71 год и все по одному и тому же кругу.
Слава Богу, что большинство нынешних многочисленных иноагентов тогда ещё не родились. По-крайней мере, на смерть Сталина у них есть «железное алиби».
Проблема любых персоналистских режимов заключается в том, что обожаемые народом руководители не могут жить вечно. Как и простые смертные, они, к сожалению, тоже смертны. Хуже того: иногда они смертны внезапно.
5 марта 1953 года на Ближней даче в Подмосковье умер Сталин.
За несколько дней до этого на холодном полу в своём кабинете, силясь произнести хоть слово, лежал тот, кто ещё вчера повелевал миром.
И все двести с лишним миллионов советских граждан, обожающих отца народов, не могли ему помочь. Потому что их не было рядом.
А преданная обслуга боялась и шагу ступить без четкого распоряжения хозяина.
Это нормально. Страх приближённых перед ответственностью. Мало ли что — вдруг что-то сделают не так, уж лучше не делать ничего. Сказали не заходить в кабинет — они и не заходили. Выполняли должностные инструкции.
Кто ж захочет отправиться за решётку, как за год до этого в 1952-м прежний начальник охраны Сталина Николай Сидорович Власик?
Власик был предан своему патрону до мозга костей. И он бы вряд ли допустил ситуацию, чтобы того разбил инсульт в полном одиночестве. Но Власика рядом не было.
Его, как известно, арестовали по легендарному «делу врачей-вредителей», которых обвинили в том, что плетут заговоры и хотят погубить видных советских деятелей.
Однако повесить на них смерть товарища Сталина было невозможно. Им просто повезло. Ожидание приговора в следственном изоляторе — тоже «железное алиби» даже по тем непростым временам.
Новые приближенные медики боялись и лишнего слова сказать, вдруг это не совпадет с генеральной линией партии?
Последние годы, по воспоминаниям соратников, никакие серьезные обследования генсека не проводились. Сталин сам не очень любил лечиться. Зато любил выпить хорошего красного вина, съесть калорийную жирную пищу. Ему было удобно поменять день с ночью, и поэтому все министерства и ведомства бодрствовали, когда за окном царила кромешная тьма.
Разумеется, подчинённых можно заставить делать все, что угодно. В отличие от организма, который, как и восход с заходом Солнца, не подчиняется воле хозяина. Иначе бы люди действительно стали бессмертными. Хотя бы сильные мира сего…
Но надо сказать, что в 1953 году 74 года — это был практически полноценный «библейский» возраст. Ведь тот же Ленин был на двадцать лет моложе Сталина, когда скончался, а в восприятие всех он был уже «дедушка».
Сразу после смерти вождя появились слухи, что тот мог быть отравлен. Сплошная конспирология подстать эпохе. Кому это было выгодно? Берии? Хрущеву? Маленкову?
Последние месяцы жизни Сталин все чаще говорил о том, что проведёт очередную ротацию в высших органах власти, что надо уступить дорогу молодым. Уж сколько этих ротаций прошло, начиная с 1937-го…
И даже до этого. Так что близким соратникам особо не за что было его любить. Хотя в глаза и с торжественных трибун наверняка утверждали обратное и аплодировали, отбивая ладони.
Но к концу жизни отца народов рядом не осталось никого, кому он мог бы верить. И кто мог зайти к нему в кабинет без стука…
А ведь это и есть настоящий итог жизни.
Затоптанные во время похорон генералиссимуса тысячи маленьких людей, о которых просто не подумали, как они будут выбираться из людской давки, и маленький парализованный человек, лежащий на холодном полу на Ближней даче, о котором тоже никто не думал. Те, кто обязаны были по долгу службы его спасать, думали только о себе. Верность не определяется аплодисментами, скорее, наоборот.
И именно поэтому помощь пришла слишком поздно.
Уже 3 апреля 1953 года все арестованные по «делу врачей» были освобождены, восстановлены на работе и полностью реабилитированы.
Но гораздо больше для развенчания культа личности Сталина сделал не Хрущев, прочитав доклад о нем на XX съезде, а бюллетени о состоянии здоровья вождя, публиковавшиеся в «Правде» в те чёрные для простого советского народа дни — 3 и 4 марта.
О том, что великий отец и вождь такой же, как все. У него тоже есть давление, его может парализовать и даже — о, ужас! — у него может остановиться сердце.
И это ему неподвластно. Он такой же, как все. Как мы. С такими же слабостями, ошибками, анализами…
Оказалось, все течёт, все меняется.