«На прощание перед отлетом я спросила у мамы Ники, Майи Никаноркиной, осознает ли она, что после публикации в газете с тиражом 13 миллионов на их семью и на девочку обрушится всесоюзная слава. Готовы ли они к этому? Смогут ли защитить Нику? Я сама готова была отказаться от написания этой статьи, если бы мама тогда сказала нет», — вспоминает Валентина Иосифовна Николаева сегодня.
Но мама не сказала…
Слава
…Тяжелая челка, взрослый взгляд, надрыв в каждой буквально кровоточащей строке.
…Алая луна,
В комнате черно.
Черная стена,
Черные дома.
Черные углы.
Черная сама.
Это была фантастическая история прихода стихов к больной астмой девочке по ночам, в полубреду, в возрасте четырех лет, когда записывать вслед за ребенком могла только мама.
Но декламировала строки точно сама Ника. Ника Турбина. Даже в ее имени ощущалось что-то не от мира сего. Ее превозносил Евтушенко.
Ее возили по городам и странам, в Италию, в США, она получила международный поэтический приз — «Золотой лев» — в рамках Венецианского биеннале. Писали, что это вторая такая наша награда после Анны Ахматовой. Не совсем. У Ахматовой была премия Этна-Таормина, которая присуждается в Сицилии лучшему поэту.
В истории Ники Турбиной много подобных преувеличений и неточностей. Даже ее фамилия по отцу на самом деле Торбина, она ее не меняла, многие медицинские и прочие официальные документы у взрослой Ники выписаны на Торбину. А была ли девочка? Может, девочки-то и не было?
…Ника Турбина могла появиться только в эпоху веры в светлое будущее в самой читающей стране в мире, где улетал в небо олимпийский Мишка, а булычевская Алиса из «прекрасного далека» искала миелофон.
Где гениальные советские дети, которым доведется наконец жить при коммунизме, служили «мягкой силой» для того, чтобы покорять своим словом планету, показывая преимущества советского образа жизни. Посол мира Катя Лычева, поэтесса Ника Турбина.
А гениальная поэтесса так и не научилась писать. До конца жизни Ника путала буквы в словах и делала огромное количество грамматических ошибок. Она с трудом окончила школу, не смогла получить высшее актерское образование, прыгала из вуза в вуз, куда ее принимали за былые заслуги.
С 12 лет она ничего не писала. Даже совсем плохо. Только отдельные строки, которые и словами, и смыслом повторяли уже когда-то написанные…
Падение
Ника слыла проституткой, алкоголичкой и маргиналкой, всем тем, что было модно в лихие 90-е. Назло и напоказ. В этом плане она как раз до последнего оставалась самой собой, как истинная актриса привлекала внимание публики другим я, альтер эго.
Светлый ребенок с невероятным даром и темный падший ангел.
Так кто из них настоящий?
В мае 2002-го Турбина упала с пятого этажа квартиры приятеля. То ли случайно, то ли сама, то ли сбросили. Это случилось уже в третий раз. Первый — в кино «Это было у моря», где 14-летняя Турбина играла больную девочку. В фильме ей не дали выпрыгнуть, спасли. В 1998-м второй раз, тоже удачно.
В 27 лет уже окончательно.
Впрочем, версия об умышленном убийстве была отброшена почти сразу. Уголовное дело не возбуждали. В квартире она была одна, сидела, как обычно, на подоконнике, свесив ноги на улицу и шокируя прохожих...
Тело пролежало в морге много дней, прежде чем его забрали для похорон, церемонию и место в колумбарии на Ваганьковском кладбище выбила дочь поэта Александра Галича, Алёна Галич, добрый ангел Ники Турбиной. Носившаяся с ней до последнего.
Ника не пережила тот светлый и чистый мир, который ее породил, но больше загадки своей смерти оставила тайну своего творчества.
Художественный фильм «Ника», вышедший на экраны два года назад, ответил на этот вопрос однозначно: за девочку писала мама. Ника — жертва взрослых амбиций и нереализованности. Это был просто проект. Любой проект когда-нибудь изнашивается и теряет свою аудиторию.
Мы, простые советские дети заката социализма, в детстве мечтали писать стихи как Ника. Это было в тогдашнем тренде.
И многие родители стремились, чтобы мы воплотили их несбывшиеся мечты и желания, собирали наши детские вирши в надежде, что однажды те выстрелят. Но в целом ставили на другое — упорство, усидчивость, целеустремленность.
Тем более что одна знаменитая девочка-поэт в стране уже была.
…Тяжелая челка а-ля Марина Цветаева, манера чтения как у Беллы Ахмадулиной, выдуманная для завершения образа громкая фамилия Турбина. Все чужое, искусственное, играющее на чувствах и эмоциях.
Так что же у Ники было своего?
Даже ответы на вопросы журналистов во время многочисленных интервью были заранее отрепетированы ее мамой, художницей Майей Никаноркиной.
«У нас с мамой одно сердце на двоих» — написано взрослым почерком на домашней заготовке. Там же ответы на другие примерные вопросы. «Почему я люблю ночь? Ответ стихами. «Тайна души моей — ночь».
Когда задавали что-то непредвиденное, Ника терялась и отвечала совсем по-детски, но стараясь копировать ту странную трагическую манеру. Но глубины не появлялось, отчего получалось как-то манерно и неловко.
На вопрос, почему она любит Пушкина, Ника с придыханием ответила журналисту, покосившись в сторону, где сидела мама, что без Пушкина не было бы ее жизни. Что Пушкин и есть вся ее жизнь. Серьезно?
Даже в нездешнем и редком имени Ника, богиня победы, на самом деле не было ничего божественного — это первые четыре буквы фамилии матери и деда, известного крымского поэта Анатолия Никаноркина.
Но все же все эти двадцать с лишним лет, прошедших со смерти Ники, вопрос об авторстве ее стихов так и висел в воздухе.
Технически ответ на него получил единственный биограф Ники Турбиной Александр Ратнер.
Писатель
Когда-то Ратнер боготворил эту девочку, специально уже после ее смерти познакомился с семьей, помогал маме и бабушке вплоть до их кончины.
«С 2002-го по 2014 год включительно у меня состоялись с ними десятки встреч и сотни телефонных разговоров. Все, о чем мы говорили, я, полагая это важным для истории, записывал по свежим следам. Эти записи могли бы составить не один том, но, учитывая граничащие с ложью фантазии моих собеседниц, пользовался ими выборочно и принимал во внимание лишь те, которые удалось подтвердить. Естественно, все эти годы тема Ники пребывала во мне, как вода в колодце, и притягивала, как жажду…» — написал он в своей книге о тайне жизни Ники Турбиной «Я не хочу расти». Две части его исследования возвеличивают талант девочки, в третьей он безжалостно развенчивает самим же созданный образ. Безжалостно не к самой Нике, а к взрослым, что ее окружали.
Перед смертью бабушка юной поэтессы Людмила Карпова отдала Ратнеру весь их домашний архив, из которого стало понятно, что стихи писала мама и не только. Это было коллективное сотворчество. Он провел графологические экспертизы почерка. Конечно, версия о том, что четырехлетняя малышка не умела писать, поэтому ей и помогала мама, сорок лет назад могла показаться убедительной. Люди тогда были добрее и доверчивее.
Мама заставляла дочку переписывать некоторые стихи, чтобы оставались черновики. Но очень много первоисточников были на бумаге написаны взрослым почерком, и было видно, что работал над ними взрослый человек. Остались оригиналы с зачеркнутыми словами и предложениями, компьютеров, где можно сразу начисто, тогда не было.
Александр Ратнер инженер по профессии, проживает в украинском Днепре. Мне удалось связаться с ним. Он ответил. Но, увы, по причинам, от нас обоих не зависящим, это интервью состояться не могло.
«Без обид. На ваши вопросы ответит мой будущий пост о Нике в день ее рождения, 17 декабря», — написал мне Ратнер.
Очень непросто было распутать (цитирую Нику) «клубок цветных запутанных ребенком ниток». Для этого ему понадобились годы работы в разных ипостасях: следователя и сыщика, журналиста и поэта, прозаика и редактора. Многие просто не приняли его книгу, так как посчитали ее очернением всего того хорошего, что олицетворяла Нике.
Вначале Ратнер ошибочно во всем винил мать Майю Никаноркину, но позже понял, что сценарий Никиной судьбы написала и ее бабушка Людмила Карпова. «По сути, они обе вынесли приговор маленькому ребенку, решив за нее, кем она будет, а Майя привела его в исполнение».
«Приступая к работе над книгой, я поклялся писать правду, ничего, кроме правды. Хотя при встрече 8 мая 2013 года Карпова дословно сказала мне: «Я тебе разрешаю писать все, что ты хочешь, даю тебе право писателя и готова подписаться под всем, что ты напишешь. Я напишу: «Это все правда».
Александр Ратнер уверен, что если бы не давление взрослых, не их диктатура, то Ника могла бы прожить иную жизнь. Возможно, менее известную. Возможно, более счастливую.
…А ведь когда-то Нике было 8. И у нее все было впереди. Могла ли ее судьба сложиться иначе?
Журналистка
Журналистка Валентина Николаева, сделавшая самое первое интервью с маленькой Никой Турбиной, уже на пенсии. Но никогда не подумаешь. Голос по телефону у нее совсем юный, девичий.
Это голос человека доброго и, безусловно, доверяющего людям, видящего в них только хорошее.
Валентина Иосифовна живет сейчас в Саратове. Моему звонку удивилась, как и тому, как я ее нашла спустя столько лет.
«Неужели прошло столько времени. Нике — 50, можно только представить, сколько мне…» — рассмеялась она.
Николаева работала собкором «Комсомольской правды», но отвечала за Северный Кавказ, в командировку в Крым, чтобы написать о юном даровании, по словам журналистки, ее отправили почти случайно.
«Я умела находить общий язык с людьми, с детьми. Я не нахрапистая, не грубая, общаюсь тактично и ласково. Посчитали, что я смогу разговорить девочку и расположить ее к себе», — вспоминает она сейчас.
— Позже бабушка Ники рассказывала, что вы пробыли в Ялте месяц. Неужели тогда были такие длинные командировки у журналистов?
— Нет, конечно, я приехала туда на три дня. Остановилась в гостинице, где работала бабушка Ники. Других в Ялте и не было. Это был февраль, очень слякотный, туманный, неприятный, как обычно в это время в Крыму.
— А как вообще в газете узнали о Нике?
— Бабушка принесла стихи внучки писателю Юлиану Семенову, который отдыхал в Ялте. Он передал их в «Комсомолку». Редактор сказал, что я должна проверить, имеет ли смысл писать об этой девочке, ее ли это стихи вообще, собственно, мне был дан карт-бланш, что с этим делать.
— Как вам показалась семья?
— Смутно помнится, что жили они очень бедно, обшарпанная такая панельная квартирка. У Ники была собачка Злата, которую она очень любила. Девчушка симпатичная, контактная, мы с ней сразу подружились на почве этого пуделька, потом пошли вместе пить чай. Дальше я уже беседовала со взрослыми, с мамой и бабушкой.
— Во многих интервью обе говорили, что не хотели, чтобы девочка ночами сочиняла стихи, пытались уберечь ее от этого, даже водили по врачам, но те не смогли помочь.
— На мой взгляд, они были очень заинтересованы в приезде журналиста из центральной прессы, просто на 200%. Конечно, они хотели известности. Когда я взяла в номер стихи Ники и прочитала их, то была потрясена, как и все остальные. А когда она прочитала их сама, это ощущение усилилось.
— Вы поверили в историю создания этих стихов, что девочка не могла спать, пока не выскажет их, а мама все записывала?
— Я ориентировалась на то, что мне дали ее черновики, где были обрывки стихов, записанные детским почерком. Для меня это было доказательство, что Ника пишет сама. А разве могло быть иначе?
— Ратнер, у которого сохранился весь архив семьи, утверждает, что над стихотворениями работала мама. Возможно, Ника, девочка нервная, талантливая, возбудимая, и вскрикивала ночью что-то, отдельные фразы, и это был первоначальный импульс, но редакция творчества ребенка лежала на взрослых.
— Мне Ника показалась какой-то недолюбленной. Мне ее дали на несколько дней, чтобы мы могли побольше пообщаться, мы ходили на прогулку, в кафе. Она ко мне ластилась все время, старалась взять за руку. Может быть, она почувствовала хорошее к ней отношение, ее мама и бабушка были более суровыми и строгими по отношению к ней.
— О чем вы говорили во время прогулок?
— Как с обычным ребенком. Что-то детское, про школу. Школу она не любила и учиться не любила. Но в целом ничего особенного, чтобы об этом помнить.
— Но стихи-то свои она вам читала? Я имею в виду, когда не мама просила почитать, по собственному желанию?
— Сама как-то нет. Она не была обременена каким-то особым поэтическим состоянием. Помню зато, что Ника хорошо танцевала. Мы зашли в кафетерий за пирожным, она сняла свой шарфик и начала кружиться между рядами столиков: «Я хочу танцевать». Народу было мало, и танцевала она без музыки. Наконец я попросила ее: «Ну все, Ника, хватит». И тогда она сказала, что будет танцевать глазами. Ну кто бы еще мог ответить так?
— В результате вы все-таки решили написать о ней?
— Я спросила об этом Майю. Заехала к ним перед вылетом попрощаться. Ника плакала, подарила мне на прощание мельхиоровый браслетик… Я была очень встревожена. Душа почему-то болела за этого необычного ребенка. У меня было ощущение какого-то печального будущего для нее, трагедии, гибели. Тем более что уже были случаи, когда ставшие известными дети рано уходили из жизни.
— Та же художница Надя Рушева, умершая от аневризмы в 17.
— Я прямо спросила у мамы, готова ли та к публикации в газете с тиражом 13 миллионов, что на их семью и на девочку обрушится слава. Я сказала, что вообще-то не советую публикацию в столь раннем возрасте, жаль такую очаровательную кроху. Но мама сказала, что нет, пишите, мы все сделаем правильно.
— Но вы сами могли бы отказаться от статьи?
— Я думаю, что это ничего бы не изменило. Близкие действительно очень старались сделать ее известной, буквально перли напролом. Если бы статью написала не я, написал бы кто-то другой, не сейчас, так через месяц.
— Вы общались с ней потом?
— Да, она мне даже прислала пару писем. С ошибками, очень детских, примитивных. Они, к сожалению, не сохранились. Как и подаренный Никой браслетик. Я его кому-то вскоре передарила. Видно было, что она потянулась ко мне душой. Но у меня была своя жизнь, работа, вскоре я перешла в другую газету, закрутилась... Кажется, я ей так и не ответила. Так часто бывает, что пути героя и автора расходятся. Я видела со стороны, что у нее все хорошо, она стала знаменитой, ездила за границу, получила поэтическую премию… Ее носили на руках. Я же сделала для нее все, что могла на тот момент.
…Потом, уже годах в 90-х, однажды включила телевизор поздно вечером, и там была передача «Взгляд» и сидела Ника. Такая вульгарная, грудастая, с сигаретой, она как-то грубо и цинично отвечала на вопросы журналиста. Если честно, на это было больно смотреть. Обидно, что от той изысканной ялтинской девочки, которую я узнала и к которой прониклась, ничего не осталось. Кстати, на главпочтамте в Ялте долго висел ее детский портрет — самый известный, с грустным взглядом, тяжелой челкой и родинкой над верхней губой.
— Как вы думаете, все же Ника или не Ника писала стихи Ники Турбиной?
— Мне сложно поверить, что это была не она. Такого просто не может быть. Ведь это означало бы убить своего ребенка. Сломать ей жизнь. Такого ни одна мать не сделает. Я все же думаю, что писала она. Я в этом уверена…
Актриса
Она или не она? А не все ли равно? На мой взгляд, Ника Турбина была гениальна в другом.
Ника обладала несомненным актерским дарованием, ее манера читать потрясает и сегодня. Она была красивой. Обыкновенный ребенок, читающий даже очень хорошие стихи, оглушительного впечатления на взрослых не производит.
И, наконец, стихи, которые приписывают Нике, создавали совершенно невероятное впечатление. Как скажут потом, это были плохие стихи взрослой женщины, но из уст восьмилетней малышки они били ознобом.
Сейчас, когда смотришь на эту историю из 2024 года, то понимаешь, что это действительно были плохие стихи, но в то время они вызвали последний поэтический всплеск в нашей стране. И завершили три века русской поэзии.
После Золотого века Пушкина, Серебряного — Ахматовой и Цветаевой, после Политехнического института и площади Маяковского, где царили Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина…
Как агония — Ника Турбина. Агония личности и страны, которая ее породила и забрала с собой, когда Ника стала не нужна.
И не важно, являлась она или нет автором своих плохих стихов, которые официально перестала писать в 12 лет. В этом возрасте ее мама вышла замуж второй раз и родила еще одну дочку. Ей стало не до того, чтобы раскручивать Нику. Отказался от нее и ее продюсер Евтушенко. Может быть, она стала ему не интересна, так как уже вырастала из себя самой, может быть, он что-то подозревал и не хотел быть замешанным в литературном скандале. Он сам говорил, что дал ей шанс, которым восьмилетний (!!!) ребенок не воспользовался.
Все это совершенно не имеет никакого значения. Важно, что Ника была. А ее жизнь была той единственной ролью, которую она доиграла до конца. Как смогла.
Иначе бы ее не вспоминали по сей день.
…Жизнь моя — черновик,
На котором все буквы —
Созвездья.
Сочтены наперед
Все ненастные дни.
Жизнь моя — черновик.
Все удачи мои, невезенья
Остаются на нем,
Как надорванный
Выстрелом крик.
Фотографии взяты из архива Александра Ратнера, Госфильмофонда и книги «Тайны жизни Ники Турбиной» («Я не хочу расти»).