Считается, что война не закончена, пока не похоронен последний солдат. Сколько советских бойцов до сих пор считаются пропавшими без вести — точно так и неизвестно. По последним оценкам, их больше 3 млн. человек…
Перед Днем Победы Дмитрий Медведев встречался с российскими поисковиками, которые пожаловались ему на проблемы: от нехватки законов, которые помогали бы их работе, до недостатка финансирования.
Между тем сейчас поиском неучтенных воинских захоронений занимаются в основном общественные организации. О том, кто и как ищет погибших военнослужащих, “МК” поговорил с Дмитрием Александровым, заместителем командира поискового отряда “Единорог”.
“Основные расходы ложатся на энтузиастов”
— Дмитрий, когда в стране стали появляться поисковые отряды?
— Более или менее массовый интерес к этой сфере возник в 1960-е годы и был связан с активизацией героико-патриотической работы. Группы пионеров и комсомольцев под руководством ветеранов или учителей старались побывать на местах боев. Постепенно формировались отряды, но и они имели зачастую “туристический” характер.
Поисковое движение в нынешнем виде появилось только где-то в конце 1980-х. Первую всесоюзную вахту организовали в 1988 году. Но тогда поиск был все-таки частью педагогической работы. В 1990-е произошла децентрализация — большие вахты проводятся, но в основном работают маленькие отряды.
— Можно ли говорить о поддержке со стороны государства?
— О незначительной. Финансирование есть, но покрывает расходы в лучшем случае на питание и проезд. Основная часть расходов ложится на личный состав отряда. Одни траты на технику чего стоят. К примеру, глубинный миноискатель — это минимум 20 тысяч рублей, а нужны щупы, лопаты, много чего...
Значительная часть средств поступает по линии Комитета по делам молодежи, но вообще этими вопросами занимается наша головная организация. Объем финансирования во многом зависит от активности самого отряда. Существенную помощь оказывают благотворители.
В конце 1980-х годов поисковикам выделялась техника. Сейчас на больших вахтах это тоже бывает. Еще помогают саперы. Хотя и тут по-разному: в каких-то местах ответственно относятся, а где-то, если пытаешься вызвать их в лес, сталкиваешься с откровенным непониманием.
Еще в соответствии с законом есть обязанность отряжать воинские команды для дачи воинских почестей во время перезахоронений.
“Найти медальон — большая удача”
— К чему вы прежде всего стремитесь в ходе работы?
— Самой большой удачей считается опознание погибших — когда удается выяснить личность бойца…
— Основной способ опознания — это медальон, но почему их так мало находят?
— Многие их не носили, это считалось плохой приметой. Кроме того, было нежелательно, чтобы данные о погибшем бойце попали к врагу. Да и что такое медальон? Это эбонитовая капсула, в которую помещался “свиток” с личными данными. Если он недостаточно герметичен, записочка просто истлевает. А уже с 1943 года у наших солдат не было медальонов — их заменили красноармейские книжки…
Но личность бойца можно установить и по именной вещи: портсигар, подписная фляжка, котелок…
— Удавалось ли вам отыскать родственников погибших?
— Да, и как раз благодаря сохранившемуся медальону. По нему мы идентифицировали останки сержанта Ивана Авилова, командира отделения и замполитрука роты 612-го стрелкового полка 144-й стрелковой дивизии. Родом из Воронежской области. Он погиб 12 июля 1942 года. Мы его нашли в Долине Славы, после чего написали запрос в военкомат Каширского района Воронежской области, откуда вскоре получили ответ, что у Авилова было две дочери и одна из них еще жива. В 2005 году, когда мы нашли останки, ей было 75 лет. Оказалось, что она помнит, как ее отец уходил на войну. Она вместе с внучкой приехала на захоронение, захотела посмотреть на место, где нашли отца… Такие вот случаи особенно важны. Ведь у поисковиков бывает и много неудач — можно долго раскапывать блиндаж или участок траншеи и не обнаружить вообще ничего…
В прошлом сезоне мы нашли 29 погибших бойцов. Большую часть — под Псковом и одного — в Смоленской области. Тогда же, в 2009 году, мы захоронили 68 военнослужащих: 63 — вблизи села Сергейцево Пустошкинского района Псковской области и пятерых в селе Семеновское Можайского района Московской области. В этом сезоне уже найдено около 20 бойцов. Всего с 2004 года нам удалось найти останки 134 военнослужащих. Опознали восьмерых. В двух случаях отыскали родственников.
— Как получается, что количество перезахороненных за прошлый год больше, чем найденных?
— Дело в том, что обычно захоронения проводятся в мае и приурочены к празднику Победы. Соответственно, есть промежуток в год — и останки нужно где-то хранить. Если это лес, то чаще всего обустраивается временное захоронение: выкапывается квадрат, делается подстилка из дерева, чтобы держать грунт, и в полиэтиленовых мешках закапываются останки.
— За чей счет проводятся перезахоронения?
— За счет местных администраций и военкоматов. Также мы приняли участие в установке памятника. Его оплатили благотворительные организации.
Мистика на раскопках
— Поисковики иногда рассказывают мистические истории, с которыми они сталкивались. У вас такое бывало?
— Случались вещи труднообъяснимые — работаешь по какому-то участку, уже вдоль и поперек его исходил, но ничего не нашел, а приходит новый человек, которые ткнул щупом, и попадает на шлем, который уже сто раз должен был уловить металлоискатель, а не уловил. Так мы и нашли Авилова.
Или найдешь останки погибших пулеметчиков, и тут же раз — дождик закапал, хотя небо вроде без облачка было. Такие штуки реально есть.
И моральная нагрузка дает о себе знать. Если ты несколько дней работаешь на большом санитарном захоронении, где несколько сотен бойцов, и ты только и делаешь, что выкладываешь останки, понятное дело, что через некоторое время тебе начнет все это сниться.
— Какие предметы времен войны вам чаще всего попадаются при раскопках?
— В отличие от немецких военнослужащих при наших бойцах мало что находят. Классический набор: в лучшем случае медальон, нательный крест (далеко не всегда), патроны, какой-нибудь карандаш или мелочь. На немцах — много чего: начиная от бесконечной кожаной фурнитуры до противогазного бачка и фляг. Почти всегда есть немецкие жетоны. В Германии ведь система учета была поставлена на поток. Когда солдата хоронили, его жетон, состоящий из двух идентичных частей, ломался: одна часть оставалась на бойце, а другая — отсылалась на родину…
— А что вы делаете с останками немцев?
— Они передаются Народному союзу Германии по уходу за временными захоронениями. Там за этим следят очень прилично. Это у нас даже существующие захоронения пришли в упадок, потому что висят на муниципалитетах, у которых вечно нет денег.
— По какой схеме работают поисковики?
— Полевой сезон у нас начинается с апреля, когда сходит снег, и продолжается где-то до ноября. Хотя есть исключения — скажем, работа с большими объектами в болотистой местности. К примеру, подъем истребителя “МиГ-3”, который проводила “Тризна” в Смоленской области, продолжался практически весь год. Но летом работать не получалось — невозможно было откачать воду…
Район поисков мы сначала определяем по архивным документам. Потом проводим поисковую разведку — с помощью щупов простукиваем грунт, используем металлоискатели. И когда наступает время вахты, на место, где могут быть сделаны находки, выезжает основная масса отряда…
Помимо этого очень важно наладить отношения с местными жителями. Кто в случае чего покажет нужное место? Они могут знать рассказы дедов или находить что-то в лесу. К примеру, тот же “МиГ” начали копать по наводке местного жителя, отец которого был егерем и видел, как разбился истребитель.
Но очень важна, конечно, и неполевая работа — это и определение тех или иных находок, и переписка с военкоматами…
— А приходится сталкиваться со взрывоопасными объектами?
— Достаточно часто. К примеру, в один из сезонов с помощью глубинного миноискателя недалеко от нашего лагеря в Долине Славы мы наткнулись на 280-миллиметровую реактивную немецкую мину “Ванюша”. Видимо, она упала в мягкий песчаный грунт — и поэтому не сработал взрыватель, а после войны местность распахали и сделали лесопосадку. Мы вызвали саперов, которые ее и подорвали: в результате образовалась воронка метра 4 глубиной и 7 — в диаметре, а сосны в двадцати метрах вокруг срезало взрывной волной.
Проблема “черных копателей”
— А как насчет оружия времен войны, которое периодически мелькает в милицейских хрониках?
— Что касается оружия, для криминала это, возможно, было актуально в шестидесятые годы, но не сейчас. Вооружение, конечно, сохраняется “черными” поисковиками, но в основном для коллекционирования, опасности от него не так много. Я очень сомневаюсь, что какие-нибудь террористы будут использовать тол, выплавленный из боеприпасов того времени…
— Чем деятельность “черных копателей” отличается от вашей?
— Понимаете, нельзя рисовать совсем уж черно-белую картину. “Черными” привыкли называть всех нелегалов. Хотя многие из них — это завтрашние легальные поисковики, которые выполняют ту же самую работу, но просто не осознали необходимость объединяться на легальной основе. Многие командиры начинали с такой самостоятельной работы. Я бы называл “черными” лишь тех, кто делает упор в своей работе на поиске артефактов войны с целью сбыта.
Многие идут в “черные”, потому что имеют неверное представление о ценности военного антиквариата. Им кажется, что это стоит больших денег, хотя это совершенно не так. Я не знаю прецедентов, чтобы люди, которые копают, на этом деле озолотились или хотя бы смогли перекрыть свои финансовые затраты на работу. Ну найдут они, допустим, немецкую каску, приведут в порядок, продадут за 3—5 тысяч рублей…
— Считается, что у “черных” поисковиков плохое отношение к останкам...
— Все очень по-разному. Зачастую они приходят и сдают останки бойцов легальным отрядам. Хотя бывают и такие, что вскрывают захоронения, оставляя груду костей.
— Из кого обычно состоят поисковые отряды?
— В основном из выпускников или студентов московских вузов. Обычно отряды появляются при каких-то организациях. Мы вот существуем при кафедре региональной истории и краеведения Историко-архивного института РГГУ. Другая категория — ветераны боевых действий: много тех, кто прошел Афган и не смог “оставить” войну. Кроме того, поиском занимаются вполне состоявшиеся взрослые люди, которым интересно выскочить из привычного круга забот.
— Отсутствие специального образования влияет на качество работы?
— В России поиск — это удел энтузиастов, поэтому уровень поисковиков самый разный. Каким образом его повысить, я затрудняюсь сказать. Поскольку у нас в отряде много историков, методики — археологические: раскопки по квадратам. А неподготовленные копают как придется: эксгумация грамотно не проводится и вещи пропускаются. Конечно, это минус.
Есть и другие проблемы. Не всегда ведется четкая архивная работа. Мало найти медальон — важно, чтобы все это было задокументировано. Не сказать, что эта сфера очень организована. Есть, к примеру, временный архив поискового отряда. Если отряд рассыпается, архив исчезает в неизвестном направлении. Такая ситуация характерна для очень многих отрядов 1980-х. И даже для нынешних...
Но поисковая работа сейчас приобретает новое звучание. Это связано с тем, что война отдаляется. Понимаете, ветераны уходят — уходит живая память о войне. А как еще человек может соприкоснуться с тем временем? Это, пожалуй, только поиск. В музее всегда остается какая-то отстраненность, а тут ты видишь войну “из-под лезвия лопаты”.
Кроме того, для молодых это еще и проверка своих физических и моральных сил. Дождь, холод, тяжелая работа формируют характер.
Конечно же, с каждым годом количество найденных бойцов будет сокращаться. Земля свое забирает, да и наиболее доступные участки постепенно вырабатываются. Но война была настолько гигантской и страшной, что на жизнь ближайших поколений работы хватит.
СПРАВКА "МК"
Дмитрию Александрову 30 лет. По образованию он историк, выпускник РГГУ. Военным поиском занимается с 2000 года.
Поисковый отряд “Единорог” появился в 2004 году, а в 2005-м был зарегистрирован как общественная организация. Тогда же стал частью региональной молодежной общественной организации “Поисковое объединение “Тризна”, которое включает в себя около 14 московских поисковых отрядов общей численностью до 500 человек. Отряд состоит из 20 человек в возрасте от 16 до 35 лет. Большая часть — выпускники или студенты московских вузов. За время существования отряд принял участие в поисковых работах на территории Московской, Ленинградской, Тверской и Псковской областей. Но основные участки — это Долина Славы Можайского района Московской области и Пустошкинский район Псковской области.
ИЗ ДОСЬЕ "МК"
Единственная попытка организовать поисковую работу напрямую на государственном уровне была предпринята Министерством обороны. 1 апреля 2007 года в Ленинградском военном округе сформировали 90-й отдельный спецбатальон для поиска безымянных воинских захоронений.
Бойцы батальона (его численность более 500 человек) нашли и перезахоронили с воинскими почестями более 4,5 тысячи останков погибших в Ленинградской области воинов.
Однако с этим воинским формированием вышла неувязка. В апреле этого года Счетная палата РФ обнародовала результаты проверки деятельности батальона. И выяснилось, что из военного бюджета на содержание личного состава батальона израсходовано более 50 млн. руб. А между тем работа этого подразделения оказалась… незаконной — по законодательству поисковая деятельность в России ведется только структурами на общественных началах.
СП РФ предложила два выхода из ситуации. Либо узаконить деятельность батальона — прописать в федеральном законе “Об увековечении памяти погибших при защите Отечества”, что поисковой работой и захоронением останков могут заниматься штатные подразделения Минобороны, либо расформировать спецбатальон. Пока этот вопрос так и висит в воздухе.