Трагедия России состоит в том, что у нас реформаторами традиционно являются люди, не имеющие представления о том, что они хотят реформировать. Надо знать, что ценности 2-й статьи Конституции, по крайней мере до Русской весны 2014 года, были основными ценностями Президента РФ Владимира Путина. Он еще при появлении на политической сцене в 1999 году в своей статье «Россия на рубеже тысячелетий» как западник утверждал, что после во многих отношениях бессмысленного коммунистического эксперимента мы возвращаемся на «столбовую дорогу цивилизации, в основе которой лежат принципы рыночной экономики и демократии». В этой статье Путин по сути излагает ценности русского либерального консерватизма, ценности того же Петра Струве, предлагающего соединить ценности европейской цивилизации и свободы с ценностями российской державности.
На мой взгляд, нет оснований выводить нынешнюю идеологию СВО, повторяющую основные тезисы евразийства Александра Дугина, из антикоммунизма, либерального консерватизма Путина нулевых. И лично меня пугает, что сегодня как-то само собой ценности, закрепленные в нашей Конституции, выталкиваются ценностями не просто евразийства, а прокоммунистического евразийства Дугина, который настаивает на том, что Россия жива до тех пор, пока она расширяет свою территорию. И меня, конечно, поразило, что В.Сурков, который очень много сделал в нулевые для пропаганды просвещенного патриотизма западника Петра Струве, сегодня повторяет вслед за Александром Дугиным, что прекращение расширения территории России было бы для нее равносильно самоубийству.
И самое опасное, что этот дугинский вариант нынешнего лозунга «Россия не Запад» идеологи Валдайского форума, к примеру, Константин Богомолов, уже называют сутью русской цивилизации. И уже вслед за Александром Дугиным учат нас, что реализация евразийского проекта предполагает бесконечный подвиг русского народа, его готовность идти на немыслимые жертвы и лишения, лишь бы реализовывалась и развивалась национальная идея.
«Если раньше, — рассуждает Александр Дугин, — мы воплощали в жизнь мессианистическую идею Карла Маркса, то теперь мы претендуем на последнее слово в земной истории. Это высшая сверхзадача нации как богоносного народа. Русским есть дело до всего и всех». Более того, Александр Дугин считает, что русские пошли за большевиками, не потому что те пообещали крестьянам мир (то есть спасение жизни) и землю (кусок помещичьих наделов), а потому что якобы русские почувствовали в коммунистической идее свои собственные эсхатологические идеи — торжества Справедливости и Правды. По сути, Дугин в своем проекте «ЕврАзия» призывает вернуться к советской мобилизационной экономике, «воспрепятствовать процессам приватизации и капитализации, а также биржевой игре и финансовой спекуляции» в своей новой евразийской империи.
И при этом Александр Дугин настаивает на том, что на самом деле его проект — вариант русского славянофильства, идущего еще от А.С.Хомякова. И конечно, Дугин ссылается на несомненный авторитет русского филолога, историка Николая Трубецкого как создателя евразийской идеи. Действительно, до Николая Трубецкого, до начала 1920-х, вообще не существовало понятия «евразийская идея». И никому в голову не приходило искать в душе русского человека наследство татаро-монгольского ига. Религиозно-национальный подъем, о котором говорил Николай Трубецкой, когда он еще считал себя отцом евразийской идеи, был вызван протестом против татаро-монгольского ига, и он совпал с распадом монгольской государственности. Но в самом религиозно-национальном сознании русского народа ничего восточного не было.
Почему-то все наши нынешние евразийцы никогда не вспоминают о том, что для самого Николая Трубецкого его евразийство было игрой ума молодого ученого, который, создавая этот миф, хотел показать, что он ни с красными, ни с белыми, а с чем-то своим. Никто из них не вспоминает, что уже в конце 1920-х Николай Трубецкой закончил свои игры в евразийство и до конца жизни сожалел, что отдал так много сил созданию этого мифа о якобы евразийской природе русского национального сознания. Да, русская нация расположилась на евразийской территории. Да, русское государство было соединением жизни славян с народами Востока. Но в самой русской культуре, в русском национальном сознании не было ничего от азиатских народов, живших в России. Трубецкой писал своему другу Сувчинскому 10 марта 1928 года: «На самом деле весь этот «евразийский кошмар» это тяжелый крест для меня, и я хочу бросить его, уйти от него, забыть про него, и это было бы для меня великим счастьем». Но то, что было кошмаром для Николая Трубецкого, становится сегодня нашей государственной идеологией, я имею в виду убеждение, что Россия живет до тех пор, пока она расширяет свою территорию.
Александр Дугин к евразийскому проекту Николая Трубецкого добавил еще свою веру в непреодолимую коммунистичность русской нации, добавил мысль о том, что Россия не просто евразийская империя, а особый евразийский мир, особая евразийская миссия, которая якобы толкает русский народ к постоянному расширению своей государственности, присоединению всё новых и новых территорий. Не забывайте, Николай Трубецкой как западник и как христианин не мог не понимать, что если Россия это страна, которая расширяет свою территорию, то это страна, которая постоянно воюет и которая постоянно убивает своих людей. Подобные мысли были недопустимы для Николая Трубецкого, для всех представителей русской культуры.
Нельзя нам в угоду нынешнего евразийства отказываться от 2-й статьи Конституции, ибо вся русская литература, вся русская общественная мысль признавали исходные ценности европейской цивилизации, ценность человеческой жизни и личности, ценность свободы и демократии. Отец русской религиозной философии начала ХХ века Николай Бердяев говорил, что принцип «человек не может быть средством» лежит в основе русского религиозного гуманизма.
Да, у славянофилов было отторжение от давления европейского рационализма, который, с их точки зрения, калечит душу человека. Но никто из них, на что обращал внимание Николай Бердяев, не отрицал главную ценность европейской цивилизации — ценность свободы. Все они, как писал Бердяев, «были горячими сторонниками свободы личности, свободы совести, мысли, слова и своеобразными демократами, признавая верховенство народа». И идея гласности, идея, что для нормальной общественной жизни нужна правда, принадлежит именно славянофилу Ивану Кириевскому. Примером тому письма и статьи Кириевского, защита им политической культуры Запада, ее демократии, а именно Конституции монархической Англии, ее политики гласности.
Кстати, идея конституционного строя, конституционного ограничения русского самодержавия, которую будут выдвигать кадеты во главе с Павлом Милюковым, существует уже в статьях Ивана Кириевского. С его точки зрения, нет ничего страшного в конституции, ибо иностранное слово «конституция» в русском переводе означает ни больше ни меньше «устройство». И все то, что враждебно, с точки зрения Александра Дугина, евразийской цивилизации, которая, как он говорит, призвана опрокинуть колосс западной цивилизации, на самом деле проповедовалось русскими славянофилами.
Никто из славянофилов не защищал так страстно права и свободы личности, как основатель славянофильства Алексей Хомяков в своих статьях еще конца 30-х ХIХ века. Чем гордится славянофил Хомяков? Тем, что пытка отменена в России тогда, когда она существовала почти во всех судах Европы. Что такое для Хомякова «крепостное состояние крестьян, введенное Петром Первым»? Не что иное, как «мерзость рабства». Чем привлекательна для Хомякова Россия в ХIХ веке? Тем, что произошла отмена смертной казни, «появилось человеколюбие в праве уголовном». Во что Хомяков верит, на что надеется? Что «в наше время (текст был написан в 1839 году — А.Ц.) мерзость рабства, тяжелая для нас во всех смыслах, должна вскоре искорениться».
А Дугин, вещая на радио несколько дней назад, говорил, что нет ничего более чуждого нашей родной цивилизации, чем западные права и свободы личности и ценности гражданского общества. И это только один пример... Страшно то, что мы сегодня, особенно в условиях СВО, начисто отрицаем все достижения своей культуры, русской общественной мысли. Какой русский литератор, мыслитель мог подумать, что после окончания коммунистического эксперимента мы возьмем на себя безумную миссию бороться с основными ценностями нашей собственной национальной культуры, нашей собственной общественной мысли. Я убежден, что самоубийством является не отказ от идеи постоянного расширения русской идеи, а нынешний отказ от русской правды, правды о русском национальном характере, правды о русской истории ХХ века.