Дневник, которого не могло быть
— Ефим Яковлевич, я, кажется, разгадал ваш секрет как писателя: вы находите некую небезынтересную личность или малознакомый исторический факт, а потом дополняете историческую реальность. Были ли у вас предшественники в русской и европейской традициях?
— Главные мои отечественные предшественники — это пушкинист Леонид Гроссман с его «Записками д'Аршиака» — секунданта Дантеса, а второй яркий пример — роман Бориса Садовского о Лермонтове, во многом написанный от имени Николая Мартынова, убийцы поэта.
На Западе такая форма тоже не очень распространена, но есть образцы.
Например, киносериал «Я, Клавдий!», снятый по роману Роберта Грейвса о римском императоре и написанный от его имени.
Интересно, что Клавдий в самом деле написал мемуары, но они не сохранились.
Есть также «Воспоминания Адриана» француженки Маргерит Юрсенар, приписанные еще одному римскому правителю.
Наконец, можно вспомнить «Мемуары мессира д'Артаньяна», который, конечно же, никаких записей не вел, «за него» это сделала писательница Гасьен де Сандра — на ее книге, кстати, основывался Дюма.
Но для меня все начиналось вот с чего. Моим учителем был Вадим Эразмович Вацуро, знаменитый пушкинист. В его последней монографии «Готический роман в России» была глава о Якове Ивановиче де Санглене — профессоре истории, переводчике, литераторе и вообще авантюрной личности.
Познакомившись с биографией этого человека, я понял, что о нем проводить научное исследование непродуктивно, он достоин серии романов. Тем более что именно де Санглена в апреле 1812 года, когда всем было понятно, что грядет большая война, Александр I отправил к командующему 1-й Западной армией Барклаю де Толли в Вильно с тем, чтобы основать русскую военную разведку.
— И эта миссия была возложена на француза?
— Заметьте, чистого француза, потомка гасконского дворянина, но родившегося в России.
Причем у де Санглена есть собственные воспоминания, но император попросил в них важных тайн не разглашать, потому что он был его личным агентом.
— Личным агентом царя?
— Да. Когда арестовывали Михаила Сперанского (реформатора, впавшего в немилость у дворянства), министр полиции Александр Балашов следил за Сперанским, а Санглен — по поручению Александра — следил и за Сперанским, и за Балашовым — в общем, за всеми.
Но это детали, а главное — его воспоминания, это официальный документ, в них не все могло попасть. И я решил описать от его имени в дневниковой форме всю Отечественную войну 1812 года.
— Оригинальный прием…
— Вести повествование от имени вымышленного лица — этого добра в литературе навалом, у того же Пушкина, да и у Лермонтова — вспомним хотя бы дневник Печорина. А писать от имени реального исторического лица и делать это достоверно — это гораздо любопытнее, на мой взгляд.
Итак, я сделал военный дневник, который де Санглен мог бы вести каждый день, — и там все правда, упомянутые факты, фамилии мелких агентов, каждая мелочь достоверна, единственное — такого дневника не существовало.
Но все получилось крайне правдоподобно: когда первая часть «Шпиона его величества» вышла в журнале «Нева», некий Самелюк, заведовавший в Таможенной академии кафедрой военной разведки, написал мне, решив, что речь о настоящем дневнике, и был страшно разочарован, когда узнал, что это художественное произведение.
Первый опыт был удачным, и я пришел к выводу, насколько оправданна художественная реконструкция, когда мир сюжета не вращается вокруг выдуманного героя (в духе Фандорина или сыщика Лыкова из книг Николая Свечина. — И.В.). Я работаю только с достоверными сведениями, извлеченными из редких или малодоступных источников.
В моей «Старой уголовной хронике» — а это два толстенных тома почти по 700 страниц — воссоздана хроника уголовных дел и преступлений от эпохи Ивана Грозного до перестройки.
— Мне казалось, что исторический документ — это что-то канонизированное и застывшее, как мотылек, попавший в каплю древней смолы. «И если кто приложит к этому, на того наложит Бог язвы».
— В 1930 году Юрий Тынянов писал: «Есть документы парадные, и они врут, как люди». Повторюсь, у меня нет никакого пиетета к «документу вообще». Я «сочиняю» документы, наполняя их точнейшим фактическим содержанием.
Бриллианты Людовика в «Артеке»
— О чрезмерно роскошном колье, заказанном Людовиком XV для любовницы мадам Дюбари и «погубившем» Людовика XVI, написано немало книг и сняты кинофильмы. Великий Дюма довел эту историю до ареста бриллиантовой мошенницы, но тем не менее вы пошли дальше и предложили свою версию событий.
— Потому что книгу «Бриллиантовый скандал» я составил как будто бы из старых бумаг, вырезок из газет, выдержек из допросов в Бастилии и так далее. Этот прием позволил сделать более живой историю о сотнях драгоценных камней, Людовиках, Марии-Антуанетте, которая совершенно обоснованно отказывалась принять подарок от своего монаршего супруга, потому что понимала, насколько ею будут недовольны подданные. И о великой аферистке графине де Ламотт — Жанне де Валуа.
— Которая решила «половить рыбу» в темной воде предреволюционного времени…
— Жанна принадлежала к королевскому роду, но была из предыдущей династии Валуа. При дворе ее не принимали, и она решила отомстить королю.
А был такой кардинал Луи де Роган — он тоже хотел прибиться ко двору, и де Ламотт предложила: «Давайте вы купите первую часть заказанного Людовиком XV ожерелья. Это будет как бы подарок, королева избежит скандала, а потом потихоньку сама будет платить».
Ювелир, изготовивший колье, денег не увидел, был жуткий скандал, обнаружилась целая шайка, разделившая камушки между собой, графиню арестовали, по легенде, из тюрьмы она бежала в Петербург, а не погибла. А царь Александр отправил ее, от греха подальше, в Крым — в то самое место, где сегодня детский лагерь «Артек».
И вот там — а я излагаю в книге именно такую версию — старуха-француженка доживала свои дни с доставшимися ей бриллиантами.
Как еврей из Киева стал «виновником» фашистского путча
— Согласно Льву Гумилеву, двигателем исторических процессов выступают этакие сверхчеловеки — так называемые пассионарии. Но, судя по вашим романам, пассионарий и авантюрист, мошенник — это слова-синонимы.
— Я действительно считаю Александра Ставиского, уроженца Киевской губернии, самого известного человека во Франции 30-х годов, — мошенником века, поэтому и назвал так книгу о нем.
Серж Александр Ставиский, запомнившийся невероятной банковской аферой, к определенному моменту своей «активной деятельности» подкупил все партии, министров, прокурора Парижа.
После смерти Ставиского в январе 1934 года, буквально через месяц, во Франции произошла, к счастью, неудачная попытка фашистского мятежа.
И образ Ставиского — человека с еврейскими корнями — активно использовался путчистами, они внушали согражданам, что такие, как он, евреи «грабят Францию».
В других публикациях Ставиского, наоборот, называли русским — но это тоже было выгодно для формирования «образа врага».
Я изучил все основные источники по делу «Красавчика Сашá» (его так французы прозвали, с ударением на второй слог) — и убедился, что в России о нем ничего не знают, только несколько статеек есть, да и то — сплошное вранье, к тому же вместо фото Ставиского в них использовали снимок другого человека.
И я сел за книгу. Форма ее — опять-таки вымышленная: записки Ставиского, письма его жены, статьи русских эмигрантов о нем, но факты — правдивы на 100%.
— Вы эту книгу писали, когда преподавали в Сорбонне — воспользовались своим «служебным положением»…
— Я собирал по букинистическим развалам старые книги, среди них попадались информационно богатые и насыщенные, а встречались и откровенно антисемитские.
Но по ним я смог воссоздать образ Ставиского, поддельные векселя которого полиция искала по всей стране, и которого полиция же и устранила, сымитировав самоубийство, потому что большие люди в правительстве побоялись огласки.
Между прочим, сын Ставиского уцелел во Второй мировой, стал цирковым артистом и до последнего часа был уверен, что его отец пытался «спасти Францию» и был благороднейшим человеком.
Но самое удивительное, что и через несколько лет после смерти Ставиский оказывал влияние на историю.
Во время «мюнхенского сговора» министром иностранных дел Франции был бывший министр финансов. Гестапо нашло на корешках от чеков Ставиского его имя — и шантажировало Жоржа-Этьена Бонне (известного своими праворадикальными взглядами. — И. В.), фактически заставив работать на себя и способствовать разделу Чехословакии.
Мало того, когда в 1942 году в оккупированной немцами Франции начали выселять евреев и отправлять их в лагеря, происходящее снова связали с именем Ставиского — о его «темных делишках» в Париже ставили спектакли и писали во всех коллаборационистских газетах и журналах.
«Оскар Шиндлер» из Бессарабии
— Ефим Яковлевич, мои предки жили на землях Бессарабии, поглощенных Румынией в 1920 году, поэтому меня лично зацепил ваш роман «Великий мусорщик». Кто такой Жозеф Жоановичи?
— Еврей, переселившийся в 1920 году из Кишинева в Париж и взявший фамилию на «чи», как было тогда принято.
Когда Бессарабия отошла к Румынии, у евреев стали отнимать паспорта — так что иного выхода, кроме бегства, не было, тем более что родители Жозефа погибли во время кишиневского погрома 1903 года.
По профессии он был жестянщиком-старьевщиком и на новом месте фантастически разбогател.
— Жоановичи хорошо знал французский?
— Он делал вид, что не знает ни одного языка: мешал русские, украинские, немецкие слова и идиш.
Еще до начала Второй мировой он стал продавать металл Германии — в ресурсах страна после прихода нацистов к власти очень нуждалась.
Когда немцы вошли в Париж, с одной стороны, Жоановичи вступил в организацию Сопротивления. А с другой — продолжал продавать металл врагу. Подсчитано, что он в неделю зарабатывал 35 миллионов франков и сделался миллиардером.
— Немцы догадывались, что их поставщик пытается вести двойную игру?
— Как минимум догадывались. Но прощали ему все как спонсору французского гестапо.
При этом Жозеф Жоановичи давал громадные взятки оккупантам, выкупая людей из концлагерей и из гестаповских застенков — он спас несколько сотен человек.
— Разве еврей мог стать «Шиндлером»?
— Геринг, как вы помните, говорил: «Я сам буду решать, кто еврей, а кто нет».
В августе 1944 года в Берлине точно знали о подготовке восстания — и у всей полиции забрали оружие. Жоановичи, который знал среди полицейских борцов Сопротивления, воспользовался своими пропусками, наличием бензина (к концу войны это была немыслимая привилегия) и грузовиков с отличительными желтыми дисками, которые никто не останавливал, и 19 августа привез оружие к префектуре Парижа.
Без этого восстание было бы подавлено, даже не успев начаться.
Но тем не менее Жозефа отправили в тюрьму, «еврею-гестаповцу» ничего не простили и отняли у него все — он должен был стать бомжом и жить на улице, если бы не его верная секретарша по прозвищу Люси Фер.
А фильм о нем — «Странный месье Жозеф» был показан один раз и исчез — найти его невозможно.