Он на секунду задумывается. Потом отвечает: “Где-то за сорок. Сорок два — сорок три”.
Я готова его растерзать. На самом деле мне на десяток меньше. “Просто у тебя голос человека, пережившего многое. А в этом случае легко ошибиться”.
Он не ошибся, 29-летний Константин Балянин — единственный в России психолог, читающий человека по голосу. Да, я забыла добавить — Костя абсолютно слеп.
Поэтому даже именитые клиенты не боятся приходить к нему за помощью. Никого из них он все равно никогда не увидит.
Но сейчас помощь требуется самому Косте, его почти незрячей жене Кате и их новорожденному здоровому сыну…
“Нельзя жалеть себя, иначе выпрыгнешь в окно, утопишься в алкоголе, или, в лучшем случае, сердце не выдержит этой уничижающей жалости”.
“Звучит дико, наверное, но я благодарен судьбе за все то, что со мной за 29 лет жизни случилось”, — врачи не исповедуются перед своими пациентами. Но я не пациент — я журналист.
Костя Балянин сидит передо мной. Не видя, глядит вперед.
Он — слышит.
В одном фантастическом романе главный герой был мутантом с обостренным чувством обоняния. Воспринимал запахи как материю, мог разглядеть их цвет, потрогать, были ароматы, от которых ему становилось физически больно.
Родители сделали его таким, еще до рождения дав согласие на проведение генетического эксперимента.
В случае негативных последствий они подписали бумаги на эвтаназию. Книжный герой ненавидел свою уникальность.
Дар стал его проклятием.
Но бывает и наоборот — проклятие становится даром.
Как в случае с Константином Баляниным.
— Что такое голос для тебя? Звук? Материя? Цвет?
— Скорее я ощущаю его как матрицу. Некое информационное поле или шахматную доску с пустыми квадратиками, которые мне нужно заполнить. Я постепенно заполняю эти квадратики, но иногда что-то не ложится. Мои представления о той или иной черте характера и ее месте на “шахматной доске” не совпадают с услышанным от пациента. Это как если на месте ферзя в начале партии вдруг оказался слон. В несоответствии обычно и заключается психологическая проблема человека. А я “вижу” это несоответствие. Или вижу, что фоном за голосом сквозит опасность. Так бывает, когда человек недоговаривает что-то, скрывает. Меня трудно обмануть.
Костя
“Моей первой пациенткой была талантливая пловчиха, спортсменка-паралимпийка. Ее трагедией был фальстарт. Она была так настроена на победу, так ужасно боялась проиграть, что срывалась еще до того, как начинала бороться. Я был с ней на стартах, на тренировках, слышал плеск воды и сигнал свистка, свои шаги по белому кафелю бассейна и ее дыхание. Я стал частью ее в ее стремлении побеждать. И однажды она поплыла так, как надо”.
Костя родился таким же, как все. Абсолютно здоровый мальчик. Никаких даров и мутаций. Мама видела его фигуристом. Сын стоял на самой высокой ступеньке пьедестала почета и махал ей оттуда букетом. Сам же Костя мечтал быть крутым дальнобойщиком.
Ехать по России, смотреть направо и налево, думать.
“С раннего детства я видел будущую жизнь как ровную и долгую дорогу к цели”, — много лет спустя напишет он, уже студент института психоанализа.
“Знаешь, я ведь по природе скорее был визуал, то есть воспринимал мир через зрительные образы. И остаться без них оказалось невыносимо…”
Косте было одиннадцать, когда острый полоз чужого конька — не на тренировке, на обычной горке — ударил в висок. Левый глаз заплыл. Врачиха, рядовой замотанный терапевт в их родной Казани, назначила электрофорез.
С каждым сеансом Косте Балянину становилось хуже. Выяснилось, что сетчатка его левого глаза полностью сожжена. Сознательной вины доктора в случившемся не нашли. Обычная врачебная ошибка, в пределах слепой погрешности. Врачиха просто не подумала. Ведь это был не ее глаз.
Московские светила, к которым Костя с мамой полетели на консультацию, предупредили: готовьтесь, скоро он ослепнет совсем.
Косте было восемнадцать, когда, войдя однажды утром в ванную, он включил свет, но мир неожиданно погрузился в темень.
Он еще подумал, что где-то поломка на линии. Только звук падающей воды, успокаивая, гарантировал, что мир остался прежним. Другим стал Костя.
Катя
— Ты знаешь, как она выглядит, твоя жена?
— Да, Катя очень красивая. Я вижу это в ее голосе.
В отличие от казанца Кости Балянина москвичка Катя Доронина родилась инвалидом. Ее мама приехала в Москву молоденькой девочкой, поступила работать на завод. Получила комнату в мрачной сталинской коммуналке на улице Мариупольской, вышла замуж, родила первую дочь, Светлану.
Когда в 86-м году на свет появилась младшая Катерина, скорее в качестве последней попытки сохранить семью, нежели по большому желанию обоих родителей, к одной комнате их коммуналки присоединили вторую — в целях улучшения жилищных условий. Затем Дорониных поставили в очередь на отдельную квартиру.
На общих основаниях. Учетное дело 86—255.
Кроме Дорониных в коммуналке была прописана еще одна соседка, но свою комнату она сдавала. И единственным шансом, как в лотерее, получить квартиру не к обещанному коммунизму, а чуть раньше, стала, как это ни страшно, неизлечимая болезнь младшей девочки Кати. Из-за нее их перенесли на льготную очередь.
Мир Катиного детства был соткан из грубых звуков. Шум сливного бачка в туалете. Ругань соседей в общей кухне. Гомон здоровых детей во дворе их рабочей слободки.
Катя долго оставалась одна. Потом в ее жизни появился Костя.
— Самое странное, что первые годы в темноте я не помню вообще, — вспоминает Константин Балянин. — Как будто бы их и не было. Ни 1999-го, ни 2000-го, ни 2001-го. Наверное, моя психика так сохраняла себя. Прими я тогда как данность, что никогда не буду видеть, что надежды больше нет, ощути слепоту как реальность, это бы меня убило.
По рассказам, он бросался на маму и бабушку. Он бросал прежних, жалеющих его школьных друзей, чтобы быть одному.
Он снился себе бестелесным голосом, в виде тени, разлетающейся от малейшего прикосновения. Это были странно-зрячие сны.
В них Костя не был слепым. Но между ним, видящим, и остальными почему-то всегда оказывалась пропасть. “Я будто стоял на крыше здания, а ждущие меня — внизу”.
А наяву мама заставляла Костю вязать на зиму кофту бабушке. Те петли, что сын мастерил днем, ночью мама распускала, тщательно перевязывая. Костя должен был поверить в то, что у него самого получается.
Наяву была “Джобс” — компьютерная программа для слепых. Реабилитационный центр для инвалидов по зрению в Волоколамске, в 99-м году из-за здоровья Кости их семья была вынуждена переехать из Казани в Москву. Он с мамой жил в съемной комнатке и клеил конверты, пятьдесят рублей стоило поклеить тысячу штук.
“Я запоминал наизусть телефоны московских вузов, но везде, куда бы я ни позвонил, мне отвечали: слепые нам не нужны. “Каким образом вы собираетесь лечить людей, не видя их?!”
Как будто бы души можно увидеть.
В конце концов его приняли в Институт психоанализа. Учебники читала мама. От корки до корки, вслух. Рядом с Костей на лекциях лежала собака-поводырь.
Костя часто заглядывал в библиотеку Общества слепых. “Война и мир” и трагичный в своем одиночестве Ремарк были записаны им на кассеты и прослушаны десятки раз.
За книгами он поверил, что надо жить дальше.
В библиотеке он встретил Катю.
Вместе
“Я болела ангиной, и Костя заботливо закутал мне горло пушистым шарфом. А затем принес стакан горячего чая, — Катя рассеянно улыбается, вспоминая об этом, и смотрит в себя.
Он взял ее номер телефона, записал в свой мобильник с прошитой голосовой программой, позвонил и пригласил погулять. Мама довела его до станции метро, где ждала Катя.
Вольность незрячих, их привилегия — на первой же встрече касаться пальцами чужого лица. Проводить по нему будто крыльями бабочки.
— Ты сразу определил по голосу ее характер?
— Зачем? Когда я в обычной ситуации, я выключаю в себе профессионала. Иначе трудно…
Его мать сшила Кате подвенечный наряд. Маленькое черное платье невесты. Катина мама была против свадьбы. Еще один слепой в их тесную коммуналку.
К тому времени в жилищной очереди Доронины отстояли двадцать с лишним лет. А тут непонятный жених из Казани.
Кому и какое дело на заводской окраине до того, что Костю Балянина, аспиранта Института психологии РАН, пригласили на Берлинский психологический конгресс, заинтересовавшись его диссертацией. Он послал туда тезисы еще неоконченной работы — его пригласили читать лекцию. По теме, которой сегодня в мире занимаются всего несколько человек, — “Восприятие индивидуально-психологических особенностей человека по голосу”. Этим вопросом, кстати, интересуются и в правоохранительных органах, и в спецслужбах — понять, с кем ты говоришь, услышав голосовую матрицу человека, за этой технологией будущее.
В Берлин Костя не попал — не успели оформить загранпаспорт.
“А потом наука отошла на второй план. Я узнала о своей беременности, и мы с Костей уехали на свежий воздух в Подмосковье, — голос Кати дрожит. — В это время наша соседка по коммуналке решила продать третью оставшуюся комнату…”
За комнату соседка просила 2 миллиона рублей. У Кати с Костей таких денег не было. Подождав месяц, дама продала собственность Нуриеву Мусе Ханмед Оглы.
А дальше, по словам Кати, началось вот что:
— Новый хозяин перевез в комнату сына, его невесту и вместе с ними шумной толпой переехали еще человек двадцать гостей-азербайджанцев. Они кричали и днем, и ночью, в первый же день чуть не сломали входную дверь, требуя их впустить. Я была на девятом месяце. Я же не вижу этих людей, я боюсь им открыть и запираюсь в своей комнате, а гости начали ломать замки и угрожать. Мы вызвали милицию. Но когда милиция приехала, нам объяснили, что все по закону, и владелец может делать в квартире все. Раз он купил метры в Москве, то в них будет жить столько народу, сколько он захочет.
Чужие
Почти одновременно с этим льготная очередь Кати Дорониной наконец-то подошла к концу.
В придачу к уже имеющимся двум комнатам в коммуналке город дал семье ее родителей квартиру. По договору социального найма. Как гражданам, нуждающимся в улучшении жилищных условий по категории “инвалиды I группы”.
В префектуру за ордером пошла мама Кати. Она была официальная хозяйка комнат. И там она сообщила, что в новую отдельную квартиру переедет жить вовсе не Катя, инвалид первой группы, а она сама со старшей дочерью Светланой, которая тоже видит плохо.
А Катя, из-за которой Дорониных и поставили на льготную очередь, останется с мужем в коммуналке.
Формально никаких противоречий с законом в этом решении не было. Префектура Юго-Восточного округа свою миссию выполнила. Выделила жилье для нуждающейся семьи. Хозяин — барин. В новую квартиру переехала мама. Ну не хочется маме и дальше жить с двумя инвалидами, ее право.
“Я тоже очень больной человек, у меня был инсульт, и я хочу, чтобы меня оставили в покое”, — сказала Катина мама позвонившим ей журналистам.
“В принципе в соответствии с законами город мог выделить нам сразу две отдельные квартиры, для меня с мужем и новорожденным младенцем, и для мамы с сестрой, улучшив всем условия проживания”, — как по писаному говорит Катя и вздыхает.
Но не сложилось.
— Только не спрашивай Катю, было ли ей больно узнать, что родной человек ее предал, она вам все равно не скажет, — усмехается Константин и сжимает сильнее кулак. — Я понимаю, что это, наверное, из-за меня… Кому охота отдавать приезжему зятю выстраданную квартиру. Но ведь есть еще и дочь-инвалид, появился внук! Знаешь, существует такая психологическая методика: если кто-то очень сильно обидел тебя, поставь перед собой пустой стул, представь этого человека сидящим. И скажи ему в “лицо” все, что о нем думаешь. Станет легче.
— Ты Кате об этой методике рассказывал?
— Не помню. Не до того было.
Скандалы с соседями продолжались. Когда родился Егор, соседи затеяли ремонт. У Кати пропало молоко, каждый вечер она ждала мужа с работы, из психологического центра, в своей комнате, с грудным сыном на руках.
Ночью Егору стало плохо. Малыша отвезли в реанимацию. Катя говорит, что это от стресса и аллергии на краску. “Соседи оставили в коридоре открытую банку”. Незрячая Катя физически не могла ухаживать за новорожденным, их даже не положили вместе — ходить за внуком приехала мать Кости. Собрав кое-какие вещи, Катя с мужем бежали из родного дома.
Голос
Клиенты знают, что он никогда не увидит их лиц. Поэтому не надо думать о том, как сегодня выглядишь. Слепой психолог — это очень удобно.
Костя говорит, что еще до того, как человек произнес первое слово, он уже понимает, что с тем происходит. И говорит ли тот правду. И если нет, то почему.
“Я учусь прощать людей. Что зря ненавидеть врачиху, сделавшую меня слепым? Если бы не она, кто знает, как сложилась бы моя судьба, встретил бы я Катю, нашел бы свой профессиональный путь, который стал для меня единственно верным? В конце концов, во всем плохом можно увидеть что-то хорошее”.
“Легко давать советы другим, но не себе…”
Новый хозяин Катиной квартиры — ребята так пока и не вернулись туда — написал объяснительную в милицию. О том, что члены его большой азербайджанской семьи, прописанной в деревне под Рязанью, не хотели ничего плохого, просто приехали в Москву, чтобы помочь близким с ремонтом. Просто у них в отличие от русских очень дружные семьи.
…Дверь в квартиру на Мариупольской — единственная в этом подъезде даже не обита дерматином, фанера фанерой.
Внутри лает собака-поводырь. Муса Нуриев и его жена явно смущены визитом корреспондента “МК”. “Мы купили эту комнату по ипотеке за 92 тысячи долларов. Да если б мы знали, что здесь такие начнутся скандалы, что милиция днюет и ночует, другое бы жилье нашли — но нас риелторы убедили, что наши соседи очередники, инвалиды и скоро их отселят. А вот что вышло!
Да, к нам приезжают земляки, но это ни одним законом не запрещено. А так мы соблюдаем порядок. Сноха наша, кстати, тоже сейчас беременна.
Это соседи незрячие, не подметают, не убирают. Им и так хорошо. Везде же грязь. Ребенка своего простудили, а нас винят. Жить-то дальше надо сообща, коммуналка — не особняк, и мы в своих правах равны. Пусть выкупят у нас обратно эту комнату, но они не могут. А мы-то чем виноваты?
Самое удивительное, что в сложившейся ситуации никто не виноват.
Катя и Костя и их маленький Егор, которого на днях выписали из больницы, не знают, куда им деваться дальше. О ситуации в этой коммуналке знают в ГУВД Москвы и в Госдуме.
— В год равных возможностей, объявленный нынче в Москве, мы, два инвалида с московской пропиской и наш ребенок, оказались бесправными бомжами, — говорит Костя. — Подали в суд, но, если честно, шансов у нас очень мало.
— А что твоя диссертация? Продвигается? Ведь это такая уникальная тема в мировой психологии. Ты закончишь ее, станешь известным, заработаешь кучу денег и купишь вам с Катей и сыном отличную квартиру…
— Диссертацию я забросил, — Костя смотрит на меня в упор, виновато, кажется, еще чуть-чуть, и он начнет меня видеть. — Понимаешь, голос, наука — не до того сейчас. Нам жить негде. Я уже написал заявление в аспирантуру, чтобы меня отчислили…