Идея бомбардировки Берлина родилась у командующего авиацией ВМФ генерала Жаворонкова еще в начале войны. Предложение было поддержано наркомом ВМФ Кузнецовым. В архиве сохранилась его шифровка: “Эзель и Даго оборонять при всех условиях обстановки”. На документе стояла дата: 29 июня 1941 года.
В ночь на 22 июля фашисты предприняли первый массированный налет на Москву. А через четыре дня адмирал Кузнецов с предложением о бомбардировках Берлина был уже у Сталина. Верховному главнокомандующему идея, способная оказать психологическое воздействие, понравилась. Необходимо было доказать, что советская авиация не уничтожена, как об этом трубил главный пропагандист Германии Геббельс. Что она способна ответить ударом на удар.
— От линии фронта до Берлина более тысячи километров, — рассказывает Тамара Осиповна. — Было ясно, что советские дальние бомбардировщики “ДБ–3” конструкции Ильюшина с полной бомбовой загрузкой такой путь преодолеть не смогут. Нужно было найти точку, откуда возможно было достать Берлин. Ближе всего Прибалтика. Но Литва и Латвия были уже оккупированы. В Эстонии шли бои, 8-я армия еще держалась. С острова Сааремаа, например, до Берлина около 900 километров по прямой. Расчетного запаса бензина и масла должно было хватить, но при условии, что бомбовая нагрузка составит не более 750 килограммов.
В Ставке понимали, что лететь придется ночью, вслепую, только по приборам, поскольку две трети пути должно было пройти над морем, а там никаких ориентиров нет. Над территорией Германии, дабы не напороться на аэростаты воздушного заграждения, придется забираться на “потолок” — 6,5—7 тысяч метров.
— Несколько суток ушло на проверку расчетов, согласования, доклады министрам, Верховному главнокомандующему. Наконец 29 июля было получено “добро” на осуществление этой операции.
Руководителем ее назначили инициатора — генерал-лейтенанта Жаворонкова. 30 июля он прилетел в 1-й бомбардировочный минно-торпедный полк Балтфлота, которым командовал полковник Евгений Преображенский. На КП командир и комиссар Оганезов, как только услышали: “Вашему полку выпала особая честь…” — тут же, к удивлению генерала Жаворонкова, представили карту предполагаемого маршрута и расчеты.
Вскоре в Беззаботном, под Ленинградом, где в то время базировался полк, начался отбор экипажей. На острове Сааремаа у селения Кагул трое суток удлиняли, выравнивали и уплотняли 1300-метровую земляную взлетно-посадочную полосу. Местный аэродром предназначался для базирования истребителей, в спешном порядке его стали приспосабливать к приему тяжелых бомбардировщиков.
— Первым прилетел в Кагул 2 августа Евгений Преображенский. К вечеру приземлились еще девять экипажей. На следующий день — остальные десять, — продолжает рассказывать Тамара Спивак. — Из всех вариантов маскировки выбрали “хуторской”. Бомбардировщики подруливали вплотную к строениям, сливаясь с ними в одно целое. Накинутые маскировочные сети надежно прикрывали их сверху.
Личному составу только на Сааремаа раскрыли тайну их передислокации. Преображенский и его флаг-штурман Хохлов начали проводить с экипажами занятия и тренировки.
Операция предстояла крайне опасная, предполагалось, что бомбардировщики проведут в воздухе не менее восьми часов! На значительных высотах температура за бортом самолета могла достигать 50 градусов мороза. С учетом того, что кабины не отапливались, для летчиков подготовили теплые меховые костюмы.
Машины пришлось максимально облегчать. А за счет чего? Убрали бронезащиту.
— Вся метеослужба острова находилась в напряжении, на разведку летает сам “метеобог” капитан Каспин. Положительный прогноз дали только в ночь с 7 на 8 августа. Преображенский подготовил только 12 экипажей, отобрал самых сильных, физически выносливых, самых опытных летчиков и штурманов.
Самолеты “ДБ-3” (в 42-м их переименовали в “Ил-4”) были тихоходны, поэтому вылететь решили в 21 час, чтобы вернуться на базу с восходом солнца, в районе 4 часов утра.
— С флагманской машины взлетела ракета. С интервалом в 15 минут курс на Берлин взяли три звена: первое повел Преображенский, второе — капитан Гречишников, третье — Ефремов.
“Из ушей сочилась кровь”
Маршрут был сложен и на пределе возможностей самолетов.
— Шли строем “ромб”. Сначала погода радовала летчиков. Прошли датский остров Борнхольм. Дальше было только море и звезды. Летчики вспоминали, как вдруг все исчезло в густой темной слякоти, двигаться пришлось только по приборам. К цели пошли на практически предельной высоте — 6,5 тысячи метров. Негерметичные кабины наполнились стужей. Стекла очков пилотов покрылись инеем, пальцы не чувствовали штурвала. Капитан Хохлов из флагманского экипажа сообщил: “За бортом 46 ниже нуля”.
На летчиках были кислородные маски, но расходовали они кислород очень экономно. Все чувствовали тупую боль в суставах, перед глазами качались, прыгали приборы. Из-под ногтей и из ушей сочилась кровь.
Наконец внизу открылся залитый огнями Штеттин. На аэродроме шли полеты. Наши пилоты заметили, как мощные прожекторы положили застывшие лучи вдоль взлетно-посадочной полосы. Советские самолеты приглашали на посадку. Фашисты настолько уверены были в своей недосягаемости, что приняли наши бомбардировщики за свои.
— Ведомым очень хотелось нажать кнопку бомбосбрасывателя, чтобы проучить зарвавшихся врагов, но они сдержались. Их целью был Берлин. Не отвечая на сигналы и на запросы немцев по радио, первое звено, ничем не выдав себя, проследовало Штеттин. Из-за аэростатов пришлось опять лезть на “потолок”.
Вокруг Берлина в радиусе ста километров стояли зенитки, на аэродромах дежурили сотни истребителей. Но до столицы рейха три наших самолета дошли без единого выстрела.
— Еще на Сааремаа была договоренность: над целью — никаких радиопереговоров, сигналы будет подавать Преображенский аэронавигационными огнями. Ведомые — Плоткин и Трычков — самостоятельно пошли на цели. Берлин не ждал “гостей”, был весь в огнях. Немцы и не думали о светомаскировке столицы.
Тяжелые бомбы устремились вниз. Следом полетели агитбомбы — пакеты с 10 тысячами листовок — “подарок” берлинцам комиссара Оганезова.
Тамаре Осиповне, прекрасно владеющей немецким, в послевоенные годы удалось прочитать в подлиннике книгу немецкого писателя Олафа Греллера. Фашисты признавали: летчикам Преображенского удалось то, что не удавалось до конца войны никому — они застали врасплох противовоздушную оборону Берлина, самую сильную и оснащенную, какая только была в 1941 году.
— Только через 20 минут после полуночи, через 35 минут после того как упали первые бомбы, в Берлине была объявлена воздушная тревога. Город погрузился в темноту. Огонь открыли зенитки. Нашим бомбардировщикам пришлось прорываться через сплошную стену огня. Преображенский приказал радисту: “Кротенко, передай на аэродром: мое место — Берлин. Работу выполнил. Возвращаюсь”.
Бомбардировщики легли на обратный курс.
Последовали сорок минут труднейшего полета над территорией Германии. Приходилось непрерывно маневрировать, чтобы уклониться от зенитного огня и ночных истребителей-перехватчиков. Так продолжалось до самого Штеттина. В городе — уже затемненном — бушевали пожары. Наши пилоты, не дошедшие до Берлина, отбомбились по Штеттину.
“Посланец Сталина угробил два самолета и экипаж”
Признать, что советские самолеты долетели до Берлина, фашисты не могли.
— Еще бы! Ведь немцы трубили, что наши вооруженные силы на грани катастрофы. И утром немецкие радиостанции сообщили в эфир о попытке 150 английских самолетов прорваться к Берлину, а немецкие газеты информировали: “Английская авиация бомбардировала Берлин. Имеются убитые и раненые. Из прорвавшихся к городу 13 самолетов 9 сбито, скоро они будут выставлены на всеобщее обозрение”.
— Англичане опровергли сообщение?
— Лондонская радиостанция Би-би-си поспешила заверить, что в ночь с 7 на 8 августа ни один английский самолет из-за неблагоприятных метеорологических условий не поднимался в воздух. Совместный англо-американский воздушный налет на столицу рейха будет осуществлен только 17 августа 1943 года!
Точку в этом диалоге поставило московское радио, передав сообщение о бомбовом ударе по Берлину. Немецкая разведка подтвердила: к столице рейха прорвались советские бомбардировщики.
Гитлер топал ногами и кричал на Геринга. Ведь раньше рейхсминистр авиации уверял, что ни одна бомба не упадет на Берлин.
— В справочниках до сих пор сказано, что все наши экипажи без потерь вернулись на аэродром.
— На самом деле потери были. Самолет лейтенанта Дашковского не дотянул до своего аэродрома самую малость. Он упал у Кагула на лес и загорелся. Экипаж погиб. Позже, 16 августа, после очередной бомбардировки Берлина при посадке погибли два экипажа — лейтенантов Александрова и Кравченко. 1 сентября не вернулся с боевого задания самолет лейтенанта Русакова, 5 сентября — Мильгунова.
— Но самой горькой была неоправданная гибель экипажа старшего лейтенанта Богачева?
— В Москве пристально следили за бомбардировками Берлина. Сталин был недоволен тем, что самолеты берут только 750 килограммов бомб. Верховного главнокомандующего пытались убедить, что “ДБ-3”, летающие на Берлин, уже настолько изношены, что большую нагрузку не поднимут. Сталин не поверил, прислал в Кагул летчика-испытателя Владимира Коккинаки. Герой должен был преподать фронтовикам урок, ведь на таком же “ДБ-3” в сентябре 1937-го он поднял на высоту свыше 11 километров две тонны груза!
Проводивший испытания всех самолетов конструкции Илюшина Коккинаки хорошо знал технические возможности этих машин. Но он не учел того, что моторы на бомбардировщиках уже выработали свой ресурс, каждый из них побывал не однажды в ремонте. У Преображенского вырвалось: “Дайте мне новую машину, и я возьму на внешнюю подвеску ФАБ-1000 (фугасная авиабомба весом 1000 килограммов. — С.С.)”. Никаким доводам Коккинаки не внимал. Старшему инженеру группы Баранову пришлось отобрать для эксперимента два самых надежных самолета — капитана Гречишникова и старшего лейтенанта Богачева. На машину капитана подвесили ФАБ-1000, старшего лейтенанта — две ФАБ-500. Такую же нагрузку получили и три самолета из соседней группы, базировавшейся в Асте.
— Первым взлетал капитан Гречишников. Самолет с трудом оторвался от земли и медленно начал набирать высоту. Все на аэродроме повторяли шепотом: “Ну тяни, тяни!”. Шасси скользнули по верхушкам деревьев, и самолет скрылся за лесом. Секунда, вторая, третья… Взрыва не последовало. Зенитчики, возле которых самолет упал в болото, сообщили, что бомба не взорвалась, экипаж жив.
— Жаворонков обратился к представителю Ставки: “Может, не будем продолжать этот бессмысленный и опасный эксперимент?” Коккинаки промолчал, и на старт вырулил самолет Богачева. Все повторилось, только на этот раз страшный грохот потряс округу, над лесом взметнулся столб огня, земли и дыма. “Взлет машинам с тонной нагрузки запрещаю!” — крикнул Жаворонков, не спрашивая согласия у Коккинаки.
Летчик-испытатель уехал с острова в Ставку чернее тучи. На стол Сталину легла докладная записка: “С тонной боезапаса с этих аэродромов на самом деле не взлететь”. На Берлин стали летать с обычной нагрузкой: со 100- и 250-килограммовыми бомбами.
“Свои дрались со своими”
Группа Преображенского летала на Берлин десять раз. В четвертый полет с ними отправились эскадрильи армейской дальнебомбардировочной авиации майора Щелкунова. Группа летала на самолетах “ДБ-3ф” с мощными двигателями с форсажем.
— На беду, в кабине Преображенского из-за низкой температуры отказали оба компаса. Штурман снял шлем и накрыл им свой компас, стянул носки и обвязал ими другой прибор. Нужно было довести группу до Берлина.
Шансов вернуться после бомбометания на базу было 50 на 50. По бомбардировщикам, идущим на задание и возвращающимся из-за линии фронта, били свои же зенитки, принимая за врага.
Случалось, стрелок докладывал: “Справа по борту пикируют два наших истребителя”. “И-16” явно не узнали своих… И командир отдавал приказ: “При атаке открыть ответный огонь”. Слишком важное у авиагруппы особого назначения было задание…
— Была ведь и третья группа, участвовавшая в августе 41-го в бомбардировках Берлина.
— Да, летавшая на тяжелых бомбардировщиках конструкции Петлякова — “Пе-8”. Эти машины только начали сходить с конвейера, были настоящими воздушными гигантами, могли спокойно летать на высоте 9 тысяч метров, преодолевая расстояние до 3 тысяч километров. Никто, кроме нескольких летчиков-испытателей, раньше не видел небесных исполинов.
Командиром авиасоединения, получившего наименование 81-й дальнебомбардировочной дивизии, был назначен известный полярный летчик Герой Советского Союза Водопьянов.
Машины еще проходили опытные испытания. На “Пе-8” вместо обычных бензиновых моторов стояли дизельные двигатели, которые капризничали на высоте. Но Сталин торопил испытателей. Фашисты должны были почувствовать мощь советской авиации, и “петляковский гигант”, способный обрушить на врага сразу 4 тонны бомб, как никто другой, подходил для этой цели.
Группу из 18 машин, которую окружала сверхсекретность, срочно передислоцировали в Москву, а оттуда на аэродром “подскока” в Пушкин, под Ленинградом. У четырех машин при перелете обнаружились неисправности, и они вернулись на московский аэродром.
— О появлении столь мощных, никому не знакомых боевых самолетов не было предупреждено ни командование фронта, ни ПВО города, ни другие авиационные части. Что и привело к трагедии. Стартовав курсом на Берлин, группа, не набрав еще нужной высоты, была обстреляна нашей зенитной артиллерией. Самолет Панфилова был подбит. Он пошел на вынужденную посадку, не дотянул и упал на территории Финляндии в 500 метрах от станции Ляпинярви.
Утром следующего дня на подступах к Кронштадту посты наблюдения засекли незнакомые самолеты. Звезды на крыльях они приняли за камуфляж: к таким уловкам фашистская авиация уже прибегала. По тревоге были подняты истребители ВВС Балтфлота. Всеми стволами заговорила зенитная артиллерия.
— Вряд ли еще где-нибудь впоследствии с таким ожесточением дрались свои со своими. Водопьянов в этом роковом бою не участвовал. У самолета комдива отказали сразу четыре двигателя. Он упал прямо на лес на оккупированной фашистами эстонской территории. При падении никто серьезно не пострадал. Самолет сожгли, а экипаж двое суток пробирался лесами на восток. Добравшись до Ленинграда, комдив, не вступая ни в какие объяснения, сел в поезд и уехал в Москву.
— Совершила ли эта группа второй налет на Берлин?
— Однозначного ответа нет. Известно только, что после первого вылета в группе осталось только одиннадцать машин. Через несколько дней все “Пе-8” были возвращены в Москву.
После провала операции Водопьянова сняли с должности.
Пилоты успели совершить с островного аэродрома около девяноста вылетов. Бомбардировки Берлина продолжались почти каждую ночь в течение всего августа, пока немцы не захватили остров Сааремаа.
Последний вылет пришелся на 4 сентября.
* * *
Уцелев в небе над Берлином, флагманский экипаж вологжанина Преображенского в январе 42-го едва не погиб в Спасских болотах. Во время бомбардировки Луги самолет был поврежден зенитным огнем, и пришлось идти на вынужденную посадку. Четверо суток в лютый мороз, увязая по пояс в снегу, имея в запасе 17 спичек, они выбирались в расположение советских войск. Когда от голода и стужи не осталось сил идти дальше, они увидели купола церкви и вышли к своим. Обросших, покрытых копотью, в изорванном и прожженном обмундировании, их приняли за парашютистов-диверсантов и едва не расстреляли.
В штабном бараке долго не могли поверить, что двое из четверых задержанных в обледеневшей одежде — Герои Советского Союза.
Благо за “диверсантами” вскоре прилетел самолет. Обросших и ослабевших летчиков обнимали как родных боевые друзья-пилоты. У них было общее великое дело. В августе 1941 года они вместе бомбили Берлин.
Вологда — Москва.