«Они так настрадались перед смертью... Мы должны сделать все, чтобы помочь их семьям», — сказал тогда один из прокуроров, который поддерживал обвинение по уголовному делу. А потом председатель Следственного комитета РФ Александр Бастрыкин собрал у себя в кабинете матерей погибших детей, чтобы выслушать их просьбы.
Была там и мама 12-летней Амалии Анна Широких. На встрече с главным следователем страны она попросила помочь с жилищным вопросом. И сразу же было принято решение о выделении ей квартиры. Но по чьей-то халатности или какому-то недоразумению этого не произошло. Анна и ее дети (брат и сестра погибшей Амалии) сейчас в отчаянном положении. На время их приютили приезжие из Афганистана — выделили им крохотную комнатушку.
В этой истории с чего ни начни — кажется, что кругом мрак. Но, может быть, после этой публикации (прошу считать ее официальным обращением к главе СКР Александру Бастрыкину) прольется свет и семья сможет, наконец, начать новую жизнь. Правда, уже без Амалии...
«Дочь просилась домой накануне гибели»
Из досье «МК»: Трагедия произошла 18 июня 2016 года на Сямозере, расположенном в южной части Карелии. Это озеро большое (площадь водного зеркала почти 300 километров), проточное, с подводными течениями, связано с реками.
Утром группа из 47 детей в сопровождении четырех инструкторов отправилась в поход на лодках. Начался шторм. Только у одного мальчика с собой был мобильник, он дозвонился до службы спасения, но его переадресовали в скорую помощь, а там ему не поверили. Две лодки перевернулись, дети упали в воду. Искать их стали лишь на следующий день. Все погибшие (14 человек) были в возрасте 12 и 13 лет.
Передо мной Анна Широкова. Ей 47 лет, у нее осталось двое детей, и она все время плачет. Это женщина с трудной, если не сказать жуткой, судьбой. Ее жизнь состоит из драм и потерь.
Рожденная в мордовской тюрьме, выросшая в детском доме, она не смогла добиться от государства получения положенной ей квартиры. С тремя своими детьми (Амалия была старшей) она скиталась по чужим углам. Но все же первым делом я спрашиваю про Амалию.
— Старшая дочка… Я ее очень люблю (Анна часто говорит о дочери в настоящем времени. — Авт.). Отрада матери. Толковая.
Как все произошло? Мне позвонили из соцзащиты, предложили отправить Амалию бесплатно в лагерь. Я сказала, что расскажу ей, а она сама уже будет решать. Все-таки ей уже 12 лет.
Дочку я даже отговаривала: «Ты ведь в походы никогда не ходила». А она мне: «Мама, я хочу. Поеду». Собирать все справки нужно было оперативно, и везде были какие-то препятствия, как будто бы нас все останавливало. Но поехала она в итоге с удовольствием.
Первые два дня были без связи, я начала паниковать. Но потом она позвонила, сказала, что ей там нравится. Только пожаловалась на одного вожатого, который ругается матом и бьет мальчиков (этого вожатого после трагедии привлекли к суду. — Авт.).
Потом мы с ней через день созванивались, она рассказывала про походы. Говорила, что они сплавляются. Но я и представить себе не могла, что это все на огромных водных территориях. Я и другие родители были уверены, что дети в полной безопасности.
14 июня дочка позвонила и попросила: «Мама, забери меня отсюда». Я ей ответила, что осталось совсем немного (им предстоял последний поход, потом все — домой). Не могу себе этого простить до сих пор... Она мне ответила: «Ну, тогда я тут останусь». И осталась навсегда...
Прошло семь лет, но смерть ребенка забыть невозможно. Анна все время задается вопросами, ответы на которые уже давал или еще даст суд (процессы идут, но основные — по уголовному делу — завершены, виновные осуждены).
— Я часто думаю про то, что, если бы у них не отняли телефоны, у них был бы шанс спастись, — говорит Анна. — Только один мальчик имел при себе мобильник (он его спрятал). Он дозвонился до больницы. А ему сказали: «Не балуйся» и повесили трубку. Отняли у него и других детей надежду...
Перебирать все это в мыслях снова и снова стало для Анны уже привычкой. Возможно, если бы судебные процессы шли быстрее, то ей и другим было бы легче. Но как есть.
Справка «МК». После трагедии было возбуждено сразу несколько уголовных дел, которые можно поделить на четыре категории.
Первая — дела против работников лагеря. Хозяйке парк-отеля «Сямозеро» Елене Решетовой и ее заместителю Вадиму Виноградову, а также трем инструкторам предъявили обвинение по ч. 3 ст. 238 УК «Оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности». Решетова и Виноградов приговорены к 9,5 года колонии общего режима.
Вторая — против должностных лиц Карелии, в числе которых был глава местного Роспотребнадзора Анатолий Коваленко, по ч. 3 ст. 293 УК РФ «Халатность, повлекшая по неосторожности смерть двух и более лиц».
Коваленко в итоге был оправдан. Получил компенсацию в размере трех миллионов за моральные страдания.
Третья — против фельдшера районной больницы Ирины Щербаковой, которая не поверила звонку с просьбой о помощи, по ч. 3 ст. 293 УК РФ «Халатность». Приговорена к 3 годам колонии.
Четвертая — против двух столичных чиновниц, одной из которых, Татьяне Барсуковой, вменялась та же «халатность». Их приговорили к 4 годам колонии, но освободили в связи с истечением сроков давности.
Нарушений в самом лагере было множество (включая некачественное питание). Предупреждение МЧС о надвигающемся ненастье руководство лагеря проигнорировало, контроля за надлежащей экипировкой детей не велось. Суда не прошли проверки, их нельзя было спускать в озеро с опасными подводными течениями.
В одном каноэ даже не было пробки, оно затонуло по этой причине (туда залилась вода). Никто из руководителей лагеря не контролировал, как проходит сам поход, потому не было быстрой реакции со стороны спасательных служб.
— Даже те дети, которые спаслись, провели в воде по 8–16 часов, — говорит Дарья Золотарева, которая в судах до сих пор представляет интересы пяти матерей погибших детей, в том числе Анны Широких. — А про погибших... Прокурор сказал, что дети умерли страшной смертью и что мы должны сделать для их семей максимальное из возможного. Он при этом еле сдерживал слезы. Вы видели когда-нибудь плачущего прокурора?
— На кладбище рядом с Амалией похоронен мальчик, который тоже погиб на озере, — вспоминает Анна. — Мы какое-то время ходили вместе на могилки детей. Но скоро та мама перестала приходить. Оказалось — умерла. Ей было всего 37 лет.
— Все матери, потерявшие детей, до сих пор не пришли в себя, — говорит Дарья. — Я с ними общаюсь, и у них одинаковые симптомы. Они редко выходят из дома, в разговорах и действиях могут быть непоследовательны. Иногда звонишь, а женщина отвечает: «Я больше ничего не хочу слышать про это».
Дети, которые остались в семьях, очень болезненно переживают гибель сестер или братьев. Они все, за редким исключением, психологические инвалиды. Одна девочка (у нее брат погиб) до сих пор лечится в психиатрической больнице.
Но самая тяжелая ситуация с семьей Широких. Она и до этого перенесла столько всего, что нуждалась в помощи (мать не особенно умеет отстаивать свои интересы и права из-за того, что сама воспитывалась в детском доме). А уж после того, как Амалия погибла, стало совсем тяжко.
Рожденная в тюрьме
Маленькая комнатушка на окраине Москвы. Сюда еле вместились диван и кровать. На первом спит Анна с дочерью, на второй сын. Между ними узенький проход. Вещи висят на двери, разложены по пакетам, что-то под кроватью и на диване. Маленький стол уставлен посудой, завален документами. Делать уроки двум школьникам просто негде. Да и вообще, надо признать, что жить в таких условиях сложно.
Но Анна рада и тому, она понимает, что приютившие их афганцы могут попросить покинуть жилье в любое время. Она точно не такой судьбы хотела своим детям. Но лучше так, чем отдавать их в сиротский дом, как когда-то сделала ее мать.
— Я родилась в тюрьме в Мордовии в 1976 году, — начинает горестный рассказ уже о себе Анна. — Моя мама — коренная москвичка. Так случилось, что она осталась одна на улице (муж выгнал, а в отчем доме жила сестра, она ее не приняла). Мама бомжевала. И забеременела мною. Как я поняла, она решила, что у ребенка больше шансов выжить в тюрьме, чем на улице. Поэтому мама украла в магазине что-то, потом еще специально напала на полицейского, который ее задерживал. В общем, оказалась за решеткой. В Мордовской женской колонии, куда ее этапировали после приговора, появилась я. И там же я провела первые полтора года своей жизни.
Увы, беды на этом не закончились. Скажу больше, тюремный период для Ани был самым счастливым. После освобождения с ребенком на руках женщина снова пришла к сестре. Та ее не пустила. И тогда она просто оставила девочку на пороге, а сама словно испарилась. Увы, тетя не пожалела малютку Аню, передала в детский дом. Та сильно заболела, провела полгода в инфекционной больнице в боксе одна-одинешенька, без мамы, без близких. А потом ее отправили в детский дом в Тамбов.
— Я целое расследование провела, — рассказывает Дарья. — Есть основания считать, что это сделали специально. Изначально мать Ани записала ее на фамилию своего бывшего мужа Широких (есть копия его заявления, где он просит не считать его отцом, потому что таковым не является). И вот оба (он и тетя) попросили девочку увезти куда подальше.
Девочку перевели из Москвы в Тамбовскую область, хотя должны были разместить в детском доме по месту ее первичного учета. Здесь ее могли бы посещать ее немногочисленные родственники. Это, думаю, произошло или по недоразумению, или по злому умыслу (чтобы не нужно было выделять Ане, как оставшейся без попечения родителей, квартиру в Москве). Самое интересное — из данных Ани не исключили отца (который не являлся биологическим, о чем заявил) и не лишили родительских прав мать.
Так вышло, что здоровую Аню разместили в детском доме для умственно отсталых детей и детей с тяжелыми патологиями. В общей сложности в Тамбовской области она сменила три сиротских учреждения. И нигде не позаботились о том, чтобы включить ее в списки на получение жилья как социальную сироту. До 1996 года действовал закон, по которому сиротское учреждение должно обратиться в органы власти с ходатайством о предоставлении жилья. Но в случае с Анной такого обращения не было. Впрочем, в тот период многие сироты по всех стране не получили квартир.
Квартирные мучения
И вот нашей героине исполнилось 18 лет — прощай, детский дом! Анна обучилась на прядильщицу, но работы найти не удавалось. Жила в общежитии, где ей дали койко-место. А потом решила приехать в Москву и найти мать.
— Нашла, — рассказывает Анна. — Но она отказалась со мной общаться. В дом не пустила. Оказалось, у матери к тому моменту было уже пятеро других детей.
Как жила Анна? Перебивалась случайными заработками, ночевала у знакомых. И все это время пыталась ходить по чиновничьим кабинетам. В какой-то момент те предложили зарегистрировать ее в квартире, где жила ее мать и где было прописано… 11 человек. Аня согласилась, а что ей было делать?
Регистрация есть, а жилья по-прежнему нет. Помогла одна добрая женщина.
— Я работала продавщицей на Даниловском рынке, — вспоминает Аня. — И ко мне часто приходила покупательница Вера, которая расспрашивала про мою жизнь, очень жалела. У Веры детей не было, вот она меня и позвала жить к себе.
Вера из меня сделала человека. Я к ней в квартиру и мужчину привела (недолго мы с ним пожили, потом разошлись), и троих детей там родила. Но квартира располагается в доме, который признан аварийным. В итоге маме Вере дали новое жилье, она переехала. А я с детьми осталась жить в аварийном жилье, фактически незаконно.
В 2021 году нас оттуда жестоко выселили. Отключали воду, свет, тепло. А потом и вовсе пришли и выбросили вещи. С тех пор мы мыкаемся…
Какое-то время Широких снимала нормальную квартиру за те деньги, что выплатили за гибель старшей дочери. Но они закончились. Семья чудом нашла недорогое жилье за 30 тысяч в месяц.
— Почти полгода там прожили, — говорит Анна. — А потом хозяева сказали, что мы должны съехать. И некуда было податься. Меня такое отчаяние охватило... А чиновники мне все время предлагают, мол, если так плохо, отдавайте детей в детский дом.
Сама Анна работает в сети быстрого питания, получает немного. С виновных в страшной трагедии сотрудников лагеря взыскали недавно по три миллиона рублей в пользу каждой матери. Но они, похоже, выплачивать компенсацию не собираются (имущество одного из осужденных уже оказалось переписанным на родственников).
А что же с жильем от государства?
— Получилась странная история, — говорит Дарья. — Бастрыкин встретился с матерями погибших детей. Он так и сказал: мол, просите, что нужно, поможем всем, чем возможно. Анна попросила решить жилищный вопрос.
После встречи был подготовлен акт о выделении жилья. Вот этот документ от 24 ноября 2016 года. Он называется «Выписка из протокола заседания комиссии по решению жилищных вопросов детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей». А через год его почему-то отменили той же самой комиссией. И Анну об этом не уведомили. Мы никак не можем разобраться, что произошло…
Больше 40 лет назад чиновники то ли по недоразумению, то ли злонамеренно лишили Анну возможности получить от государства жилье. И вот в новой России ситуация повторилась. Можно сколько угодно кивать на человеческий фактор, формализм и бюрократию. И в этой истории пробиться через них многодетная мать не смогла даже после гибели одного ребенка.
Конечно, можно сказать, что Анна недостаточно настойчиво отставила свои права, неправильно оформляла документы и т.д. Но разве этому учат в детском доме?
— Я звонила на «горячую линию», пыталась записаться к Бастрыкину на прием. Но не получается. Я терплю. Я умею терпеть. Я только и делаю всю осознанную жизнь, что думаю: останусь завтра на улице или нет? Но я не хочу, чтобы мои дети так жили...