке остаются обычные покупатели, которые берут не количеством, а качеством.
«Я ж хохлушка. Мне можно три месяца торговать. Мы когда с начальником договаривались, тот пообещал — регистрацию и разрешение на работу сделает», — рассказывает Света о своем статусе. И показывает разрешение — ламинированную карточку с фотографией, совершенно на Светлану не похожей. Такой документ стоит 500 рублей — этим занимается сама администрация рынка. «Неудобно, — продолжает Светлана, — каждые три месяца выезжать. Первые несколько раз нормально, но потом уже сложно. А эти, — Света показывает рукой на помощника, тот улыбается, — вообще никуда не выходят. Живут здесь прям или квартиру снимают».
Около выхода с рынка стоит семиэтажный дом. В окна первого этажа видно: почти в каждой квартире развешаны десятки полотенец и кучно постелены матрасы. Жильцы, впрочем, не жалуются. «Они тихие, спокойные. Пусть живут. Кто еще будет около рынка жить?» — сообщает пенсионер, отдыхающий во дворе...
Две недели назад на рынке случилась беда. Приехали автобусы с ОМОНом и всех, без разбору, погрузили в автозак. Я интересуюсь, зачем: все равно торговцы вернулись на прежние места.
— Смешной ты, — заливается хохотом моя начальница. — Они как поступают? Человек 100 примут — и с каждого денег возьмут. Руслан!
— Ау?
— Вот сколько у тебя сейчас денег в карманах?
— Сто... Еще... 300 рублей! — он гордо поднимает мятые купюры над головой.
— 300 рублей. Это мало еще: бывает, по 10 тысяч у него там в карманах. И таких 100 человек. У всех регистрацию посмотрят, со всех денег возьмут...
В разгар нашего диалога в окошко просовывается голова.
— «Эдам» есть? Давайте вот этот, который за 600, — покупатель тычет пальцем в витрину. — Килограмма полтора.
Светлана огромным ножом режет сыр. Весы показывают 1427 граммов. Но экранчик повернут к продавщице.
— Тут кило шестьсот. Вешать?
— Ну-у-у... Давайте. Сколько с меня?
Светлана пробивает чек. Купюры кладет в поддон, а некоторые засовывает в карман. Повисает неловкая пауза.
— И не надо на меня так смотреть! Мне что — на зарплату жить? Вот если б тебе платили 20 тысяч?! — видимо, мой немой укор задел Светлану за живое. — У меня человек купил сыра. Ему ни горячо, ни холодно, что там 1400 будет, что 1600. А у меня таких по сто на дню. С каждого по полтосику — и можно жить. Это рынок! И вообще… Ходи сюда!
Подхожу к кассовому аппарату и замечаю коробку, стоящую под прилавком. Оттуда виден неяркий свет.
— Все правильно понял. У меня две кассы. Одна — официальная, все чеки в налоговую идут. Вторая — левая. Я в день на 300–400 тысяч пробиваю. А в Налоговом кодексе при прибыли свыше 20 тысяч в день наступает какой-то мрак. Налог повышается чуть ли не в два раза. Вообще, это большое мастерство — делать так, чтобы на нормальной кассе всегда выходили правильные числа...
Сейчас, однако, по словам Светы, «хитрые азербайджанцы» перебивают бизнес.
— У меня они покупают сыр за 150 рублей. Потом вижу — у них стоит 146. Откуда они берут эти цены?! На что живут?! Какой смысл?! — взрывается она. — Выходит, они так обвешивают! Та-а-ак обвешивают!..
— Тут как все работают? — в разговор включается доселе молчаливый Руслан. — Вон там есть рыбная точка — ее азербайджанцы держат. Под ними ходят таджики, грузчики. Им ничего на руки не платят. Реально — ни копейки. Живут тут же, в квартире неподалеку. Самый главный их всех купил и сказал: «Будете работать здесь, сколько скажу. Буду кормить и семье деньги высылать. За это вы молчите и не рыпаетесь». Родным высылают по 10 тысяч в месяц — а работают с пяти до поздней ночи. Рынок ночью еще ж...
Проститутка и необычные специи
У рыбной точки слышен мат. Около входа бегает человек, причитая: «Где крабы-то?.. Крабы... Н-нуж! Крабы мои!» — бурчит он. Из палатки выходит стройный бородач и возвещает: «Серега. Прости. У нас была проверка — всех крабов унесли. Нету». Человек хватается за голову. Все это похоже на сцену в бесталанной театральной постановке. Неподалеку стоят, оперевшись о тележки, грузчики, курят и шутят. Я знаком с одним из них — Каримом. Рассказ Руслана он подтверждает, а еще открывает тайну ночного рынка.
— Ну да, в 12 всякие начинают петрушкой и укропом торговать. Плюс в подвале сделки идут....
Думаю, как скоротать время до полуночи. Света предлагает:
— У нас тут есть проститутка. Настоящая, монгольская. Сходи посмотри.
По указанному «адресу» оказывается ларек «Детская одежда». Среди комбинезончиков и рюкзаков с машинками стоит дама лет 40. Марина — кажется, так ее зовут, — подзывает меня.
— Ты вечером свободен? — говорит она грубым, раскатистым басом.
— Кхм... — не сразу нахожусь, как ответить.
— Тысяча — один раз, полторы — три. Пойдем внутрь? Меня тут все знают — спроси кого хочешь. Я хороша!
— Кажется, вы обознались, — ухожу я от невероятно выгодного предложения.
Возвращаюсь на рынок к полуночи. Огибаю забор, огораживающий территорию. Вдруг — люди, выстроившись в две колонны, сидят на табуреточках. Перед ними — раскладные прилавки c зеленью и овощами. Русской речи практически не слышно. Торг идет оптом, на мешки.
Пока я завороженно слежу за траекторией падающих мешков, ко мне подходит человек и говорит на ухо: «Специи необычные нужны?..» После утвердительного кивка головой мы направляемся в подвал, который изначально предполагался в качестве парковки. Там, на переоборудованных под торговые места площадках, люди тоже раскладывают товар. Судочки со специями, орехи, бутылки с сиропами и соусами... В глубине парковки кто-то с гулким звуком рубит мясо.
— Что надо? Сколько? — спрашивает криминальный элемент. Я прошу принести образцы того, что не стоит называть. Гражданин удаляется куда-то внутрь торговых помещений. Мной неожиданно заинтересовываются остальные продавцы. Окружают меня кольцом. Внезапно двое из них переходят на повышенные тона. Завязывается спор. Первый — в серой майке — кричит второму, показывая на меня рукой. Тот отвечает, то замахиваясь на оппонента, то потрясая кулаком в мою сторону. Ни слова не понимаю. «Дело пахнет керосином», — думаю я и начинаю осматривать пути для отступления. Но приезжие стоят плотным рядом, так что выбраться не представляется возможным.
Меня спасла неожиданность. В самый разгар дискуссии, практически перешедшей в потасовку, из подсобки вынырнул торговец зельем, коротко бросил что-то спорящим и отвел меня на улицу.
— Ты скажи сначала, что и как надо, — а потом поговорим, ладно?
— Ммм... А алкоголь есть? — мычу я.
— Нет, нету. Все, до свидания.
Рынок заливал тусклый свет фонарей. Кто-то открывал палатку, готовясь к тяжелому трудовому дню. Из ларька с детской одеждой доносились негромкие вскрики и удары обо что-то мягкое.
Музеолог в траншее
Во дворе между пятиэтажек мы строим нечто, что называется теплоразводной сетью. Мои коллеги — Дима, Саша и Коля — родом из Санкт-Петербурга. Им всем около 25 лет. Дима и Коля — четкие, конкретные пацаны. Низкие, бритые, мускулистые. Саша — полный их «антоним». Высокий, худенький, с темной кожей и кудрями. Руководит ими «босс», которого я не застал. По характеристике коллег, это обычный чиновник из ДЭЗа «с задатками бандита».
Вообще, это удивительный случай — негастарбайтеры на такой стройке. Другой вопрос, что ребята работают, как гастарбайтеры, фактически ими не являясь. Одна «смена» — три недели. За эти три недели каждому платят 25 тысяч. Через пять дней отдыха они либо возвращаются, либо на их место приезжает кто-то еще.
Живут на стройке, которая представляет собой большую яму и подсобное помещение, обнесенное забором. В подсобке — кровати, табуреты и стол. Вещи лежат здесь же, в спортивных сумках.
План на сегодня — выкопать яму, подготовить все для ответственного дня, когда приедут специально обученные люди менять трубы. Дима выдает нам по лопате. Место очерчено на земле: важно ничего не повредить.
Меня снабдили оранжевой жилеткой. Через сорок минут свитер под ней приобрел явный коричневый оттенок, а шея покрылась потом...
В перекур Дима рассказывает, как оказался в столице:
— У меня в Питере мать в коме лежит. Сейчас уже немолодая стала, сам понимаешь. Инфаркт случился — и бац. В коме. Ей ничего не могут сделать, никак помочь.
— Так, может, лучше было дома оставаться?
— В Питере работы, к сожалению, нет. Вот кривая вывела сюда…
Яма достигла немаленьких размеров. На поверхности еле-еле маячат головы работяг. Тут раздается матерный выкрик: Саша, размахнувшись пуще нужного, ударил лопатой по ноге, отчего у него образовалась рана. Неглубокая, но страшная. Штаны, заляпанные землей, и грязная тряпка, которой бригадир пытается остановить кровь, выглядят устрашающе. В конце концов Дима принимает волевое решение: тащить Сашу наверх.
Его кладут на кровать и просят лежать смирно. Бинтуют. Все хорошо.
— Скажи, а ты-то почему в Москву поехал работать? — спрашиваю я раненого.
— У меня высшее образование. Я, между прочим, музеолог. На экспертизе художественных ценностей специализируюсь, — отвечает Саша.
— Кто? Как?.. Эк тебя занесло! — парируют остальные.
— Скажи теперь: где я найду нормальную работу с таким дипломом? А в Москву... Чтоб не стыдно было. Что я друзьям скажу? Строителем тружусь? Так хоть — в столице работаю…
Николай извлекает три бутылки с пивом: «Извини, на тебя не заказывали».
На этом я с ними и распрощался. В конце концов хотя бы знаю: винить за перебои в водоснабжении нужно мастеров из Санкт-Петербурга.
Энциклопедия с помойки
Женя — не настоящее имя. В узбекском паспорте, рассказывает он, написано сложно, вот и упростил. Женя — дворник. Ему 30. Похож то ли на борца, то ли на водителя автобуса. Живет в подвальчике. Место событий — обычный двор на северо-западе Москвы.
Берем грабли и идем на улицу. Прохладный утренний ветер не привносит никакого желания работать. Мне достается участок возле детской площадки. Нужно собрать все в кучи, запихать в мешки и вынести к помойке.
На улицу выходит бабушка с внучкой.
— О! Новенький! — радуется она. — Как звать-то?
— Дима.
— Женя-то! Вон какой. Помощника себе нашел. Женек!
— Ау? — откликается мой начальник.
— Как вчера, вкусно было?
— Да, спасибо большое, Мария Иосифовна! Подкармливает, — обращается он ко мне.
— Вы тут метите-метите! А мы в магазин пошли, — девочка, чью руку держит пенсионерка, выворачивается и успевает напоследок улыбнуться.
— Как-то мало ты намел, — недовольным тоном говорит Женя. — Давай я пока. Иди в подъезд, возьми мешки и перчатки. Да кучней, кучней укладывай! Пакетов на вас не напасешься!
Когда все место у мусорных бачков оказалось уставлено пакетами, я взмолился о перерыве.
— Знаешь, про что напиши?
— Да?..
— Вот я здесь работаю четыре года уже. Представляешь — четыре года мету улицу. Приехал, думал, жизнь наладится. А оно видишь как обернулось. Кто бы поверил, что я буду метлой махать...
— Так про что написать?
— Живу в подвале, можно сказать, в нечеловеческих условиях. Договаривался когда, так расписали, так нарисовали всё: зарплата белая, регистрация, социальный пакет… Фигушки! Казалось бы — администрация. Хотя бы регистрацию и разрешение на работу выправили мне. Я когда к ним приходил, говорил: «Ну и где это все? Где мои денежки?» — они мне на выход показывали. У меня зарплата — 30 тысяч рублей. Из них я получаю десять. Плюс регистрация эта. Я по документам приписан к дому, которого вообще не существует. Нет его на карте…
Пока мы говорили, листья снова нападали — и пришлось начинать работу сначала. Закончили только к четырем дня. Настал момент «обхода». Женя выволок из подвала два велосипеда.
— И откуда у тебя эти дорогостоящие штуки?
— Жильцы выкидывают когда, прошу на помойку не относить. Пусть лучше мне отдают. Я некоторые из них смазываю, подкрашиваю — потом другим отдаю или продаю. На помойке интереснейшие вещи иногда находятся. Недавно Малую советскую энциклопедию в 10 томах вытащил. Или — самая любимая моя находка — мраморная статуя Будды. Зачем люди ее выкинули? Главное — зачем они ее купили?..
— А у тебя семья есть?
— Нет. Родители умерли, когда я еще маленький был. Рос в детдоме, потом в училище пошел. Работал на родине слесарем несколько лет. Надоело в грязи жить, денег накопил — в Москву уехал. Думал, поднимусь, зарабатывать начну. Как бы не так…
Останавливаемся у детской карусели. Женя берет ножик и соскабливает ржавчину. Достает из пакета баночку с краской и кисть: «Старая. Когда в подъезде ремонт делали, мне оставили. Чтоб не выкидывать». Потом Женя выводит на бумажке: «Покрасил. Не катайтесь до четверга». Проходящая мимо женщина ворчит: «Посмотрите! Опять алкоголик этот наши карусели портит! Кататься невозможно — одежда потом в краске вся».
— Объясни: почему она на меня накричала? Кто им покрытие новое на площадку стелил? Я. Знаешь, как намучился? Наутро выхожу — вся площадка в следах. Покрытие затвердело, а люди прошли, не подумав. Или вот позапрошлой зимой выпал снег. Я взял песок и разбросал, чтобы никто не покалечился. Так прошла почти вся зима. Только в феврале притащили мне пакеты с реагентами! И одновременно появляются плакаты: «Голосуйте за нашего прекрасного президента». Срам какой-то! — настроение дворника портилось на глазах.
Руки после граблей ныли. Ладно, по крайней мере, я бесплатно покатался на велосипеде.