— Сергей Александрович, как и когда создавался альманах/издательство «Глагол»? Правда ли, что с Шаталовым вы зарегистрировали свое детище как альманах, потому что издательство легализовать было сложнее?
— Начну с того, что «Глагол» — это не альманах, а литературно-художественный журнал, созданный конкретно под одного автора — Эдуарда Лимонова.
В 1990 году государство еще не разрешало учреждать частные издательства ни гражданам, ни кооператорам, но уже можно было регистрировать негосударственные СМИ — газеты и журналы. Заплати взнос, принеси письмо поручителя, и дело в шляпе.
Идея создания «Глагола» целиком шаталовская. Я работал тогда в одном почти частном издательстве. Это было, пожалуй, второе в стране коммерческое образование (первое состоялось в Прибалтике, конечно, где же еще?), узаконенное приказом министра образования СССР. Называлось оно «Издательство «Прометей» при МГПИ им. В.И.Ленина». Издательство давало крышу кооператорам, под его лицензией вышли многие замечательные книги, в том числе «Роза Мира» Даниила Андреева, «Весна в Фиальте» Владимира Набокова, «Сын Человеческий» Александра Меня, «Красный террор в России» Сергея Мельгунова. Саша Шаталов в это время трудился в «Вечерней Москве», был заместителем Окуджавы в комиссии Союза писателей СССР по литературному наследию Александра Галича, имел к тому времени некоторый опыт составления и печатания сборников Галича и гадал, с кем бы «издать все книги Лимонова и на вырученные деньги купить Эдуарду домик в Подмосковье».
Лимонов тогда жил в Париже. Конечно, нужно было издательство, но — нельзя. А журнал — можно.
Весной 1990 года Эдуард Насыров привел нас к своему работодателю, тот и взнос в Минпечать перевел, и поручительство выдал. По-моему, тогда не было никаких уставов, не было лицензий. По крайней мере, в памяти не отложилось. Нас было двое — и никакой структуры мы не создавали. Ну, еще художники Дима Кедрин и его жена Катя Леонович — они обложки рисовали. Даже бухгалтера не было. И денег.
Шаталов полагал: поскольку формат и состав журналов ничем и никем не регламентируются, «будем печатать в каждом номере по одному роману и только. Кто сказал, что нельзя?»
— Кажется, это была звездная эпоха журналов, но они быстро загорались на небе и не менее быстро гасли.
— Да, в те годы журналы возникали как грибы, и так же сходили на нет после первого же выпуска. Поэтому мы решили начать «Глагол» с номера 2 на обложке. «Читатель увидит, что №2, подумает: ага, а первый-то я не видел, значит, расхватали, надо брать!» Такой вот нехитрый маркетинг придумали (хотя слова этого еще не было).
— Откуда вы взяли текст? Сам Лимонов какое участие принимал, он дал рукопись? И меня интересует: чисто технически как работали — произведения набирали вручную?
— Литературной политикой занимался Шаталов, он добывал тексты: изданные на Западе книги — «Глагол» по первости занимался исключительно перепечаткой, «возвращением» и «восполнением пробелов» — и отдавал их машинистке. Переговоры с авторами, портфель — это все Шаталов. С Лимоновым я виделся несколько раз, как и с Натальей Медведевой. Кстати, в редакции «Конца века» у Никишина. Был у меня «Эдичка», подписанный автором в день презентации в ЦДЛ, да сплыл…
— Какова была тогда ваша роль в «Глаголе»?
Но раз вы спросили о технической стороне, поясню еще, что в конце восьмидесятых в полиграфии были высокая печать и печать офсетная. Высокая — это когда в типографии текст набирался на линотипе из свинцовых буковок и этот набор оттискивался на бумагу. Потом набор рассыпали или переплавляли в новые буковки. Очень трудоемкий процесс. Книгоиздательский бизнес был на подъеме, завозилось импортное оборудование, и типографии массово переходили на офсетную печать — печать с пленок. Распечатывался сверстанный в компьютере по формату книжной полосы оригинал-макет, а с него уже фотоспособом делались пленки. С пленок — фотопластины, а дальше — оттиск. Пленки в типографии изготавливали штатные фотографы. От сторонних заказчиков это был их левый (и существенный) приработок. Позже появились частники и кооператоры, освоившие процесс в домашних условиях, а дальше и фотонаборные аппараты подоспели, позволившие миновать стадию распечатки бумажного оригинал-макета.
Денег у «Глагола» не было. У нас c Шаталовым тоже. Я договорился в издательстве «Прометей», где уже не работал, и нам кинули на счет 12 тысяч под честное слово.
Сделали оригинал-макет и вывели пленки. Как-то и не подумали, что корректора бы не худо… Потому столько опечаток в первом издании.
Да и в выходных данных явно поскромничали — не упомянули о своей роли. Мы ходили с макетом по типографиям Москвы, но заказ разместить тогда — «договориться» — было невозможно.
— Из-за цензуры? Это же из-за нее пришлось печатать в Риге, в типографии тамошнего ЦК республики?
— Не цензура, а книжный бум.
Спустя месяцы приняли «Эдичку» в типографии Минобороны, что в Староваганьковском переулке. Заломили, конечно! Денег на счету ноль, но мы были почему-то счастливы.
Утром спозаранку звонок из типографии: «Забирайте свою порнографию! У нас парторг прочитал, не станем печатать!»
А с Ригой вот так было (Сергей Надеев показывает книгу в строгой двухцветной, черно-белой обложке с небольшими вкраплениями красным).
Это первое издание «Эдички», напечатанное в рижском Доме печати — издательстве ЦК Компартии Латвии. На ней указан 1990 год — тираж ожидали до конца года. Тираж 150 тысяч, кстати. И он не казался огромным.
Шаталов нашел латыша — Гунтис, по-моему, его звали. Молодой парень, диджеем был в Риге, у него какой-то родственник в Центральном комитете.
Поехали в Ригу, пошли в ЦК с макетом, вручили нашему высокому покровителю. Тот заверил: «Передадим директору Дома печати. Не беспокойтесь, если не напечатает — снимем! — И усмехнулся в сторону: — А если напечатает — тоже снимем». Явно что-то он знал.
Директор Дома печати, русский, кстати, затягивал с ответом. Гунтис звонил, успокаивал: «Вот-вот». В результате в декабре 1990-го отпечатали листы, а сброшюровать не успели — случилась в Риге заварушка, и в январе 1991 года рижский ОМОН «Черные береты» взял под контроль Дом печати. Так «Эдичка» побывал под арестом, а может быть, и в плену. Потом началась чехарда в типографии — всех русских специалистов повыгоняли, а латышей, владеющих профессией, в природе не существовало. И только к июлю-августу все устаканилось.
Чтобы расплатиться с типографией, взяли кредит в банке «Оптимум». Шестьсот тысяч. Как раз в сумму счета из Дома печати. Тоже яркая история.
Две фуры с тиражом пришли 15 августа, под выходные. Я договорился в понедельник подойти в «Мегаполис-экспресс» к Игорю Дудинскому показать «Эдичку». Редакция «Мегаполиса» сидела в здании Моссовета на Тверской.
В понедельник, 19 августа, рано утром я отправился из своего Бескудникова к Дуде. Выхожу из метро, ни сном ни духом, и не могу ничего понять: Тверская-Горького бурлит, транспорт не ходит, а перед Моссоветом непролазная толпа. Что такое? «Путч». Что-что? «С порнографией бороться будут». Тут я и осел — у меня «Эдичка» в портфеле. Конечно, мы тогда сильно приуныли. Никто не знал, чем это все обернется.
— В Интернете есть несколько обложек книги Лимонова от «Глагола»: я нашел минимум две, одну вы показали. Второй вариант с «цветастой» обложкой и без номера. Сколько всего было версий и все ли они прибалтийские?
— Через месяц примерно после тиража из рижского Дома печати поступило предложение — повторить «Эдичку». Договорились, что типография печатает в долг, а выручку делим пополам. Грех было отказываться, да и с продажами уже определились. Напечатали у них и Хармса, и в новом виде «Эдичку» — по 100 000 экземпляров. Халява же.
В том же году вместе с издательством «Советский писатель» издали в Петрозаводске «Эдичку» на лимонного цвета бумаге. Символично. Тираж 200 000 поделили пополам.
Но, кстати, если найдете в Сети фотографию такой же книги, но в твердом переплете, помните, что это явный «левак». Мы к нему отношения не имеем.
— У Эдуарда Лимонова, к сожалению, спросить уже невозможно, у Шаталова тоже. Поэтому переадресую этот вопрос вам: и все-таки какое правильное написание заглавия романа: «Это я, Эдичка» (с запятой) или с тире? Сам Эдуард Вениаминович какой вариант одобрял?
— Думаю, что правильно тире. «Это я — Эдичка». Если через запятую, то получается обращение к Эдичке. Это какая-то выдумка Никишина — через запятую. Якобы калька с английского издания. Вот в оригинале от Index Publishers какой знак мы видим?
— В изголодавшейся по чтению, уже не советской России насколько оглушительным был успех «Эдички»? Я понимаю, что прозвучали объемы тиражей, но вспомните, каким было отношение к цифрам у Экзюпери и его Маленького принца. Поэтому давайте опишем словами, а не числами.
— Оглушительным успех не был. Книга продавалась медленнее, чем хотелось. Брали оптовики из регионов, из Украины и Белоруссии, Дом книги на Калининском, «Москва», периферийные книжные, киоски «Союзпечати» по городу. Книжный рынок 90-х — особая история, довольно криминальная. Был у нас один мальчик из «Мегаполиса», он держал сеть книжных развалов на Пушкинской в переходе, продавал бойко, как горячие пирожки, не успевали подвозить, но очень дешево. Книга была, как казалось, везде, ее читали, и активно. Войдешь в вагон метро — а там люди белеют нашими обложками, человек десять. Душа радуется. Замдиректора Дома военной книги сначала отказалась брать Лимонова. «Ну что вы, у нас другой контингент, у нас военные мемуары…» А через некоторое время позвонила: «Приносите, давайте попробуем…» Позже, когда мы подружились, призналась: «Я знала, что это за книга, и мне было неловко, стыдно предлагать ее отставникам. Но продажи падают, вот и рискнула, переступила через себя…»
Книжный бум схлынул так же неожиданно, как и начался. С Лимоновым мы опоздали года на три.
По нашему журналу «Дружба народов» сужу: в 1989 году тираж — 1 135 000, в 1991-м — 800 000, в 1993-м — 500 000, в 1997-м — 6000. И так во всей книжной отрасли. Это не потому, что менеджмент плохой, а потому, что читать переставали.
— Так что, домика в Подмосковье Лимонов не дождался?
— Слабый денежный ручеек утекал в банк — на погашение кредита и выпуск новых книг, зачастую ложащихся на склад мертвым грузом… Да еще и два раза банки под нами лопались — всех средств на счету лишались. Обычное для тех лет дело.
— И все-таки, издавая скандальный роман, кому вы должны были отчитываться? Главлиту? Иному цензурному органу?
— Цензуру в СССР отменили 1 августа 1990 года. «Эдичка» вышел через год. С падением тиражей никому уже ни писатели, ни издатели не были интересны. Когда с какой-то очередной проблемой я позвонил в Минпечати, прося помощи, мне сказали: «Вы хотели свободы? Вы ее получили. Теперь это ваши проблемы».
— И давайте выясним последнее, но не менее важное. В Сети «оспаривают» первенство «Глагола» — мол, альманах «Конец века» Александра Никишина вас с Шаталовым опередил.
— Я не знаю, откуда взялось, будто бы «Конец века» выпустил «Эдичку» раньше «Глагола». Сведений и об альманахе, и об Александре Никишине крайне мало. Знаем только, что «Конец века» выходил с января 1991 года по 1994-й.
На «Авито» я нашел очень редкое издание романа от RENAISSANCE 1991 года. А вот у Никишина книги этой — в «Конце века» — не видел, по крайней мере, в руках не держал, читал только анонс: «Альманах заключил договор с Эдуардом Лимоновым на издание книги «Это я, Эдичка» — так сообщалось.
Хотя вот продают на барахолках (показывает фото в смартфоне черной обложки с «языкастой» буквой «Э»).
Посмотрите на копирайт. Эдуард Лимонов. «Конец века», книжная серия совместно с «АиФ». И год: 1992. Но об этом вам нужно не со мной, а с кем-то из учредителей «Конца века» пообщаться. Например, с Викторией Шохиной. А свою часть истории возвращения Лимонова домой я рассказал.