Ермаков Николай Николаевич, 20.06.88 г.р., и Ермаков Константин Николаевич, 20.12.90 г.р., оба мобилизованы Кондровским военкоматом 15 октября 2022 года. В ходе боевых действий 17 января 2023 года в Луганской народной республике, в районе деревни Куземовка, старший Николай был убит, по словам младшего Константина, на его глазах. «Смерть Николая Ермакова готов на суде подтвердить замполит части», — говорит мать.
Константин Ермаков три месяца лежал в разных госпиталях — в Белгороде, Ленинградской области, даже на Камчатке; у него множественные ранения…
До сих пор Константин хромает. «С такими ранами, предупреждают доктора, нужно восстанавливаться минимум год», — продолжает Вера Ермакова.
Уже во время реабилитации из-за того, что ходит с трудом, он упал и сломал ключицу — ему поставили титановую пластину. И дали освобождение еще на 30 дней.
До 10 августа Константин Ермаков признан через ВВК временно негодным к службе. После — должен отправиться в свою часть.
11 августа Дзержинский районный суд их городка Кондрово Калужской области будет рассматривать иск Веры Ермаковой о признании Николая Ермакова умершим. На данный момент старший брат официально числится пропавшим без вести.
«Мы куда только не обращались — везде приносят соболезнования, говорят, что он с честью и достоинством выполнил свой воинский долг, — говорит мать. — До апреля вообще не могли точно сказать, что с ним, где он. Я каждый день звонила, а меня только успокаивали: мол, что вы волнуетесь, жив, здоров, в строю. Я им говорю: не может такого быть, младший сын видел смерть старшего! «Нет, у нас таких сведений не имеется».
Как только Николая признают погибшим, а сделать это могут лишь через суд, Константин сможет усыновить его детей — своих племянников.
Тогда, убеждена мать, оставшийся в живых сын будет комиссован и вернется домой.
«Это все мои дети»
Старенький автобус из Калуги в Кондрово трясется не по-детски на ухабах, словно «уазик» на фронтах Великой Отечественной. Да еще и сильный ливень с громом начался в дороге.
Кондрово — городок с историей. Единственный раз находился под гитлеровской оккупацией 100 дней — с октября 1941 по февраль 1942 года. В память об этом установлен обелиск в центре: огромный меч, воткнутый в землю. «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет».
Опустевшие улицы. Полупустые магазины. Дорожную пыль с августовской листвы смывает дождь. Кажется, будто в этом городе не осталось людей. Все попрятались от непогоды.
У Николая Ермакова остались двое детей. Дочка Настя — сломанная веточка, глубокий инвалид, не ходит, не говорит, не понимает ничего. Она родилась на 26-й неделе беременности. Брат Артем — моложе нее на год.
У Константина есть сын Ваня. Ему 4 годика.
11-летний Артем похож на Ваню, как родной брат. Так же, как почти не различались между собой Николай и Константин.
Артем и Иван и есть родные. По матери — Людмиле Ермаковой.
У очень давно не ремонтировавшегося автовокзала с единственным светлым пятном — пластиковым окошком билетной кассы — меня встречает Люда, жена Константина. И она же — бывшая гражданская жена Николая. Исхудавшая, заплаканная, измученная. Потом на старых семейных фотографиях (хотя каких же старых — им всего-то год) я не узнаю ее: от женщины в прямом смысле осталась половина. И совсем другое выражение лица.
Люда выросла в детском доме. Он тут же, неподалеку.
Люда: «Мама моя двадцать пять лет лежит в больнице. Когда ее положили, ей было 30. А мне было шесть. Так я попала в детский дом. Маму я навещаю, но шансов забрать ее к себе практически нет. В детском доме я познакомилась с Константином. Потом он ушел в армию. А со мной остался Николай. Двое детей у нас родились».
Дочка Настя при рождении весила меньше килограмма, сильно недоношенная. Ее выхаживали четыре месяца. Когда Люда была беременной, переболела воспалением легких. Кололи антибиотики. Врачи сказали, что, может, от этого и начались преждевременные роды.
Через год у них с Колей родился второй ребенок, Артем. Тоже недоношенный — на 32-й неделе.
Люда: «С Настей сказали, что все вроде бы нормально могло быть. Она выправляться стала. Но потом мы попали в аварию — и все. Больше она в себя не пришла».
Так что не удивляйтесь — они все ее дети… Одновременно и родные, единоутробные, и двоюродные по отцам.
Двое — от Коли. Один — от Кости. «А мама у всех — я одна».
Из родственников больше у Люды никого. «Она для меня такая же дочь, как и два моих сына», — говорит мама Вера.
Вера: «У меня сыновья так были воспитаны. Брат за брата. Они и похожи — как близнецы. И всего два года разница. Сначала Коля ушел в армию служить, затем Костя. Один отдавал долг Родине в Ленинграде. Второй — в Ростове. Я одна без них, считай, и не жила. Всегда был рядом кто-то.
Если честно, тяжело их было растить. Это же 90-е. Мы в деревне тогда жили. В колхозе четыре года зарплату не платили. Хозяйство развалилось. Перебивались на детские пособия. В 2003 году умер муж. Не выдержал всех этих трудностей, нищеты. Дальше я тащила пацанов одна.
Старый дом в деревне до сих пор стоит, как воспоминание об отце. Сейчас-то он никому уже не нужен — не станем мы туда возвращаться, да и некому».
Люда: «Коля работал в Москве. На стройке. Зарабатывал хорошие деньги. Мы расстались, я вернулась к Косте, своей первой любви, но детям Коля помогал.
Они и на самом деле разные, Коля и Костя. Костя — добрый. Он и на всех фотографиях такой, и по жизни. До мобилизации работал бригадиром по выращиванию грибов. У нас здесь, в Кондрове, все выращивают шампиньоны. На этом весь городок держится.
Костя для семьи ничего не жалеет. Самому ему ничего не надо. Когда лежал на Камчатке в госпитале, заказал мне в подарок по доставке огромный букет цветов. За девять тысяч, представляете?»
Вера: «Коля — другой. Более жесткий, что ли. В отца. С ним всегда непросто было. А Костя — в меня. Мягкий, податливый.
Но, несмотря на то, что они такие разные, очень друг друга поддерживали. Какая бы драка ни случалась в деревне, всегда стояли рядом — спина к спине. Так их воспитывал муж. Помню, как-то смотрю в окно, а Коля брата из школы на себе тащит: Костю побили, и он его до последнего защищал. Господи, думаю, вот что значит — братья…
И когда обоим пришли повестки — в один день, 15 октября, — у Коли, как считают мать и жена, был шанс остаться, потому что дочка Настя — тяжелый инвалид, все об этом знали. В военкомате прямо спросили, у кого есть дома дети-инвалиды, но он сказал, что брата не бросит. Так они и ушли».
Один брат стоял у подъезда, курил и ждал второго брата. Вера смотрела в окно и не знала, что видит сына в последний раз.
Железная дорога, пустые поля, пустые разрушенные деревни вокруг. Боевые действия в том районе, где на глазах у Константина погиб Николай, закончились в январе 2023 года.
Российские войска зашли на эту территорию только спустя несколько месяцев, но никого там не нашли.
Может, кто-то похоронил останки. Пока об этом ничего не известно. Родные сдали генетический анализ, но ДНК надо с чем-то сравнивать, а с чем? Ни живого, ни мертвого. Никого. Есть вероятность — так и написали в официальной бумаге, — что Николай мог оказаться в плену. Вера верит словам младшего сына.
Вера: «Самого Костю его товарищ вытащил. Иначе бы и младший там остался. Друг тащил его на себе. Шесть километров. Костя просил, чтобы он его бросил, не рисковал жизнью. Но тот все равно его спас.
Парень этот к нам потом приезжал в гости в мае. Костя долго нам не говорил, что Коли нет. Сказал по телефону из госпиталя, но мы уже понимали…
Мне кажется, что пока он молчал — сам не верил в его смерть. Это потом он уже нам рассказал, как Колю ударило в голову снарядом ВСУ, и из-под его каски потекла кровь. И как ему кричали не смотреть туда. Потому что — всё.
Я сама с Колей последний раз поговорила 14 января. Накануне моего дня рождения он позвонил. Поздравил. Мне исполнилось 59 лет. А назавтра они уже ушли в тот бой…»
Младший сержант, гранатометчик Николай Ермаков пропал 17 января. Но официально пропавшим без вести его считают с 4 апреля. Так положено. Выждать время — мало ли, вдруг отыщется. «Пропал без вести» не все равно, что «погиб» — со слов командования, есть надежда.
После госпиталя младшему сержанту, стрелку мотострелкового взвода Константину Ермакову дали официальный отпуск. До полного восстановления здоровья.
Сейчас он почти не общается с посторонними. Все те несколько часов, что я разговаривала с Верой Федоровной и Людмилой Ермаковыми, Константин просидел во дворе один. Передвигается он тоже с трудом, ногу подволакивает. Уже дома пришлось сделать еще одну операцию по извлечению мелких осколков. В военкомате сказали, чтобы предоставили чеки — потом все оплатят.
Один пакет с документами Николая, второй — Константина показывает мне Вера. У них за всю жизнь столько бумаг не накопилось, как за этот последний год.
Вера: «У Кости начались провалы в памяти. Ключи недавно потерял и никак не может найти. Руки трясутся. Глаза старого человека. Не спит он совсем. Рассказывает, что только забудется — и будто бы, как в кино, все прокручивается заново».
12-летняя Настя сосет палец. Целыми днями девочка сидит в своей инвалидной коляске. Надо только тщательно фиксировать спину — иначе голова не держится. Люда из-за дочки-инвалида работать не может. Вера уже на пенсии. Два сына — Колин и Костин — совсем мальчишки. За ними нужен глаз да глаз.
Женщины ухаживают за Настей вдвоем. «Кормить стараемся в одно время, чтобы легче было с туалетом. Она же еще и растет… С каждым днем все тяжелее за ней ухаживать, — объясняют они. — Еду, конечно, приходится измельчать, как для младенца. Иначе не проглотит».
Дядя Костя подходит, начинает с Настей играть — с ней он оттаивает, а она ему улыбается. Может быть, думает, что это папа.
В этой семье остался один мужчина. «Мы как персты».
Замполит готов дать показания, что видел смерть Коли. И Костя — непосредственный свидетель. Осталось только дождаться суда. Но Костя должен уехать в часть еще до того, как начнется суд, несмотря на его состояние.
Вере и Люде подсказали, что демобилизовать Костю можно, оформив на него Колиных детей. Потому что по здоровью, через врачебную комиссию, делать это дольше и сложнее. А это их единственный шанс. Для того чтобы детей Коли разрешили усыновить, тот должен быть признан погибшим. Иначе никак.
У Константина один сын Ваня. И еще двое — Настя и Артем, дети его жены, — остались в наследство от брата. Всего, значит, трое.
По закону вообще-то не мобилизуют только отцов четырех детей. А такой законопроект в Госдуме, чтобы не мобилизовать многодетных отцов троих, был, но не прошел.
Да, детей у Ермаковых всего трое. Правовых оснований вроде бы нет.
Но Настя — глубокий инвалид. Вера и Люда уверены, что в их ситуации, учитывая вдобавок характер ранений и травм Константина, может быть сделано исключение. Им так подсказали юристы. Они верят.
Люда с Верой усаживают девочку поудобнее, чтобы я смогла их сфотографировать. Тонкие как спички ноги — в три раза тоньше, чем у здорового ребенка. Даже для того, чтобы Настя держалась в таком вот вегетативном состоянии, все равно нужно постоянно ее наблюдать у врачей. Недавно сделали операцию. Удалось по квоте.
Когда Коля ушел на СВО, им поставили наконец пандус у подъезда. Как для дочери героя. Люда ходила замораживать банковский кредит на мужа-военнослужащего, так у нее заодно спросили: что-нибудь еще нужно? Пандус они ждали 12 лет. Поставили в итоге за один день. Молодцы!
Еще на Новый год подарили Артему от соцзащиты билеты бесплатные — в Калугу, в ледовый дворец.
Люда: «Когда Артем узнал, что Коли нет, то запретил нам вообще произносить слово «папа». Наверное, ему так легче. Он уже взрослый совсем, перешел в шестой класс. Ногти вот только стал грызть — как ни пытаемся его отучить, пока не получается.
Когда Николай уходил, то хотел купить квартиру для сына и дом для них всех. Костя, вернувшись, приобрел гарнитур и мягкий уголок на кухню. Тоже очень красиво. Они давно о таком мечтали».
Я разглядываю фотографии этой семьи. Последний день рождения старшего брата. Шашлыки. 34 года. «35 лет Николай широко хотел отпраздновать. Юбилей был бы этим летом. Но не получилось».
«Вперед, Угра!»
На еще одном снимке — пора листопада. Октябрь. Деревья у их дома стоят разноцветные. Люда с Костей улыбаются в обнимку. Он уже в камуфляже. Она его провожает.
Третий — видеоролик. Голые ветви, стылые чужие поля. Люди в балаклавах. Поздняя осень. Костя не захотел сниматься. А Коля — вот он: телефон выхватывает его лицо, резкие скулы. «Он всегда был хмурый», — объясняет Людмила.
«Вперед, Угра», — бренчит на гитаре парень с закрытым лицом, а те, кто вокруг, у потухшего костра, ему подпевают. Я так понимаю, что все это были калужские ребята. Потому что песня местная.
После летнего дождя малышня в Кондрове высыпала играть на свежем воздухе. Гоняют на самокатах и велосипедах, прячутся в крапиве и лопухах, весело кричат что-то. Одни, без взрослых. Напоминает времена нашего безмятежного детства…
Этим и хороша глубокая русская провинция, что здесь не бывает страшно.
Мама Вера: «Похоронить своего ребенка я не могу, так как он числится без вести пропавшим. Даже тела нет, чтобы ходить на могилу, — может, тогда хоть легче бы стало. Что вот он есть, рядом.
Поэтому умоляю не дать мне потерять последнего сына — Ермакова Константина Николаевича, 1990 года рождения, так как он единственная опора для нас с невесткой и детей.
Я хожу и все держу в себе, сегодня вот перед вами не сдержалась, расплакалась. А так я кремень…»