Егор Перминов называет себя сельским активистом, но сразу поправляется: «Я такой не один в Рефтинском».
— Я никого не информировал, что отправил видеообращение на «Прямую линию», — начал разговор Перминов. — Не надеялся, что на мое послание обратят внимание. Это как русская рулетка. Незадолго до мероприятия со мной связались. Попросили предъявить доказательства моих слов. Это логично, мало ли кто мог оставить сообщение. Я сходил в больницу, отснял помещения и отправил.
О том, что Егор будет задавать вопрос, он узнал уже по факту. День в день.
— Во время «Прямой линии» мне позвонили: «Сейчас Владимир Владимирович ответит на вопрос, и готовьтесь задать свой». Предупредили, что надо уложиться в одну минуту. Потом меня вывели в эфир. Честно говоря, раньше я считал, что на «Прямой линии» все заранее спланировано, слово дают только своим. Оказывается, это не так. Я человек из народа, не чиновник, не сижу в больших кабинетах, часто выступаю с критикой партии власти.
В своем выступлении Перминов доложил президенту, что в здании больницы не производили ремонта с советских времен, на прием к узким специалистам не записаться, а качество консультаций оставляет желать лучшего.
После «Прямой линии» в поселке случился переполох.
— Через полтора часа в больницу съехались все СМИ. По всей видимости, администрация поселка заблаговременно сделала фотографии первого этажа больницы, где недавно провели ремонт. Вот эти снимки потом опубликовали издания. А меня выставили клеветником.
Экскурсию для журналистов провели главврач больницы и старшая медсестра поликлиники. Корреспондентам показали отремонтированный первый этаж с розовыми диванами, информационным табло, регистратуру. Продемонстрировали несколько приличных медицинских кабинетов. Но вот дальше журналистов не пустили.
— Лишь нескольким корреспондентам удалось прорваться за пределы отремонтированного этажа и рассказать правду, — добавляет Егор.
«Людей никто не слышит»
На следующий день в больницу приехали проверяющие.
— Не могу сказать, прокуратура это была или еще кто-то, меня в курс дела не вводили, — продолжает собеседник. — Но селяне сообщили мне, что в тот день закрыли кабинеты, где нет ремонта и оборудования. Пациентов туда не пропускали, врачей пересадили в другие комнаты. Как я понимаю, таким образом руководство стационара попыталось замылить проблему.
В воскресенье Перминову удалось поговорить с сотрудницами приемного отделения, которые подтвердили, что получают мизерные деньги.
— Девушки показали свои зарплатные квиточки. Они получают от 17 до 19 тысяч рублей. Только у одной оклад оказался 30 тысяч. Но женщина практически живет на работе, — описывает ситуацию активист. — Эти люди круглосуточно оказывают первичную помощь: зашивают раны, отмывают людей, если те обгадились, и многое другое. К ним привозят алкоголиков с побоями, травмированных. По ночам они откачивают наркоманов в невменяемом состоянии. Когда пациенты начинают буянить, защитить девчонок некому. Охрана находится в другом крыле больницы. Но на посту сидит бабушка, которая если и придет через полчаса, то вряд ли поможет. Еще они поведали, что выполняют ряд задач, которые не обязаны делать. Но специалистов не хватает. За дополнительную нагрузку им не доплачивают. Пожаловались, что сами покупают лампочки в кабинеты, канцелярские товары, одежду.
Жалобы сотрудников Егор записал на видео.
— В разговоре принимала участие уборщица. В какой-то момент женщина не выдержала и заплакала. Она говорила, что много лет сотрудники пытаются достучаться до чиновников, просят повысить зарплаты, сделать ремонт в больнице, но их никто не слышит.
На вопрос, почему люди не увольняются, Егор отвечает: «Они говорят: кто сюда еще придет за 17 тысяч рублей? А если приемное отделение закроют, то смертность возрастет».
— Девушки не боятся, что их уволят после таких откровений?
— Они изначально опасались реакции руководства. Но мы решили, если молчать дальше, то справедливости не дождемся. Сошлись на том, что обнародуем правду. Девчонки согласились. А чем они рискуют? Потерять 17 тысяч рублей? Пока на беседу со мной решились четыре человека, но появляются еще желающие. Люди потихоньку скидывают пелену страха, настраиваются на борьбу.
Хотя, признаюсь, процесс идет тяжело. Например, у меня не получилось зайти в отделение скорой помощи. По слухам, есть устное негласное распоряжение начальства, что сотрудники не должны ни с кем разговаривать, от интервью отказываться. Если что-то всплывет — человек может попасть под увольнение, после которого никуда не сможет устроиться. Классика жанра.
— Вам из администрации поселка звонили, интересовались, зачем вынесли сор из избы?
— Мне никто не звонил. Я ведь и раньше боролся за права людей. Так что подобные вопросы — пройденный этап. В поселке все в курсе моей активной позиции. Вопрос про больницу я поднимал еще в 2021 году.
Я иногда думаю: почему чиновники не признают свои косяки? Да потому, что за годы карьеры привыкли к красивым отчетам, не воспринимают критику. Не помню, чтобы наша администрация хоть когда-то заявила: мы ошиблись, извините.
— Думаете, не спустят на тормозах эту историю?
— В воскресенье начали ремонтировать второй и третий этажи больницы. Представляете себе, какая скорость! Но если мы не станем предпринимать усилия, следить за ситуацией, то, вполне возможно, стационар отремонтируют частично. Пустят пыль в глаза. Поэтому я решил, что отчет о ходе ремонтных работ буду отправлять в Москву. Мне ведь сказали, если на меня станут оказывать давление или что-то не заладится, я могу обратиться в Администрацию Президента. Так что не просто так меня на растерзание волкам кинули: мол, задал вопрос президенту, а дальше разбирайся сам.