Однако, прежде чем прочитать откровения Захарина, стоит, пожалуй, узнать, за что он получил пожизненный срок. В противном случае есть риск слишком романтизировать облик смертника, на совести которого не одна человеческая жизнь.
Михаил Захарин был осужден к пожизненному сроку в 2006 году. Он проходит по громкому делу банды Михаила Скрипника. Среди самых громких преступлений этой ОПГ — убийство в Иркутска авторитета Павла Киселева, покушение на главу другой банды Алексея Бердуто (погиб его телохранитель Максим Телущенко). Кроме того банде вменялось убийство предпринимателя Игоря Светлова, чей расчлененный труп был обнаружен в лесу по Голоустненскому тракту. Следствие заявило, что именно Захарин указал место, где находились останки. Однако вины в убийствах он не признавал.
Отметим, что в 2004 году, когда уже шло следствие, Захарин написал жалобу на жестокое обращение в Европейский суд по правам человека. ЕСПЧ присудил ему в качестве компенсации 30 000 евро.
Дело Михаила Захарина этой осенью снова рассматривал московский суд. Но касалось оно не преступлений, в которых его в свое время уже признали виновным, а места отбывания наказания.
Изначально Захарин попал в далекую «Полярную сову», что расположена в поселке Харп Ханты-Мансийского автономного округа. Но после обращения его старушки-матери осужденного перевели в «Снежинку», которая находится в поселке Эльбан Хабаровского края (это ближе к ее дому, ей проще и дешевле добираться на свидание). Однако внезапно Захарьина из «Снежинки» эпатировали в «Черный дельфин» Соль-Илецка Оренбургской области. Вот этот перевод он и решил оспорить. Суд признал этап незаконным и постановил вернуть арестанта обратно.
Этапы «пожизненников» всегда самые тяжелые, поскольку им приходится обычно преодолевать огромные расстояния. На это уходит порой даже не несколько недель, а несколько месяцев. И вот Захарьин решил поведать нам о том, как они проходят.
«Самое противное - это этапы! Ночные сборы, шмотки, шмоны, суета, нервозность. Транзитные тюрьмы, тусклые боксы, грязные туалеты, заплеванные помещения, лавки, прокуренный воздух. Собачья шерсть в боксах автозака, теснота и неимоверная духота в купе “Столыпинского вагона». Собираешь вещи в сумки, затем выкладываешь. Обыск. Потом снова собираешь. И снова грязь и сажа. Крик, ор, мат, смех зеков – новые знакомства, усталость, сон сквозь шум и стук колёс. Тоже жизнь, тоже путешествие. Внутренний туризм... Из окна – природа, да убогость заброшенных деревень. Люди на вокзалах. Свободные, вольные, счастливые люди, спешащие мимо задыхающихся арестантов. Они даже не подозревают выгодность - нет величия! - своего положения от тел на деревянных полках в рядом стоящем вагоне. И каждый куда-то едет, спешит. У каждого своя цель. Человеку за решеткой остается только завидовать, воображать, мечтать. И радоваться, что свобода рядом, она никуда не исчезла и не стала иллюзорной величиной за долгие годы наблюдения одного и того же здания из зарешеченного окна. Люди счастливы. Они просто не подозревают об этом.
Без согласия, без причины и законного основания, просто взяли, как «предмет» и кинули в другую зону. Еще дальше от семьи и дома, вопреки уже вынесенному судебному решению (отбывать наказание ближе к дому – прим. Авт.). Системе пофиг на судебные решения и закон. У нее своя логика и руководство к действиям. Ей глубоко наплевать на все твои семейные связи, которые ты стараешься сберечь и сохранить изо всех сил все эти годы.
Моя престарелая мать им не аргумент. Умерший, не дождавшийся свидания, отец у них тоже не вызовет сожаления.
… Позади СИЗО Хабаровска и Читы. Впереди СИЗО Новосибирска, Челябинска и Оренбурга. А затем “Черный дельфин», где в начале 2000-х годов была самая высокая смертность (около 300 человек!).
У меня из удобств только чайник, триммер для волос, фильтр для воды и радио (и то, не я его регулирую). Есть еще жажда свободы, мечта, великая цель: дотерпеть все это до конца – и жить! Все твои потребности переключаются на замкнутую в бетонные стены жизнь. Мелочи становятся значимыми, потому что от них зависит твой «комфорт». И система всегда старается лишить тебя этих нужных мелочей.
Банки, контейнера, тряпки, лишняя тарелка, коврик для йоги, теплое белье, степлер, корректор, подушки, шарф, перчатки, зеркало, копирка, часы, бритва, звонок по таксофону, лишнее полотенце или лампочка поярче, - все эти обычные, привычные вещи современного человека в тюрьме становятся «ценностью».
И система манипулирует ими. Запрещает, не дает и того, что положено, оттягивает, обменивает на покорную послушность зека, разменивая его совесть на мелочевку. Система низводит величие и достоинство человека к ничтожеству попискивающей мыши.
…После трехсуточной маяты в стиснутом купе, СИЗО Челябинска встретило меня грязно и волью оплеванных этапных боксов, которые до сих пор еще освещаются лампочками накаливания. Но люди, встречающие меня, приятные, добрые, свойские. Редкий пример, когда перед собой они видят не пожизненника, а просто человека - арестанта. Стены же – угнетают, давят, бьют наотмашь своей антисанитарией, постапокалиптической разрухой!
Спецблок. Полуподвал. Окно – стеклопакет, за ним темнота, из-за железных листов. Темнота кишит крысами! Вонь крысиного, собачьего говна, гниль трупов птиц – этим «букетом» дует из окна. Влага, сырость, тухлость этого места заставляет стиснуть зубы, сморщить лицо и терпеть. Паутина на стенах, грязный пол, все виды насекомых, вся живность живет вместе с тобой на трех квадратных метрах.
Ни лучика света, ни свежего ветерка, глотка воздуха, ни широкого шага по камере, - только отвращение к такой форме существования, расположенного на планете Земля. Россия. Челябинск. СИЗО-1. Полуподвал спецблока. Камера №2. Был бы у меня враг лютый и ненавистный - и ему не пожелал бы умереть в таком месте!
…Тишина, капает кран. Звон в ушах. Где-то вдалеке лают фсиновские псы. Бегают и сталкиваются в голове мысли. Мне кажется, мир перестал быть. Схлопнулся за этими стенами. Они настолько толстые и сырые, что, кажется, сквозь них не пройдет нейтрино.
Впереди – неизвестность. В душе – праведный гнев. И ты в системе. Ты бездушная единица. Поэтому она не нуждается в твоей улыбке, жеста добром, поступке, слове.
Оступившись раз – попадаешь в число виноватых пожизненно. На лбу словно выжжено «Преступник, возврату к обществу не подлежит. Сжечь! Пепел распылить по ветру».
Хочется перспективы! Синего неба, звезды, зеленого луга до горизонта. Нужна человеку глубь, высота, ширь, даль. Свобода и пространство у него в генетическом плоде, в ДНК, зашло с молекулами материнского молока. И вот ты в системе. Она выжигает из тебя свободу, делает двухмерным, близоруким, коротко мыслящим, мало приспособленным к жизни существом.
…Не видеть звезд годами. Не касаться рукой травы. Не пройтись босиком по берегу моря, не подкинуть к небу уже выросших и не родившихся детей. Что за наказание – без возможности быть прощенным. Что за кара, злобный жребий. Как будто говорит: «Вот тебе жизнь – дострадай ее до конца и умри. Многим шанс будет дан, тебе – нет».
В наказании должен быть смысл, в него должна быть заложена возможность исправиться и осознание совершенных злодеяний. Наказание ради наказания – это концепция палача. А из выстраданных мучений должен родиться новый, очищенный человек. Он должен сотворить добро из прошлого зла, через боль и раскаяние, ибо «больше сотворить его не из чего».
... «Перевоспитывают». Но! По мнению системы (а у нее есть мнение) ты не способен меняться. Ты не способен к добру, состраданию, прощению, раскаянию, взаимопомощи. Общество, – страдая само, - требует твоих страданий и мук. Оно хочет видеть твою кровь. И иногда оно ее видит – успокаивается. Возмездие воздано. «Социальная справедливость» - состоялась. Аминь».
То, что описывает Захарин, увы, реальность для пожизненно осуждённых. С одной стороны, надеемся, что прочитав это, молодые люди не станут романтизировать криминальный мир и постараются сделать все, чтобы прожить жизнь честно и не попасть за решетку. С другой стороны, человек даже в самой страшной тюрьме должен оставаться человеком, чего нынешняя система, к сожалению, не хочет принимать.