ЦИТАТА:
«По имеющимся в МВД СССР данным, за период с 1921 года по настоящее время (1953 год. — Прим. авт.) за контрреволюционные преступления было осуждено Коллегией ОГПУ, тройками НКВД, Особым Совещанием, Военной Коллегией, судами и военными трибуналами 3 777 380 человек, в том числе: к ВМН (высшей мере наказания. — Прим. авт.) — 642 980 человек».
Из письма Генерального прокурора СССР Руденко и министра юстиции Горшенина на имя Н.С.Хрущева о пересмотре дел на осужденных за контрреволюционные преступления.
Морозным утром 9 января 2024 года москвичка Татьяна Скворцова оказалась у дверей в приемную Президента РФ. В руках у нее было обращение в президентскую комиссию по реабилитации (копия — в распоряжении редакции) на трех листочках. Что же там?
«Прошу Вас провести дополнительное расследование уголовного дела №3766П моей матери, Маленкиной Елены Ефимовны 1920 года рождения, осужденной по статье 58 военным трибуналом НКВД Брянской области, в целях ее уже посмертной реабилитации. Моя мать работала в Комитете по заготовке продовольствия для Красной Армии под руководством Симонова. Контора находилась в д. Ормино Рогнединского района Брянской области. А через дорогу, в этой же деревне, располагалась контора сотрудников НКВД, работники которой С. и П. курировали работу комитета по заготовке продовольствия. По словам матери, они рьяно домогались ее. Получив отказ, сфабриковали уголовное дело на нее. Они же выступали гособвинителями на процессе против матери…»
В тяжелые годы чего только не могло произойти. Да и не все чекисты, чего уж греха таить, были людьми порядочными. Но как доказать фальсификацию сейчас, спустя 80 лет? Свидетели по делу давно умерли, да и сама Маленкина скончалась два года назад.
Но для начала стоит рассказать о подсудимой. Дочь Татьяна принесла в редакцию семейные фотографии, документы и… стихи, посвященные маме. Ее рассказ может послужить «прививкой» от тех инициатив, которые звучат из уст разных деятелей, и стать назиданием тем, кто сегодня пишет доносы или призывает к этому других.
— Мама родилась в живописной деревеньке Иловица Рославльского уезда Смоленской губернии (ныне — Рогнединский район Брянской области), — начинает Скворцова. — Семья хоть и крестьянская, но считалась зажиточной. Имелось большое личное подсобное хозяйство, расположенное на земельном наделе в 20 га, с большим фруктовым садом, лугом, лесной рощей и постройками для домашней скотины, состоящей из четырех коров, четырех лошадей, овец, свиней и птицы. Дом был бревенчатым, большим и просторным. Мама как самая способная к учебе окончила 9 классов и мечтала поступить в медицинскую школу для дальнейшей учебы в городе Брянске. Но ее мечтам не суждено было сбыться…
В 1930 году начались усиленные продразверстки, потом подкрался неурожайный, голодный 1933-й, а в 1935-м — уже коллективизация. На главу семьи смотрели как на ярого кулака и враждебного советской власти элемента. И посыпались доносы в органы НКВД. В итоге все члены семьи приняли единственно верное в тот период решение: вступили в колхоз, сдав туда весь свой инвентарь и живность. С этого момента на смену достатку пришли нищета и голод. Отца семейства назначили бригадиром животноводов и поручили ему колхозную кассу. Председатель колхоза был большим любителем выпить и часто запускал в кассу свою руку… В 1936 году образовавшуюся недостачу он «повесил» на моего деда. Его осудили, но через год оправдали. Он продолжил работать в колхозе бригадиром животноводов, хотя председатель затаил обиду. В 1937 году по доносу того же человека деда снова арестовали. Больше семья его не видела… Осудили деда на 10 лет по 58-й статье — за «контрреволюционную пропаганду и агитацию», а также якобы за поддержку репрессированного маршала Тухачевского. Отправили в дальневосточный исправительно-трудовой лагерь Амурской области, где он и сгинул в 1942 году от тяжелого труда и болезней. Захоронен в безымянной могиле в районе железнодорожной станции Завитая (ныне г. Завитинск) Амурской области, среди сопок с цветущим багульником…
Из босоногой деревенской девчонки к этому времени мама превратилась вдруг в Елену Прекрасную — обаятельную милую девушку, брюнетку с большими серыми глазами и короткими вьющимися темными волосами. На нее стали обращать внимание молодые парни в деревне, многие набивались в кавалеры. В их числе был Михаил — летчик с военного аэродрома, находившегося неподалеку от нашей деревни. Он был нежен, заботлив, всегда приходил с букетом цветов. В общем, случилась большая любовь. А потом мама узнала, что это как раз его отец написал донос на ее отца…
«Несмотря на большое чувство мое к Михаилу, я не смогла принять эту жизненную ситуацию и не представляла наших дальнейших отношений после случившегося. И мы расстались с ним по моей инициативе…» — это из записок, которые оставила сама Маленкина. Вскоре она вышла замуж за тракториста, родился сын. В годы войны супруг ушел на фронт. А деревню оккупировали немцы. Елена с младенцем выжили благодаря свекрови, которая жила в другой деревне и к которой им удалось пробраться.
В сентябре 1943 года Рогнединский район был освобожден советскими войсками от немецко-фашистских захватчиков. Елена вернулась в свой родной дом и устроилась работать в народный комитет — заготовителем продовольствия для снабжения Красной Армии.
И снова из записок Елены: «Однажды ко мне на работу зашел мой бывший кавалер, военный летчик Михаил, вновь с предложением руки и сердца. Но я отказала ему, напомнив, что замужем и у меня растет сын. Его это не остановило, он упорно настаивал на своем предложении, говорил, что по-прежнему любит меня, и звал уехать с ним.
Но я не могла простить донос. И я была верна своему мужу и честно ждала его с фронта. Как знать, если бы я тогда ответила Михаилу своим согласием, то судьба сделала бы меня по-настоящему счастливой и уберегла от приближающейся беды…»
— Работа у мамы была очень ответственная, она взаимодействовала с представителями власти, — говорит Татьяна Федоровна. — А мама была интересная женщина. К ней многие цеплялись, в том числе два сотрудника НКВД. Она им отказала, чего те не могли простить. И тут случай подвернулся. Шла заготовка живности, и не нашлось места для одной свиньи, чтобы держать в «общественном закуточке». Мать взяла с хозяйки, у которой они покупали эту свинью для Красной Армии, расписку, что она подержит ее у себя, а утром отдаст уполномоченному от армии. Наступает утро. Пришел уполномоченный, а свиньи нет. Мать — к этой хозяйке: «Где свинья?» А та сказала: «Твой начальник по заготовкам, Симонов, свинью забрал, зарезал и через дорогу перетащил к сотрудникам «органов». И они там пировали всю ночь». А на мать повесили эту недостачу. По законам военного времени она предстала в феврале 1945 года перед военным трибуналом по обвинению в измене Родине. Обвинителями на суде были те же сотрудники «органов», которые свинью съели… Мама пыталась доказать, что она не могла за ночь одна убить и разделать огромную свинью. Но ее, дочь «врага народа», никто не слушал. Приговор — 8 лет лагерей.
Суд в ту пору был скорым. Военные трибуналы имели право рассмотреть само дело в течение 24 часов с момента вручения обвинительного заключения. Адвокатов у обвиняемых не было, да и самим подсудимым не всегда давали слово. Приговоры считались окончательными, обжалованию не подлежали. Единственное — военные советы округов могли в течение 72 часов отменить исполнение высшей меры наказания.
ИЗ ДОСЬЕ «МК»:
Статья 58 появилась в УК РСФСР, который вступил в силу 1 января 1927 года. Относилась к главе «Преступления государственные, контрреволюционные преступления».
В течение последующих двадцати лет она не раз обновлялась и дополнялась разными пунктами (а в 1934 году у них появились даже «буквы» — так, были введены 58-1а, 58-1г).
Расшифровка пунктов статьи 58:
1 — измена Родине;
2 — вооруженное восстание;
3 — сношение в контрреволюционных целях с иностранным государством;
4 — оказание помощи международной буржуазии;
5 — склонение иностранного государства к войне;
6 — шпионаж;
7 — вредительство;
8 — терроризм;
9 — диверсии;
10 — антисоветская агитация и пропаганда;
11 — организационная контрреволюционная деятельность.
Маленкина писала из лагеря Андрею Вышинскому ходатайство о пересмотре ее дела (хотя он уже не был в то время Генеральным прокурором СССР — его назначили зампредседателя Совета народных комиссаров СССР). Ответа не получила. Молодую женщину отправили этапом в Сибирь. На лесоповале она получила тяжелую травму головы: на нее упало дерево. Долго находилась в больнице. Но потом снова этап, на этот раз — в исправительно-трудовой лагерь Бурятии…
«Добирались мы туда две недели в холодных, «телячьих» вагонах… Нам не давали даже вдоволь воды, и приходилось лизать мерзлые металлические гайки на стенах вагонов, чтобы хоть как-то утолить жажду. Узнав о моем заключении, муж по дороге домой с фронта нашел другую и вернулся уже вместе с молодой женой. Я написала ему пронзительное письмо про мою невиновность, но все оказалось напрасным».
Свой срок Маленкина отбыла от звонка до звонка. После поехала работать на торфозаготовки, чтобы начать жизнь с чистого листа. Вышла замуж, родила детей. Михаил искал с ней встреч до самой ее смерти. А его отец после войны утонул в реке: будучи нетрезвым, упал с дощатого мостика.
29 ноября 1963 года по запросу прокуратуры Ефим Маленкин был реабилитирован постановлением президиума Брянского областного суда. Елена была признана жертвой политических репрессий — как его дочь. Но вот ее саму реабилитировать никто не собирался. Она обращалась с заявлениями в 1999-м, потом — в 2017 году. Когда совсем ослабела, за дело взялась Татьяна.
Из ответа, который ей предоставило УФСБ по Брянской области, следует: «Маленкина Е. была арестована 11 октября 1944 года по обвинению в преступлении ст. 58-1п «а» УК РСФСР. Приговором военного трибунала войск НКВД от 16 февраля 1945 на основании 58-3 УК РСФСР осуждена… Реабилитации не подлежит».
Но почему? И как случилось, что 58-1п превратилась в 58-3? Ответов на эти вопросы не дали. Возможно, это сделает комиссия по реабилитации.
— Зачем вам это нужно сейчас? Все это дела давно минувших дней. Не лучше ли забыть? — спросила я у Татьяны Федоровны. — Мамы уже нет…
— Она всю жизнь ждала, что однажды придут, извинятся и реабилитируют, — отвечает она. — Не дождалась. В память о ней я должна хотя бы попытаться добиться пересмотра дела. Пока мне отказывают даже в том, чтобы выдать его (а вот материалы по делу деда показали)…
Татьяна Федоровна протягивает стихи, которые написала о маме. В них есть и строчки, которые сегодня обрели свою актуальность:
«Один звонок, один донос,
От зависти иль зла,
И жизнь катилась под откос,
Как с плеч та голова».
Комментарии юриста, члена СПЧ Игоря ПАСТУХОВА:
— В Законе РФ о «О реабилитации жертв политических репрессий» (принят в 1991 году) сказано: «Когда в действиях лиц усматриваются признаки не контрреволюционных, особо опасных государственных, а других видов преступлений, пересмотр дел и материалов производится в общем порядке». Очевидно, что процедуры пересмотра приговора в апелляционном и кассационном порядке неприменимы в связи с истечением установленных законом сроков. Доказать, что женщина не совершала указанных в приговоре военного трибунала действий, можно и пересмотрев ее уголовное дело по вновь открывшимся и новым обстоятельствам. Но глава 49 УПК РФ описывает, что считать такими новыми обстоятельствами — например, установленная вступившим в законную силу приговором суда заведомая ложность показаний потерпевшего или свидетеля. И, увы, похоже, что это неприменимо к ее ситуации.
При том в деле женщины явно произошла необоснованная квалификация по статье о контрреволюционных преступлениях (даже если считать доказанными вменяемые ей действия, то они подпадают только под ст. 168 УК РСФСР 1926 года: «Присвоение, т.е. удержание с корыстной целью чужого имущества, вверенного для определенной цели, или растрата этого имущества, — лишение свободы на срок до двух лет»). Резюмирую: в настоящее время отсутствует сформулированная в законе возможность пересмотра такого явно незаконного приговора военного трибунала.