В среду, когда Москва превратилась в газовую камеру, президент Медведев проводил совещание по защите важных стратегических объектов от огня.
Министр Шойгу на этом совещании доложил президенту о ситуации вокруг “оборонных” КБ и заводов — кто там в опасности и какие применяются меры. Сечин говорил об электростанциях. Кириенко рассказал про Саров — как из него на всякий случай уже вывезли все ядерное. Сердюков перечислил количество воинов, задействованных в тушении, и объяснил, как охраняются военные базы.
Все говорили о важных стратегических объектах.
И никто не сказал о нас — о людях, задыхающихся от угарного газа.
Несмотря на то что совещание проходило в Москве и все его участники добирались туда на машинах и не могли не видеть того, что творилось на улицах, никто, включая президента, не посчитал нужным хотя бы отметить тот факт, что десятки миллионов человек в России дышат сейчас крайне опасной для здоровья и жизни субстанцией, и во что это потом выльется — неизвестно.
Никто на этом стратегическом совещании, где воздух, разумеется, был чист как слеза благодаря сплит-системам с климат-контролем, не сказал, что такие устройства недоступны подавляющему большинству населения, поэтому ему сейчас совершенно некуда деваться. Оно не может спрятаться от ядовитого газа нигде — ни в квартире, ни в метро — и страдает от нехватки кислорода, кашля, слезящихся глаз, осевшей в горле гари, бессонницы, дикой жары, удушья и страха.
Невероятно, да. Но так оно и было. На совещании Совета безопасности, проходившем в катастрофически задымленной, отравленной Москве, о людях не вспомнил никто.
Люди — не важные стратегические объекты. Вот электростанции — важные. Заводы, газопроводы — они тоже важные. А люди — нет. Люди — совсем неважные.
Летом наша семья живет на даче по Егорьевскому шоссе. Леса здесь начали гореть в середине июля. Пожарные машины носились и продолжают носиться по дорогам как очумелые. Но они не могут успеть везде. В одной деревне — машина. В другой — две. Вот все здешние мощности.
А пожары — безумные.
Примерно три недели назад, когда их вселенские масштабы еще не озвучивались официально, в нескольких километрах от нас над лесом уже поднимались столбы дыма. Четыре огромных столба в лесу ближе к Москве, один — со стороны Воскресенска. Но какая пожарная машина туда доберется — в эти леса, а главное, что она сможет сделать с горящими соснами своей струйкой-писелкой?
Пару дней над нами летали два самолета МЧС. Но они не нашими пожарами занимались — они летали на торфяники. Потом самолеты пропали — наверно, улетели тушить Саров.
Самолетов и вертолетов, предназначенных для пожаротушения, у МЧС двадцать штук. А природных пожаров в России сейчас — 600 очагов, поэтому авиация используется только на самых важных объектах. На неважные сил и средств не хватает.
Неважные объекты задыхаются от гари и с ужасом смотрят на соседний лес, понимая, что если оттуда пойдет огонь — их никто не спасет. Потому что некому спасать.
Что бы ни случилось, люди у нас всегда оказываются на последнем месте. На первом — государственные интересы и стратегически важные объекты, а люди — на последнем. О них вспоминают, только когда они помрут или погорят. Тогда правительство выделяет им два миллиона и Путин лично следит за тем, как им строят новые дома.
Если бы я была важным государственным человеком, я бы сказала, что это правильно. Но я не важный человек и тем более не государственный. К тому же я под завязку надышалась угарным газом, поэтому мне сейчас очень хочется послать государственных людей с их важными объектами на три буквы и перестать платить налоги.
Криминальное желание. Но очень сильное.