«Коневая татьба»
На протяжении долгих веков основной тягловой силой, используемой для сухопутных поездок, являлись лошади. Согласно сохранившимся (вероятно, далеко не полным) сведениям только в европейской части России к концу XIX века насчитывалось свыше 12 миллионов этих незаменимых для тогдашней жизни домашних животных. Огромная «конная армия» обеспечивала перевозки грузов, седоков и пассажиров. Наличие в хозяйстве даже хотя бы единственной «лошадиной силы» было одним из важнейших признаков состоятельности данной семьи.
Сивки-бурки стоили недешево. Скажем, на рубеже ХХ века за хорошую упряжную лошадь для экипажа требовалось заплатить рублей 120–150. Рабочая коняка, без которой ни телегу не снарядить, ни поле вспахать, ценилась вдвое дешевле: около 70 рэ в среднем. (Как ориентир, зарплата квалифицированного рабочего тогда была 25–30 рублей, армейский поручик имел жалованье 80–90 руб.) Покупка четвероногого «транспортника» для многих оказывалась очень проблемным делом.
Немудрено, что находилось немало желающих добыть лошадку даром. Конокрады и конокрадство (его на Руси изначально называли «коневая татьба», а самого преступника — «тать коневой») стали настоящим бедствием для наших предков.
Наказания за подобный криминал когда-то существовали весьма суровые. Например, в средние века человека, укравшего чужую лошадь, ожидала смертная казнь. Позже законодательство «гуманизировали». Хотя без кавычек тут не обойтись. Ведь, согласно Соборному уложению 1649 года, «коневому татю» отрубали руку.
Век XIX оказался более снисходителен к похитителям чужих лошадей. В начале 1880-х уличенный в таком преступлении отправлялся в тюрьму на год. Если же следствию удалось доказать, что конокрадство являлось для арестованного регулярным занятием, его ожидали лишение свободы на срок до 2 лет или ссылка на работу в арестантские исправительные отделения на период от 1,5 до 2,5 года. Впрочем, в редакции Уложения о наказаниях уголовных и исправительных, принятой в 1903 году, воровство лошади, ставшее промыслом для данного преступника, наказывалось уже заключением в исправительном доме на срок от 3 до 6 лет, повторный арест за подобное же преступление чреват был 8-летней каторгой.
Хотя даже угроза серьезных наказаний не останавливала желающих угнать чужую лошадь. Животное могли умыкнуть прямо со двора, с пастбища, от коновязи… Преступники, которые специализировались на подобном промысле, зачастую объединялись в банды, состоявшие из нескольких десятков человек. Причем в некоторых таких криминальных группировках среди их членов существовала даже специализация. Были, например, собственно угонщики и были «боевики», задачей которых являлась защита «операции» от натиска сторожей, прикрытие угонщиков и их добычи от высланной пострадавшими погони…
По сообщениям, поступавшим в столицу, «конокрадство в отдельных местностях обратилось в устроенный и постоянный промысел». Один из чинов сыскного дела того времени вспоминал, что среди конокрадов есть даже убийцы. «Уезжая на преступления, они вооружаются, взяв с собою револьвер, ножи, топор и лом-«хомку», некоторые имеют веревочные арканы для ловли лошадей в поле. Ломик употребляется для взлома запоров и замков как конюшен, так равно замков на путах лошадей. Задержание конокрада сопряжено с большим риском для жизни; в редких случаях они сдаются без сопротивления; при преследовании отстреливаются, часто довольно удачно».
У «коневых татей» были свои ноу-хау. Например, порой, чтобы запутать погоню, лошадь уводили, предварительно обув ее в лапти. А добравшись до укромного места, скакуна могли даже перековать — прикрепить подковы задом наперед. Ради пущей маскировки иногда практиковали перекрашивание животного в иную масть.
Вот фрагмент отчета за 1895 год одного из уездных исправников Царицынской губернии: «Конокрады в уезде живут в многочисленных селениях и действуют между собою все заодно, сообща организуя постоянные этапы или станции… и этим ставя местную администрацию в беспомощное положение борьбы с ними. Пастухи общественных табунов действуют заодно с конокрадами, ставящими им в благодарность изрядный магарыч».
В сельской местности конокрады чаще всего орудовали по четко отлаженной схеме. Как свидетельствовали современники, у них были свои маршруты отхода, имелись в крупных селениях постоялые дворы или избы, где жили надежные люди, обеспечивавшие возможность укрыться от погони, переждать.
«Если потерпевшие от конокрадов не имеют возможности быстро и в разные стороны броситься за розыском краденой лошади, то позднее розыски будут уже бесполезными, — читаем в сообщении упомянутого уездного исправника. — В одни сутки краденая лошадь может очутиться за много верст, где-нибудь в Донской области, или в степях за Волгой, или у калмыков в Черноярском уезде».
Нашлось описание конкретной ситуации с угоном, относящейся к 1893 году. Состоятельный лесопромышленник приехал по какому-то делу в канцелярию одной из царицынских полицейских частей. Свой личный транспорт — лошадь, запряженную в легкую тележку, — этот господин оставил у входа в здание. Канцелярские дела отняли минут 20, в течение которых купец не раз посматривал в окно — все ли в порядке с экипажем. Увы, даже такая бдительность не помогла. Выйдя на улицу, этот господин ни коня, ни экипажа не обнаружил. Поиски по горячим следам оказались тщетными. Но шумиха, поднявшаяся вокруг происшествия, позднее все-таки дала результат. Примерно через полгода пострадавшему от конокрадов добрые люди сообщили, что лошадь его попалась кому-то бдительному на глаза верстах в 200 от Царицына. Промышленник не пожалел времени съездить туда и действительно нашел свою пропажу и добился ее возвращения. Однако тележку отыскать так и не удалось. А что касается состояния коня, то, судя по описаниям в полицейском документе, это была к тому времени уже «убитая кляча, прошедшая через множество рук, так что к ответственности привлечь никого не представилось возможности».
Еще одна криминальная история. Она была опубликована в 1890 году в «Петербургской газете».
«Легковой извозчик Антонов, подъехав к питейному заведению, что на углу Слоновой и 8-й ул. Песков, вошел в заведение, оставив свою лошадь без присмотра. В это время из заведения вышли двое мужчин, из которых один сел в пролетку Антонова, а другой на козлы и быстро погнал лошадь. Эту проделку видели дворник Паторов и извозчик Снетков, которые дали знать о случившемся Антонову, беспечно беседовавшему в кабаке. Неизвестные задержаны и отправлены в участок, где обнаружено, что сидевший в пролетке — мещанин Михаил Кузнецов. В результате — полицейский протокол и камера мирового судьи. Мировой судья, разбиравший настоящее дело, приговорил Кузнецова к тюремному заключению на 3 месяца. Кузнецов принес… апелляционный отзыв, в котором говорит, что он сам сделался жертвой ловкого обмана со стороны неизвестного, который назвался извозчиком и предложил довезти его, Кузнецова, до квартиры, на что он и согласился, сел в пролетку Антонова, а неизвестный — на козлы и погнал лошадь. Свидетели, спрошенные под присягой, показали, что Кузнецов изображал собой седока и был в нетрезвом виде. Выслушав обвиняемого и заключение товарища прокурора, приговор мирового судьи отменил, оправдав Кузнецова».
Даже при отсутствии в законах Российской империи самых серьезных наказаний за конокрадство это криминальное ремесло было смертельно опасным. Сплошь и рядом жители сел и деревень, пострадавшие от угонщиков, поймав таких преступников, расправлялись с ними, не дожидаясь действий полиции.
«Хорошо знает конокрад свою участь, если попадется в руки погони, тогда будет много и долго подвергаться побоям и пыткам и в конце концов убит».
Иногда практиковались методы общественного порицания: пойманного «коневого татя» мазали дегтем, надевали на шею хомут и в столь неприглядном виде водили по селу, причем каждый житель мог подойти к преступнику, плюнуть в него и обругать последними словами.
В Поволжье некоторые районы, населенные тогда этническими немцами, угонщики лошадей обходили стороной. Объяснение этому находим у одного из современников: «Немцы-колонисты устраивали над конокрадами самосуды... Немцы весьма редко выпустят конокрада живым, они его убивают и тут же закапывают в землю. Конокрад исчезает бесследно».
Паровоз на цепи
Куда более экзотичным по сравнению с воровством лошадей выглядит другой вид незаконного завладения транспортным средством в дореволюционной России. Специалист по истории отечественного транспорта Михаил Егоров рассказал корреспонденту «МК» о случаях угонов паровозов. Описания некоторых инцидентов он обнаружил, изучая старые ведомственные архивы.
— В начале прошлого века число подобных преступлений на российских железных дорогах так увеличилось, что стало одной из самых острых проблем для руководства Министерства путей сообщения, — рассказывает Михаил. — Проблема угона паровозов и способы борьбы с этим явлением рассматривались на заседаниях 25-го совещательного съезда инженеров службы подвижного состава и тяги, проходившего в июле 1907-го. Пункт «О мерах, которые признавалось бы целесообразным рекомендовать в предупреждение ухода или угона паровозов без должного надзора» был внесен в программу съезда по предложению управления железных дорог МПС.
Предварительно бюро съезда обратилось к путейскому руководству с вопросами: были ли на дороге случаи ухода или угона паровозов, при каких обстоятельствах? Какие меры против этого принимаются на дороге и какие желательно было бы принять?
Из 31 железной дороги, существовавшей в то время, более половины прислали ответы. Изучая эти сообщения, удалось узнать подробнее о некоторых из столь удивительных на первый взгляд ЧП.
— Для чего вообще нужно угонять паровоз? Ведь это же не автомобиль, не лошадь. Никому не продашь и не подаришь…
— Обстоятельства подобных ЧП самые разные. Для начала можно упомянуть, например, случай, имевший место около 120 лет назад на Киево-Полтавской железной дороге. В один из дней пассажиры и работники станций, расположенных на участке Лубны — Миргород, имели возможность видеть летящий на всех парах паровоз, по будке которого металась какая-то фигура в черной одежде с развевающимися длинными волосами. Остановился этот локомотив лишь в нескольких верстах от Миргорода, когда в его котле кончилась вода. Угонщиком оказался... сельский священник. Прогуливаясь по платформе станции Лубны, он обратил внимание на стоящий под парами у перрона одиночный паровоз, с которого отлучилась бригада. Любознательный батюшка поднялся в будку, все осмотрел и потянул за какую-то ручку, которая по закону подлости оказалась регулятором (элементом управления устройством, обеспечивающим впуск пара из котла в паровую машину. — А.Д.). После этого локомотив двинулся в путь.
Теперь перейдем к сообщениям представителей некоторых железных дорог на упомянутом съезде.
М.Е.Правосудович (Юго-Восточные ж. д.): «В 1907 г. были случаи угона паровозов, а именно три: в депо Козлов, Морозовская и Царицын... В Царицыне пущенные (т.е. угнанные. — М.Е.) паровозы стояли вне паровозного здания, на открытых путях. Дежурный кочегар обходил паровозы с фонарем, а впереди кто-то с другой стороны взбежал на паровоз. Будучи окликнут, назвался именем одного из кочегаров. Дежурный пошел к другому паровозу, затем (первый) паровоз был пущен. Затем то же лицо, не будучи узнанным в темноте, взбежало на другой паровоз и также пустило его. Воспользовавшись суматохой, вызванной по одну сторону депо, злоумышленник перебрался на другой конец депо и там пустил третий паровоз, но, будучи замечен стрелочниками, бросился бежать и скрылся. В остальных случаях угона в депо Козлов и Морозовская все признаки указывают на злой умысел, но лица, пускавшего паровоз, никто не видел...»
В.В.Дзюбенко (Московско-Курская ж. д.): «На ст. Орел Московско-Курской дороги было два случая злоумышленного угона паровозов из депо. Паровозы остановились, однако только благодаря тому, что пара не хватило...»
М.В.Берман (Сызрано-Вяземская ж. д.): «На ст. Моршанск 8 марта стоял паровоз вне депо под парами, и его охранял кочегар, который зачем-то привел его в движение и спустил в яму» (то есть паровоз упал в яму поворотного круга. — М.Е.).
К.Н.Ванифантьев (Николаевская ж. д.): «На Николаевской дороге все еще находятся под живым впечатлением, когда на ст. Малая Вишера под первый день Пасхи было 7 случаев угона паровозов. Между прочим, когда подошли рабочие, чтобы поднимать упавший (в яму поворотного круга. — М.Е.) паровоз, то злоумышленники в это время действовали на соседнем пути».
Участники этого съезда активно обсуждали различные варианты противоугонных средств. Среди прочих предложений прозвучало и такое: «стреноживать» паровоз, крепя его цепью к рельсу за одно из колес. Но данный способ вызвал возражение у председательствующего: «Как же, однако, поступить, если в депо начнется пожар и надо выводить паровоз? Если повесите такие замки, которые легко сломать, то злоумышленник сделает это без особых затруднений, если повесите крепкие замки, то можете поплатиться паровозом».
«Дал рубль и уехал»
Еще одно средство передвижения, которое пользовалось популярностью у угонщиков в доавтомобильную эпоху, — велосипед. В конце XIX — начале XX века эти педальные агрегаты стали «писком моды» и стоили дорого. Так что угон такой «двухколески» мог дать похитителю ощутимую финансовую выгоду. Проштудировав подшивки старых журналов, корреспондент «МК» узнал кое-какие подробности подобного вида преступлений.
Бывали случаи «силовой экспроприации». Показательный эпизод описан в журнале «Циклист»: «Летом 1898 года пятеро велосипедистов возвращались вечером из Свиблова по Ярославскому тракту к Крестовской заставе. У оврага Останкинского леса на них напала группа оборванцев, пытаясь стащить с велосипедов. Один из циклистов, используя свой байк в качестве ударного орудия, сумел опрокинуть главаря шайки. Но другие разбойники действовали удачнее. В итоге спортсмены не только получили синяки-царапины, но и лишились четырех «железных коней».
Порой «велокрады» действовали весьма изобретательно, не прибегая к методам физического устрашения. Журнал «Велосипедист» в одном из номеров поведал такую историю: «Летом 1896-го по окрестностям Петербурга катался господин на роскошном полугоночном ровере. В какой-то момент к нему подрулил некий разночинец на убогом бицикле. Завязалась беседа, по ходу которой спортсмен стал хвалиться своими успехами в соревнованиях. На это разночинец заметил: мол, на такой хорошей машине и он может ставить рекорды. Мужчины поспорили и решили проверить, кто из них резвее. Первым намеченную дистанцию преодолел владелец шикарного вело. Потом он уступил место в седле сопернику. Разночинец лихо разогнался и… бесследно исчез за поворотом. Состоятельный байкер в итоге остался с носом, вернее, с ржавым, «убитым» бициклем, которому «в базарное время красная цена 1 рубль».
О похожей по смыслу истории рассказал журнал «Циклист» (№17, 1896 г.). Хотя там похитителем был разыгран иной спектакль. «Содержатель велосипедной мастерской мещанин Семен Ильин заявил в полицию: к нему пришел молодой человек, отрекомендовался Петром Николаевичем Петровым, проживающим в Сокольниках на даче Попова. «Хочу купить велосипед у вас». Выбрал велосипед-пневматик (с пневматическими шинами. — А.Д.). «Только я хочу его испробовать. А за прокат получите рубль». Дал рубль и уехал. Адрес оказался ложным».
Угнанные велосипеды в Москве их похитители частенько пытались заложить в ломбард. (Согласно существовавшим тогда тарифам за ровер ценой в 200–220 рублей давали 70–80 целковых. Весьма внушительная сумма!) Но когда эту схему незаконного обогащения там вычислили, педальные машины стали принимать в качестве залога лишь при предъявлении книжки велосипедиста (удостоверения) с регистрационным номером машины.
Вот примечательное сообщение, опубликованное в номере журнала «Велосипедный спорт» за 1894 год. Один из любителей прокатиться, врач Ф., на зиму запаковал свой бицикль в ящик и выставил в общий коридор многоквартирного дома, где проживал. Оттуда велосипед вскоре стащили. Воришки возили его на извозчике по ссудным кассам, но «железного коня» нигде не приняли в качестве залога. Поиздержавшиеся на аренде наемного экипажа «крадуны» в конце концов оставили свою добычу на лестничной клетке того дома, откуда умыкнули «двухколеску».
В том же 1894-м в журнале «Велосипед» появилась заметка об изобретении некоего хитроумного велосипедиста. Желая обезопасить «стального скакуна» во время стоянки от воров, он приладил к раме маленький пистолет с холостым зарядом, а курок его подсоединил к велосипедной цепи. По задумке изобретателя, при первом же движении велосипеда (свободного хода заднего колеса тогда еще не было) раздавался выстрел, который пугал похитителя. Насколько законным с точки зрения полиции, а главное, эффективным, оказалось это ноу-хау, автор заметки не упомянул.