— У него случились обширнейший инфаркт и остановка сердца. Он жив, его вылечили, поправили здоровье, поставили пять зондов. Он говорит, что родился два раза в свой день рождения: в 1949-м и в 2024-м. Первое, что он сказал, когда пришел в себя: «Классно я вас напугал?» Он, конечно, шутник у нас, — смеется сквозь слезы Катя.
— Звучит, как будто это была простейшая процедура...
— Нет, на самом деле это был настолько тяжелый случай, что молодому врачу советовали: «Отключай его, он не выживет, это бесполезно». Папа благодарен этому хирургу, который ничего не отключил и дал шанс, сделал все что мог. Папа пришел в себя, организм пережил всю эту нагрузку. Теперь он так вдохновлен случившимся, что уже собирается пойти на ТВ и рассказать о том, как все было и про этого врача, какой он умничка. Бедный врач испугался. (Улыбается.) На самом деле, это понятно. Врачи делают все, что могут, стараются быть незаметными, тем более, они не знают до конца, как организм отреагирует, в этом смысле они всегда идут на определенный риск.
— Вы были рядом, когда папе стало плохо в его юбилей. С чего все началось?
— Боль появилась в начале спектакля, когда он выехал торжественно на велосипеде с кошками, как он делал раньше в цирке. Затем он прыгал с шариком на перше (длинный шест для акробатических трюков. — Прим. авт.) — то есть делал то же, что и 30 лет назад. Тогда он подумал, что, как обычно, всё сейчас пройдет. Причем я была уверена, что кто-то отговорит его от этого номера и скажет, что это делают юные акробаты, а не человек в 75-летнем возрасте. И он еще с этой жуткой болью умудрился работать. А затем за кулисами взял меня за руку, сказал «ну всё, всё...» и куда-то пошел. Я не поняла, что значит «всё».
— Вы сразу вызвали «скорую помощь»?
— На самом деле к нему «скорая помощь» приезжала дважды. Когда врачи приехали во второй раз, сказали, что это сердце. При этом времени на спасение оставалось очень мало, потому что он ухитрился пойти выступать в первом отделении уже с инфарктом, а затем пойти на пресс-конференцию. Кстати, когда его спросили про здоровье, он просто опустил голову. Когда мы уходили, он мне сказал: «Скорую» срочно…». С момента начала приступа уже прошло 40 минут. А мне говорили, что это максимум, когда человека надо успеть спасти. А он только решил спасаться через 40 минут. Мы вообще могли его потерять за секунды. Я слышала от других, что такие случаи происходили, но мне никогда не приходило в голову, что такое может случиться с моим папой Юрием Куклачевым. Вот такая невероятная история. Он потом рассказывал, что, когда его везли в машине “скорой помощи”, он уже терял сознание. «Было ощущение, что ты уходишь, темнота... И только рука, которая держала, меня спасала». Он добавил: «Ты всем расскажи, что, если кому-то плохо, обязательно надо держать за руку». Благодаря руке он понимал, что надо прийти в сознание. У его знакомого клоуна Енгибарова была трехдневная кома, его мама держала за руку все три дня. Ей говорили, что все безнадежно, три дня — максимум! Но он пришел в себя и сказал, что эта рука ему дала понять, куда нужно вернуться.
— Когда вы смогли увидеть папу в первый раз в больнице?
— Я пришла к нему в больницу на третий день, заплела оберег в виде коня. Папа с трудом говорил, но при этом очень быстро. Я еще спросила врачей, почему так, а мне ответили, что после операции это нормально. Он мне ухитрился за короткий период так много рассказать. Что он так счастлив, что он жив, что «умирать так весело». Обычно люди уходят из жизни — и всё: никто не знает подробностей. А он нам всем сейчас с удовольствием расскажет, как это здорово, как это все классно было, поскольку, когда была операция, он находился в сознании. (Улыбается сквозь слезы.) У него миллион эмоций и впечатлений после этого. Понимаете, он так любит людей, так любит эту жизнь. У него такой восторг от того, что он умирал, а потом еще смог вернуться и проанализировать случившееся…
— Как вы с ним общались этот месяц, пока он был в больнице?
— Я приходила почти каждый день, в остальные дни записывала и отправляла для него видео, что происходит в театре: вот кошки твои сидят, вот сиденья сняли, вот наши ребята ждут, когда ты придешь...
— Как сейчас самочувствие Юрия Дмитриевича?
— Он уже рвется в бой, готов давать интервью, но мы его пока стараемся ограждать от общения. Я прошу всех его друзей, знакомых не звонить ему пока, не беспокоить, потому что его телефон абсолютно раскалывается, а ему так нельзя. Мне звонят не только из нашей страны, но и со всего мира. Ну, как я могу им не ответить? Надо всех успокоить. Так что мы пока сделали только видео, где он рассказал, что у него все нормально. Наша задача сохранить его здоровье. Так что мы стараемся максимально его беречь.
— Как он проводит время?
— Сейчас он дома, много читает, гуляет по 2 километра утром и вечером, с удовольствием делает все, что ему прописали врачи. Он и раньше прислушивался. Если ему, например, говорили «пора закачивать вот эту мышцу...», он так начинал отжиматься, что приходилось его останавливать: тебе сколько лет? А он отвечал: «Ну, мне сказали накачивать — я и накачиваю». Но сейчас, конечно, ему нужно понимать, что он теперь живет в другом режиме, а не как раньше, когда он в пять утра вскакивал и уже куда-то бежал делать зарядку. Сейчас немножко другой ритм.
— Кто сейчас за ним ухаживает, помогает ему?
— Он настолько активный, что, конечно, никому не дает себе помогать. У него нет помощницы по дому, они с мамой сами справляются. Он провел в больнице почти месяц, ему там очень вкусно готовили, старались. И он уже из больницы давал указания своей жене: «Меня тут кормят хорошо, ты теперь подумай, как меня баловать надо». Раньше он сам любил овощные отвары, простую еду, а сейчас, попробовав разные интересные рецепты, пусть и на пару, он уже хочет новенького. Папа давно стал следить за своим рационом, у него раздельное питание, начал это делать с 50 лет. Он тогда стал пробовать разные техники голодания и понял, что организму не стоит давать много всяких сладостей, потому что потом сложно приходить в форму. А ему ведь надо выступать, жонглировать на сцене, работать с животными.
— Как прошел юбилейный спектакль в условиях случившегося с Куклачевым?
— На самом деле мы продолжили работать, несмотря ни на что. В тот день вообще работали все четыре коллектива, его жена, моя мама, и все кошки одновременно. Конечно, было сложно выполнять некоторые трюки, потому что кошка в принципе делает трюки по желанию. Когда у нас идет спектакль, бывает, что она и не хочет что-то делать. И это нормально. А тут еще появились и другие животные. А когда кошка видит другую кошку, ей все равно, что она артистка, она идет либо драться, либо дружить с этой кошкой. И я в основном волновалась, как бы кошки между собой не начали выяснять отношения. Но тут они проявили удивительный профессионализм на сцене и продолжали выступать, несмотря на то, что видели других артистов. Это было волнительно, классно, хотя и сложно.
— Как складывается судьба театра сейчас, пока Юрий Дмитриевич восстанавливается? Идут спектакли?
— Да, на обеих площадках: в Театре кошек и в Театре в Хамовниках. Я, Дмитрий и Владимир (сыновья Куклачева. — Прим. авт.) выступаем на этих площадках, и еще периодически у нас гастроли. Сам Юрий Дмитриевич мне уже сказал готовиться войти в его спектакль, хотя я уговариваю его сделать новый — у меня есть замечательная идея, новый сценарий. Но я спорить с ним не буду, лишь бы только не волновать. Хотя в заведенном состоянии ему даже думается легче. Я одно время заблуждалась, думала, что ему будет лучше в состоянии покоя, но он мне отвечал: «Мне так идея не придет! Мне надо одновременно делать десять дел, только тогда будет рождаться одиннадцатая идея». Но я сейчас ему пытаюсь объяснить, что режим все равно уже надо менять.
— Будет ли Юрий Дмитриевич проходить реабилитацию?
— Да, он собрался ехать в санаторий, там будут проходить процедуры. Мы дадим ему много времени на отдых, но я думаю, он сам сбежит. (Смеется.)