Мы сидим в кафе напротив НИИ неотложной детской хирургии и травматологии на Полянке. Там, через дорогу, в палатах лежат с ожогами четверо детей Алексея. А мы с ним сидим друг напротив друга, и он трясущейся рукой помешивает кофе. Рядом его друг, таксист Роман, который после трагедии неожиданно стал ангелом-хранителем для своего приятеля: возит его из Егорьевска в Москву к родным в больницу, дал ему кров и готов ездить по любым инстанциям, лишь бы отцу вернули его детей.
…Напомним, трагедия произошла 31 августа в деревне Юрцово Егорьевского городского округа. В двухкомнатной квартире на четвертом этаже взорвался аккумулятор от электроскутера. В огне погибла 44-летняя многодетная мать и трое детей (от 3 до 5 лет от роду). Еще пятеро деток и их 45-летний отец были госпитализированы в больницу.
— Алексей, расскажите свою историю с самого начала. Как вы познакомились со своей супругой?
— 16 лет назад я вернулся из командировки, связанной с военной деятельностью, шел по Южному Бутову. Навстречу мне девушка, очень красивая. Я спросил ее, как пройти по такому-то адресу, и она показала, куда идти. На месте у меня состоялся тяжелый профессиональный разговор: я хотел закончить карьеру и уехать, как мне обещали, в Краснодарский край — сам я родом из Ставропольского края. Но в разговоре с коллегой взаимопонимания мы не достигли. В состоянии полного раздрая я вышел на улицу, забрел в Бутовский парк, сел на лавку. И тут на плечо мне легла чья-то рука. Поворачиваю голову — стоит она. «Погуляем?»
— И с тех пор вы вместе?
— 16 лет вместе! У Олеси уже было двое детей. Старшая девочка от случайной связи с гражданином Молдавии, младшая — от официального брака с москвичом, который оказался наркоманом. Мы с женой решились на небольшой обман и сказали старшей, что я ее родной отец. Девочка стала называть меня папой.
— То есть с того момента вы стали жить вместе как полноценная семья?
— Я перешел на другую работу, стал заместителем начальника службы безопасности и охраны. У меня было «на кусте» порядка восьми магазинов. В итоге зарабатывал достаточно.
Однако потихоньку начали выясняться подробности жизни моей Олеси. Как-то старшая дочка Юля заболела, и потребовалась скорая помощь. В тот момент я узнал, что, оказывается, ребенок жил в Москве фактически нелегально — девочка была гражданкой Молдавии. Оказалось, что у Юли нет никаких документов: ни медицинской страховки, ни прописки — ничего. И тогда у нас с Олесей произошел первый серьезный разговор.
— Она вам рассказала, как жила раньше?
— Да, рассказала, что приехала с Камчатки, устроилась на работу поваром. Одна, с ребенком на руках, не чувствовала поддержки ни от кого. Познакомилась на работе с парнем. Они начали встречаться, Олеся забеременела. Мама этого парня сама предложила им расписаться и родить ребенка в браке. Родилась девочка. Но в процессе этой короткой семейной жизни выяснилось, что муж Олеси плотно сидел на наркотиках. Они жили в квартире отдельно от свекрови, их сотрясали постоянные скандалы. Результат был плачевным — муж ввязался в драку, стал инвалидом, и его к себе домой забрала мать.
— То есть, по сути, вы переехали жить в квартиру к женщине, которая по факту была замужем?
— Она потом развелась с ним в одностороннем порядке. И все время боялась, что вот-вот с претензиями нагрянет его мать. И та действительно пришла. Я как раз вернулся из командировки из Питера и еще в подъезде услышал плач Олеси, женский голос и мужской. Дверь в квартиру была открыта. Оказалось, что свекровь узнала, что Олеся с кем-то живет, и привела в квартиру участкового. Свекровь осыпала Олесю оскорблениями: и проститутка, и не имела права пускать в дом неизвестно кого... Полицейский проверил мои документы и ушел. Я навсегда запомнил этот день. После ухода участкового Олеся объявила свекрови, что развелась с ее сыном, а мне сказала, что у нас будет ребенок.
— Вы тогда не подумали о том, что лучше уехать из этой квартиры?
— Мы заводили разговоры об этом, но свекровь вдруг сделала вид, что смирилась, и просила не разлучать ее с внучкой. Ну, я и повелся. А потом вдруг объявился Олесин отец, как снег на голову, и... поселился с нами.
— Как же вы жили?
— Плохо. У Олеси с ее отцом случались скандалы, он даже пытался поднять руку на мою жену. В первый раз это случилось, когда у старшей дочери Юли были обнаружены какие-то легкие наркотики в сумке. Потом Юля стала плохо учиться и скандалить с нами. Оказалось, дедушка и свекровь рассказали ей правду, что я никакой не ее отец. У девочки начались проблемы с психикой. Когда Олеся забеременела во второй раз, она даже подралась с дочерью и дочь ударила мать в живот. Мою жену увезли на «скорой», Юля испугалась и ушла из дома на несколько ночей.
— Этот конфликт как-то разрешился?
— Юля в итоге нашла своего биологического отца и уехала жить в Молдавию. Но в нашей семье начались новые скандалы — на этот раз с младшей дочерью Олеси Таней. Олеся узнала, что бабушка заставляет внучку не просто ухаживать за лежачим отцом-наркоманом, но и... подмывать его. На уровне гениталий. Олеся категорически запретила Тане общаться с бабушкой, и та ей этого не простила. Я уехал в очередную командировку, вернулся — а нас уже вызывают в суд. Оказывается, Таня, 13-летняя на тот момент девочка, обвиняет меня в педофилии. Суд мы выиграли. Олеся предъявила доказательство — записку, в которой дочь ее шантажирует. Мол, если вы не уедете из этой квартиры, я его посажу. Но хоть суд и встал на нашу защиту, отношения с Таней были испорчены окончательно, она начала уходить из дома и жить у друзей.
— И вам пришлось-таки уехать?
— Да. Возвращаюсь я из очередной командировки в марте, подхожу к подъезду — наши вещи грузят в «Газель»: Олеся бесповоротно решила уехать из этого дома, навсегда.
— Так вы оказались в Егорьевске?
— Нет, сначала в Луховицах. Там мы бегали в поисках дома в аренду с последующим выкупом. В один из дней у Олеси начались схватки. Так появилась Василисушка. Пока Олеся была в роддоме, я снял дом с маленьким двориком. Тогда мы и поняли, что свой дом намного лучше квартиры. Я стал работать удаленно программистом. А уже потом мы нашли участок под застройку в Юрцове, под Егорьевском, и сняли рядом квартиру. Чтобы жить и одновременно строиться.
Но тут же столкнулись с мошенниками. Нам привезли дом, клееный брус, на лафетах вентиль и сваи, 18 штук. Сделали большую скидку, потому что мы наличными расплачивались. Дом должен был быть внутренней площадью на 120 квадратных метров: на первом этаже одна комната и три комнаты на втором. Жена начала сомневаться: странно, 18 свай на такую квадратуру. Я, дурак, убедил ее: все нормально, все под контролем. Она отдала деньги наличными — 2,7 млн, типа половину суммы. Нам обещали привезти еще крышу, окна, двери и котел. Но ничего не привезли. Было это 3 года назад...
— То есть копить на дом начали заново?
— Верно. Но не подумайте, что мы одни на этом белом свете. Друзей у нас много. И они нам здорово помогли. Вот с Ромой познакомились, — Алексей кивает на молчаливого друга, который сидит рядом. — Роман очень помогал нам все это лето. Мы решили строить дом из блоков, и он нам очень помогал в этом. А сын мой старший, Ярушка, он все лето нянчился с младшими и со мной работал на стройке. Временами он был и папой, и мамой, и няней. Мы с Олесей решили сделать ему подарок. Ко мне как раз приехали товарищи, подбросили денег, и мы купили сыну мопед с крышей, электрический, на пульте управления, большой. Он не скоростной, но, согласитесь, 13-летнему мальчику такой вот агрегат… с дворниками — классная вещь. Ребенок был счастлив.
— Это от него аккумулятор и взорвался у вас в коридоре?
— Вероятно, да, — мрачнеет Алексей. — Мы в тот роковой день купили с женой растворитель, газовый баллон маленький, который для обжига. Все это приготовили, чтобы везти на дачу. Занесли аккумуляторы. Поставили их около холодильника.
— На зарядку?
— Нет. Я это хорошо помню. Но следователь предположил, что это, наверное, сделал старший сын, и хотел его допросить. «Ты понимаешь, — говорю ему, — что такое 13-летнему мальчику сказать, что он может быть виновен в смерти матери?» Я считаю, что аккумулятор сам взорвался, не на зарядке. Мы с Олесей были на кухне, только-только зашли, сели, включили чайник. Понимаете, когда ты весь день таскаешь блоки по 50 килограмм, а на каждом паллете по 16 блоков, здорово устаешь. Мы с Олесей разговаривали. Дети бегали, помню, они включали вентилятор.
— А потом взрыв или сразу пожар?
— Дети закричали: «Папа, там искры, огонь!» Я выскочил в коридор. Мы, видимо, забыли закрыть дверь входную, железную. Потому что если бы дверь была закрыта, то я бы там и остался. Взрыв. Я был одет ну почти вот так, как сейчас. Когда я очнулся, почувствовал, что нос забит какой-то гадостью. Я лежал на межлестничной площадке, почему-то голый, в трусах, носках… Я попытался подняться, вся дверь была в огне. Закричал, стал биться в квартиры. Никто не открывал. На втором этаже открыл сосед Сережа. Человек, видимо, спал, потому что он не сразу понял, что к чему. И вода, как назло, еле-еле бежала. Мы стали таскать ведра со второго этажа на четвертый. Ни гидрантов, ничего нет. Потом другие люди прибежали. Я пытался прорваться в комнату, меня кто-то ударил, заорал, что дурак, сдохнешь. Я кричал, что там дети. А мне в ответ: твои дети уже на улице. Я выбежал на улицу, кричал «помогите!». Забежал за дом, там увидел свою жену — она выпрыгнула из окна. Увидел сына; упал на колени, стал целовать Олесе руки...
— Получилось, что очаг возгорания был в коридоре. Огонь отрезал всех друг от друга, — говорит Роман.
— Когда я понял, что не все дети выпрыгнули, я решил бежать назад в квартиру, — продолжает Алексей. — Я знал, где Ванечка и Настенька с Васечкой. Они в момент взрыва были в зале. Когда я попытался подняться по лестнице, там уже были пожарные. Я плакал, я орал и кричал, что там дети. Кто-то меня оскорблял. Кто-то надрывно орал. Наш знакомый принес мне штаны. Потом мне, видимо, стало плохо. Потому что уже в больнице я как сквозь туман слышал, как мой сын кричал: «Спасите папу!» Моя Леся, прежде чем нас по «скорым» развезли, сказала невероятное: «Там деньги должны остаться, заплати за ремонт, заплати людям». И все. Это было последнее, о чем она волновалась и о чем она мне сказала. Знаете, я ее обманул. Сказал, что с детьми все нормально. Что все дети здесь. Насти, Ванюшки, Васи тогда, очевидно, уже не было в живых...
— Кто был рядом, когда вы очнулись в больнице?
— Рядом стоял доктор. Он сказал, что вся моя семья, включая Олесю (она скончалась в реанимации), погибла, что они все в морге. Я порвал все, чем меня связывали, рванул в морг. Когда я вышел, ошибся в направлении к городу, там меня перехватили Рома и полицейские. Я думал, это какой-то запредельный ад. Но настоящий ад начался дальше...
* * *
Алексей, похоже, не сгущал краски. То, что вынудило его обратиться к журналистам, другим словом не назовешь. Ситуация такова, что, как говорит Алексей, лучше бы он погиб в огне вместе с Олесей.
В разговор вступает друг Алексея Роман.
— Я позвонил в реанимацию 1 сентября, мне сказали, что Алексей в тяжелом состоянии и сутки будет спать. Когда я подъехал, Алексей — в одном памперсе, весь обожженный, с непонимающими глазами — сидел возле приемного покоя. Вокруг были сотрудники полиции. Он написал отказ от госпитализации, его одели, и мы поехали в полицию.
— Сразу в полицию? Не на опознание?
— Нет, нужно же было первым делом дать показания. Чтобы Алексей, не дай бог, не ушел в таком состоянии, его оставили в отделении. Но ночью ему стало плохо, его отвезли обратно в больницу. На следующий день опознавать погибших детей в морг поехал я.
— А похоронами кто занимался?
— Я обратился за помощью в Русскую общину, был объявлен сбор средств. Но потом мне сообщили, что администрация города берет на себя все финансовые и организационные моменты. Четвертого числа мне позвонила девушка, представилась дочерью Олеси, спросила денег на кресты и сообщила, что похороны будут 5-го в 10 утра. Я приехал в 10:20. Похороны уже закончились. Алексея я там не увидел. То есть ему о погребении родных официально никто не сообщил. Алексей был потрясен, что Олесю и детей похоронили без него. Мы тут же поехали на кладбище, долго там сидели... А на следующий день, 6 сентября, в Следственном комитете Алексею сказали, что решение всех его проблем — очевидно, материальных в первую очередь — в подписании одного-единственного документа. Он подписал не глядя. Это оказался контракт на СВО.
— Остальные дети где все это время были?
— Это был какой-то информационный вакуум: полиция, Следственный комитет, опека — все хранили гробовое молчание. Только через несколько дней мы узнали, что четверо в больнице, а где самый младший, Федор, неизвестно. Зато по решению следователя мы впервые после пожара попали в квартиру, и Алексей обнаружил, что исчезли украшения и все денежные средства. При этом комната, где все пропало, не обгоревшая, целая. Алексей написал заявление о пропаже в прокуратуру. Затем мы поехали в больницу к детям. И только 16-го числа, то есть через две недели после пожара, позвонили из опеки и сказали, что они нас ждут 17-го для встречи. В соцзащите, где и произошла эта беседа, все работники — там их было человек 12, наверное, из разных служб и организаций, — говорили только одно: вы не отказывайтесь, вы примите нашу помощь, мы вам обязательно поможем с вашими детьми. В чем именно состояла помощь, мы узнали, когда неожиданно оказалось, что маленький Федя передан в патронажную семью, с которой на следующий день по видеосвязи нам позволили пообщаться. Как только ребенок увидел отца, начал плакать...
А дальше произошло и вовсе необъяснимое. Алексей не успевал реагировать на ворох событий, которые накрыли его катком, лавиной… Родственники и общественные организации, связанные с казачеством — а Алексей потомственный казак, — собрали деньги на покупку трехкомнатной квартиры в Егорьевске. Квартиру оформил на себя отец Алексея, который прописал там сына и намерен прописать внуков. Но как только он стал заниматься оформлением всех документов, выяснилось, что детей планирует прописать к себе патронатная семья, которая забрала Федю и якобы уже оформляет на себя пособия за детей Алексея.
Потрясенный таким оборотом событий, Алексей бросился на прием к Уполномоченному по правам ребенка при Президенте РФ, его приняли и заверили, что после необходимых проверок опека обязательно во всем разберется и детей отцу непременно вернут.
А тем временем в Егорьевске спешно назначается заседание комиссии по делам несовершеннолетних.
— В опеке мне объяснили, что один я не в состоянии воспитывать пятерых детей, надо справиться с собственными амбициями и принять помощь патронатной семьи, — говорит Алексей.
Накануне выхода материала в свет стало известно о решении, которое приняла городская комиссия по делам несовершеннолетних, причем Алексею разрешили участвовать в заседании исключительно удаленно, по видеосвязи.
— Меня уведомили, что моих детей разделят на три семьи: самый маленький, Федя, останется в патронатной семье в Луховицах; Ярослава и Валентину возьмет семья опекунов в Коломне; а Марьюшку и Аленушку увезут в другую семью — в Раменское. Сказали, что дети, скорее всего, получат статус инвалидов, за которыми одинокий отец не в состоянии будет ухаживать. Мне разрешили навещать детей хоть каждый день. Но как я смогу сделать это чисто физически — такие концы, вы можете себе это представить?!
Алексей находится в полном шоке и не может поверить, что все это с ним сейчас происходит.
— Мне кажется, сейчас все делается для того, чтобы изолировать отца от детей, развалить семью до основания, — говорит Роман. — Алексей, притом что перенес такую страшную трагедию, в которой он не виноват, и притом что никто не лишал его родительских прав, будто в одночасье стал лишним звеном в собственной семье; он явно мешает социальным службам, которые призваны стоять на страже семьи и закона, проводить нужные им мероприятия, от которых, если честно, волосы дыбом.
...На днях из больницы выписывают детей Алексея. Кто их будет забирать и где они реально окажутся — в его новой квартире или разделенными по неизвестным адресам, — он даже не представляет. И целые дни и ночи напролет проводит со своими детьми в больничной палате.
«Живыми мы не сдадимся, мы же казаки», — говорит Алексей...