Профайлер Илья Анищенко часто комментирует реакции политиков, анализирует поведение звезд. Но основная его работа связана с судебными делами. Об этом мы и поговорили.
— Какую роль играет профайлер на судах присяжных?
— Моя задача — вычислить «торпеду», подсадного человека, которого хотят продвинуть в суд присяжных, чтобы он повлиял на мнение членов коллегии. Удавалось вычислить таких товарищей по их поведению, информацию передал адвокату. Например, в одном деле в коллегии присяжных оказался бывший сотрудник полиции, хотя им разрешено участвовать в таких процессах спустя пять лет после увольнения со службы.
Однажды в деле об убийстве 20-летней участвовала присяжная, которая давила на коллег и сотрудничала с местными СМИ, а те, в свою очередь, писали заказные материалы против моего доверителя. Журналисты пытались через статьи повлиять на мнение присяжных. Понятно же, что все присяжные читают прессу.
Если у меня нет возможности увидеть кандидатов в присяжные перед отбором, то я готовлю для адвоката вопросы, которые он должен задать при собеседовании с ними. Консультирую, на что нужно обратить внимание при ответе присяжных и кого лучше отсеять. Мы заранее определяемся с полом и возрастом. Важно, чтобы присяжный был здоровым, интеллектуально развитым, способен слушать и следить за процессом, ведь суд — довольно скучная процедура. Я замечал: когда прокурор зачитывает материалы дела, присяжные спят. Есть люди, которым противопоказано быть присяжными, им пофиг на судьбу человека. Таких сразу видно, и лучше от них отказываться.
— Кто идет в присяжные?
— Типичный портрет присяжного — неработающие граждане 40–50 лет, которым скучно. В основном женщины. Если даже они работают, то только рады получить оплачиваемый отгул. За работу в суде им платят столько, сколько он получает на основной работе. Безработному присяжному начисляют половину зарплаты судьи, который ведет процесс, — это неплохие деньги.
— В последнее время участились случаи, когда не удается набрать присяжных. Люди не хотят определять судьбу человека?
— Может, в Москве с присяжными есть проблемы, но в регионах всегда полный набор.
— Вы присутствуете на самом судебном процессе?
— Да. Слежу, чтобы на присяжных не давили. Обычно в начале заседания судья задает им вопрос, не оказывал ли на них кто-то давление. Я смотрю на присяжных и замечаю, кто начинает стрессовать, нервничать.
Адвокату объясняю, как правильно себя вести на процессе. Готовлю его если не к шоу, то к серьезной презентации — присяжные должны запомнить его речь.
Кстати, прокуроры тоже готовятся к суду — пытаются заинтересовать присяжных, но не у всех получается. Например, на одном заседании прокурор читала стихи собственного сочинения, в которых объяснила, почему человек виновен. Присяжные ржали. Потом сторона обвинения на ватмане нарисовала красное пятно, типа лужа крови, и показывала это присяжным. Зал был в шоке. Таким образом прокурорские хотели произвести впечатление на присяжных. Они ведь привыкли, что суд почти всегда на их стороне, ничего придумывать не надо, а перед присяжными приходится креативить.
Еще в мои задачи входит подготовить подзащитного, чтобы он участвовал в процессе, не отстранялся, как бы сильно ни волновался. Его нужно успокоить. Идет психологическая обработка. Разрабатывается целая операция. Много хитростей.
— Часто операция идет не по плану?
— Случается. Плохо, когда эмоции подзащитного зашкаливают. Человека можно понять, он не знает, посадят его на 15 лет или нет. В свою очередь присяжным сложно определить, волнуется обвиняемый, потому что виновен, или нет.
«Вам вообще нужно знать правду?»
— Вы беретесь за любые дела?
— Я вступаю в дело, если уверен, что человек невиновен. Провожу детальный анализ видеоматериалов с обвиняемым.
— Вы смотрите видео, где подсудимый, условно, рассказывает свою версию событий, и вам надо вычислить врет они или нет?
— Не всегда стоит вопрос: врет или нет. Я вычисляю степень его уверенности, степень достоверности его слов. По поведению человека видно, когда он что-то скрывает или, наоборот, говорит правду. Адвокаты часто просят меня узнать, причастен их подзащитный каким-то образом к преступлению или нет. Иногда отсутствуют прямые доказательства виновности человека, но по его поведению видно, что он причастен к преступлению. Предупреждаю адвоката. За поведенческий анамнез мне платят. Иногда защитники заявляют: ваше мнение субъективно. Я отвечаю: о'кей, вам решать, но помогать в деле отказываюсь, потому что не верю в непричастность вашего подзащитного.
— Адвокаты всегда знают правду?
— Не всегда. Я общаюсь с разными адвокатами и постоянно спрашиваю: вам вообще нужно знать правду, вы этого хотите? Не все отвечают утвердительно. Некоторые просто берутся защищать человека и формируют позицию. Внутренне они, может, понимают, что человек совершил убийство, но не принимают этот факт. Кому-то удобно верить, внушить себе, что их подзащитный невиновен.
— Сколько стоят услуги профайлера?
— У нас в Екатеринбурге участие профайлера в подборе присяжных стоит 50 тысяч рублей. Разбор дела и участие в суде — от 50 до 200 тысяч в зависимости от сложности дела. Часовая консультация — 10 тысяч рублей. Это эксклюзивная фишка.
«Оправдательные приговоры — на вес золота»
— По одному из моих дел я пообщался с присяжными, — продолжает Анищенко. — Он сказал: если в деле нет явных доказательств, улик, записей, опознаний, присяжные анализируют поведение подсудимого. Интуитивно пытаются вычислить, виновен человек или нет. Что им еще остается? Им же принимать решение и заключать сделку с совестью. Если нет явных доказательств, присяжные скорее вынесут оправдательный вердикт, чем возьмут на себя грех.
— Сколько у вас было оправдательных приговоров с присяжными?
— Четыре. Все эти дела были по заказным убийствам. Сейчас такие победы на вес золота. В трех делах я принимал участие в отборе присяжных.
Если бы не присяжные, суд бы, скорее всего, вынес обвинительный приговор. Судья считает: если есть признательные показания, нет основания им не доверять.
Одно дело рассматривали в Екатеринбурге. Речь шла об убийстве, совершенном в 2011 году. Спустя 5–6 лет после преступления нашлись два свидетеля — охранники, которые признались, что якобы ночью видели издалека мужика в кепке. Опознали его случайно, когда им показали фото. Скорее всего, дело было так: у следователей был висяк, пришел новый начальник и дал указание разобраться. Подчиненные нашли свидетелей и попросили их показать на человека. Я смотрел видео очной ставки, где один из свидетелей указал на подзащитного. По мимике было очевидно, что он врал. В итоге выяснилось, что опознанный им мужчина в тот момент находился в Чечне то ли на свадьбе, то ли на дне рождения. Около 40 человек подтвердили это и дали показания в его защиту.
Другое дело рассматривалось в Улан-Удэ. Основным свидетелем обвинения по убийству криминального авторитета Хохла выступал известный киллер Андрей Дрюнин, который заключил сделку со следствием. Он был организатором убийства и назвал заказчика. Мне было очевидно, что Дрюнин лукавил. И присяжные ему тоже не поверили.
В Кировском районном суде рассматривали дело по заказному убийству 2000 года. Там тоже организатор убийства пошел на сделку со следствием и спустя 23 года показал на якобы заказчиков. В итоге два оправдательных приговора. По последним новостям, приговор устоял в областном суде, и сейчас мы ждем, пойдут ли они с апелляцией в Конституционный суд.
«Помог парню, которого обвинила Шурыгина»
— В свое время вы разбирались с делом Дианы Шурыгиной, которая обвинила в изнасиловании молодого человека. Как я понимаю, парню скостили срок?
— Мне хотелось помочь обвиняемому Сергею Семенову восстановить справедливость. Из его слов я понимал, что он не бил Шурыгину, изнасилования не было. Допускаю, что она высказывала недовольство, сказала «нет», а он не остановился. Но не бил и насильно не держал.
Версию Шурыгиной я услышал первый раз на ток-шоу у Малахова. Ее словам я не доверял.
Нашел телефон друга обвиняемого, связался с его мамой. И отправился к ним в Ульяновскую область.
Мы провели мини-расследование: сняли коттедж, где все произошло, реконструировали события. Заметили много несостыковок в деле. Когда опубликовали свой следственный эксперимент, к нам обратились СМИ. Мы публично обо всем рассказали.
В итоге Сергею скостили срок с 8 до 3 лет. Но отсидел он всего 1,5 года. Оставшееся время ему заменили по 80-й статье. (Статьей 80 УК РФ регламентируется замена неотбытой части наказания более мягким видом наказания. Суд может заменить оставшуюся неотбытой часть наказания более мягким видом наказания. При этом лицо может быть полностью или частично освобождено от отбывания дополнительного вида наказания. — «МК») В 2017 году он освободился.
— Сейчас общаетесь с ним?
— Последний раз созванивались год назад. У него все хорошо: женился, вроде в Самару переехал. Он одно время помогал таким же, как он. Подкидывал мне дела.
Ведь после того, как я засветился в этом деле, мне писали, звонили из тюрьмы, СИЗО: помогите, я невиновен, меня девка оклеветала. Я просил предоставить материалы дела. Мне скидывали видео, допросы из уголовных дел.
В Сети тогда создавались группы, где бывшие прокурорские работники публиковали уголовные дела, анализировали. Но я в разборах этих материалов не участвовал. Определить причастность человека к преступлению могу только по видео.
Однажды мне предложили поучаствовать в деле, похожем на шурыгинское, которое рассматривалось в Тольятти. Я отказался. Тема мне неприятна, особенно если это касается детей и малолеток.
«Мучился на свиданиях»
— Какова ваша роль на суде, где нет присяжных?
— Там моя роль не особа важна. Я могу сидеть, слушать, наблюдать. Максимум даю сигнал адвокату, что тот или иной человек врет.
— Подсудимые много врут?
— Я в основном видел за решеткой тех, кто не совершал преступления, кому помогал доказывать невиновность. Врущих виновных разбирал дистанционно. Например, сразу было видно ложь экс-главы Раменского района Андрея Кулакова (по версии следствия, чиновник задушил любовницу, его приговорили к 9,5 года колонии строгого режима, Кулаков вину не признал. — «МК»). Заметил очевидное вранье фотографа Дмитрия Лошагина, который отсидел за убийство супруги и тоже не признал вину. Не поверил Виктору Коэну, отсидевшему за убийство сожительницы. Он тоже настаивал на невиновности. Коэн и Лошагин уже на свободе. Как быстро бежит время…
Большая проблема лжецов в том, что они не знают, как бы себя вели, если были бы невиновными. Например, тот же Лошагин после освобождения пропал из публичного поля. Если бы он действительно был невиновен и считал, что отсидел несправедливо, то сейчас, надо полагать, он бы искал убийцу своей жены. Но он ничего не делает.
— Профайлеры официально могут участвовать в деле?
— Профайлеры с профильным образованием участвуют как эксперты или специалисты. Как эксперты — если их приглашает сторона обвинения, чтобы сделать заключение. И как специалисты — если их приглашают адвокаты. Чтобы сделать заключение эксперта, нужно иметь специальную «корочку», человек должен пройти обучение на судебного эксперта. Чтобы делать заключение специалиста, необязательно иметь профильное образование. Но в таких ситуациях чем больше «корочек», тем лучше. Правда, судьи при разборе все равно больше опираются на фактические вещи, доказательства, чем на мнение профайлеров.
— При общении с людьми вы, наверное, всегда считываете их эмоции. Тяжело приходится?
— Раньше я анализировал каждый чих, мучился из-за этого, потом научился отключаться. Если даже могу что-то считать, то не придаю этому значения. Мне нужно было пройти пять стадий принятия, чтобы признать, что все люди врут, что-то скрывают. Иногда проще надеть розовые очки. Да и потом, всегда знать правду невозможно и не нужно.
Девушки на свидании со мной часто стрессуют. Половина отсеивалась на первом свидании, потому что боялись меня, не могли расслабиться, зная, что я профайлер. Мои попытки отвлечь их ни к чему не приводили.
А вот близкого человека я считываю на интуитивном уровне. Он может не отвечать, но я по интонации пойму: что-то случилось.
— Люди часто врут?
— Если говорить с точки зрения, что ложь — это умышленное умолчание, искажение, то мы врем чаще, чем говорим правду. Скажу так: врем не всегда, но искажаем, умалчиваем постоянно, где-то делаем неосознанно. Ну ты же не придешь и не вывалишь мне сразу все свои скелеты в шкафу. Так или иначе, мы постоянно играем с информацией, выбираем, что сказать, где недоговорить. Важно понимать умысел. Понятно, если на первом свидании человек расскажет о себе всю правду, второй встречи не произойдет. Надо сначала влюбить в себя объект, отключить механизм критического мышления, только потом уже выдавать порционно скелеты.
— Сколько учатся на профайлера?
— Всю жизнь. Если у тебя есть 1000 разборов — уже хорошо.
— Вы сами хорошо обманываете?
— У меня плохо получается. Не было большого опыта вранья. Я знаю, как подготовиться ко лжи, но это мне надо сесть, заранее обдумать все варианты, отрепетировать, но вот так в моменте я плохо вру. Где-то недоговорить, увести тему разговора могу. Например, когда мы играем в «Мафию», я хорошо вычисляю мафию, но роль мафиози у меня плохо получается. Возникает в голове конфликт, как врать так, чтобы тебе поверили.