Ничего. Сидят два человека, которых больше нет, напротив друг друга. Но благодаря телевизору, вот именно этой программе, они есть и будут. Слушайте, без всякого пафоса, мистики и слепой веры: а ведь это и есть бессмертие.
Урмас Отт ушел очень рано, в 53 года. Я хорошо помню, как он появился на советском телевидении, здесь, в Москве, на ЦТ — 1986-й, перестройка, самое начало. Еще нет ни «Взгляда», ни «До и после полуночи», ни знаменитых программ ленинградского телевидения, которые сделали ему славу. Но есть простой эстонский парень. Ему тридцать с небольшим. Он уже звезда у себя в Эстонии, и кому-то в Москве, на Гостелерадио, пришла идея пригласить провинциала в «лучший город Земли» и сделать цикл интервью с самыми-самыми, в общем, сливками общества.
А кто тогда были «сливки»? Илья Глазунов, Никита Михалков, Людмила Гурченко, Евгений Евстигнеев, Иосиф Кобзон, Раймонд Паулс, Иннокентий Смоктуновский… Но появляется этот парень и переворачивает все каноны советского телевидения. Никакого преклонения перед мэтрами (это беседа на равных), разговор на грани фола (но никогда ее не переступает), смесь личного, творческого и денежного. «Хочу все знать» — вот лозунг не только тележурнала, но и новоявленного ведущего Урмаса Отта. Он работает для нас, на нас, мы видим в нем своего парня, который пролез, прошел в святая святых, туда, на самый верх, к ним, небожителям, и пусть расскажут — как, чего и сколько. Народ хочет знать.
Да и время начиналось, казалось, такое честное, открытое. Надо соответствовать.
Урмас и соответствовал как никто другой. При всем уважении он резал «первачей» без ножа, он залезал в самую душу.
И они поддавались ему, раскрывались, как ни с кем и никогда раньше. Женщины, понятно, Гурченко и Алиса Фрейндлих, просто шли на его мужское обаяние — ах, какой мальчик! — да еще умный, чертовски обходительный, просто красавчик. Но и мужчины знаменитые точно так же по-человечески в него влюблялись. Они готовы были пойти с ним в разведку, готовы были отдать ему все. Это какой-то гипноз, аура, волшебство, но так случилось. А он, Урмас, все про них знал, они сидели перед ним, словно на исповеди, «голенькие», как в бане. Вот такой это был ведущий, первая ласточка перестройки.
Так он работал в Москве до 1993 года. За это время расцвела и распалась большая страна, Урмас стал своим среди чужих, чужим среди своих (прямо по Михалкову), из своего парня превратился в иностранца, а все закончилось тогда интервью с Михаилом Горбачевым, первым президентом и последним генсеком, потерявшим все, проигравшим, но оставшимся нормальным человеком.
Отт уехал к себе в эстонскую заграницу, много работал, но в 1998 дефолтном году опять кто-то из Москвы (а это была Анеля Меркулова) позвал его в столицу уже другого государства с до боли знакомым лозунгом: «Можем повторить». Или опять войти в одну и ту же реку.
И повторил, и вошел. А почему бы нет. Да, теперь в новом статусе: он — европеец, а мы… евразийцы? азиопцы? Но люди-то те же! Помню как сейчас: Урмас в ресторане «Прага» встречается с Аллой Борисовной, Игорь Николаев при ней. Они все опять идут к нему, будто записываются на прием, в очередь. Им по-прежнему интересно выложить ему подноготную, открыть все свои карты. Для них это честь — встретиться с таким журналистом.
«Мы с вами не встречались 10 лет», — сказал Урмас Кобзону в начале их второй встречи. «Одиннадцать с половиной», — поправил Иосиф Давыдович. Он помнил все, потому что та первая встреча с Урмасом стала для Кобзона откровением.
…Прошли те громкие интервью-1998. Тогда же и я встретился с Оттом. Он был очень скромен, старался не привлекать к себе внимания. И все тот же свитер… Ему было сорок с небольшим. Но надевая перед записью дорогой костюм от спонсоров, пристегивая «бабочку», Урмас преображался, становился холеным, лощеным светским львом. На самом деле играл роль, классно играл. Нет, и был порой таким, положение обязывало… Но еще и страшно одиноким, ни семьи, ни детей.
Уехал в Эстонию. Потом болезнь… Лечился, работал, работал, лечился… Один… Его стали забывать. Затем уже только радио, русскоязычное.
Вдруг звонок на маленький российский канал «Ностальгия» в прямой эфир: «Вы меня еще помните?» Это был Урмас Отт. Вскоре он умер…
…А вы говорите — Ларри Кинг. А вы говорите — Опра Уинфри. Что нам эти американцы. Когда у нас был Урмас Отт. Такой Урмас Отт! И что нам тогда эта Опра и Ларри в ослепительных подтяжках? Разве их можно сравнить с Урмасом? С нашим Урмасом! Нет, никак нельзя.
Но Урмас ушел и уже не обещал вернуться. Ему было пятьдесят с небольшим…
ШЕСТИКРЫЛЫЙ СЕРАФИМЫЧ
Вот кого так давно недоставало при обсуждении футбольных новостей на «Матч ТВ». Его не было где-то полгода, и программы «Все на «Матч»!», «Все на футбол!» стали затухать. Были другие, по-своему интересные, говорящие правильные вещи. Шалимов был, игравший в миланском «Интере», Аршавин, игравший в лондонском «Арсенале», красавцы, все повидавшие, с подвешенным языком, но всегда чего-то им не хватало.
Не чего, а кого — Евгения Серафимовича Ловчева. Вот он вернулся, и эфир опять стал огненный. Человеку 74 года, а он ничуть не изменился по сравнению с 72-м, когда его выбрали лучшим игроком страны. Только волосы теперь белые. Еще он играл за сборную мира. А кто у нас вообще играл за сборную мира, кроме Яшина, Воронина и Блохина? Ну, то-то. Поймал себя на мысли: все время жду, что скажет Ловчев. Мне хочется, чтобы Ловчев высказал свое мнение, веское слово. Вот так эмоционально, все время будто с кем-то споря, не соглашаясь. Но всегда искренно, но всегда с болью в душе. Такой футбол нам не нужен! А какой нужен? Ловчев объяснит.
Когда-то тренер минского «Динамо» и сборной Эдуард Малофеев придумал термин «искренний футбол». Многие смеялись, а зря.
Евгений Ловчев — самый искренний футбольный аналитик. И это серьезно. Потому что если человек так зажигает, значит, это кому-нибудь нужно. Нам нужно. Недаром друг Пушкин ему написал: «Глаголом жги сердца людей». И посвящение: «Жене Ловчеву». Вот Женя и жжет.