Поселок Уршельский затерян во владимирских лесах и мещерских болотах. Из Москвы на электричке до станции Черусти, потом — с пересадкой до Тасина. А уже оттуда — до конечного пункта назначения.
Можно и через Владимир на Гусь-Хрустальный, там поймать такси. Одному за 1200 рублей, с попутчиками под завязку — за 300.
Напрямую ни автобусы, ни поезда до Уршельского не ходят. Вообще никакого транспорта нет. Поэтому ни один враг до этого поселка, я уверена, никогда не доберется. Я сама за рулем, чтобы обернуться одним днем. Когда почти доехала до Уршельского, увидела, что бензина осталось всего на 30 километров. И ни одной автозаправки.
Туда я еще доеду, а обратно как?
Кинулась наперерез первой попавшейся машине. «Да у нас здесь отродясь не было заправок, — пожал плечами случайный водитель, увидев мои ошарашенные глаза. — А зачем они нам? Все в городе заправляются. А у нас что…»
— Как же вы здесь живете?
— Так и живем, не жалуемся. Нам ничего не нужно. У нас всего хватает.
Вид у меня, наверное, был совершенно потрясенный. «Так по поселку белая «Лада» с оторванным бампером ездит, вы ее тормозните — поможет».
Господи, где я такую искать-то буду… Не успела подумать, как «Лада» остановилась передо мной.
Вот они, настоящие русские люди. Простые, как правда. Которые никогда не бросят ближнего в беде.
Заправили автомобиль через лейку. Показали дорогу.
Собственно, заблудиться невозможно. Весь поселок — несколько улиц, дом культуры, магазин, школа, новый банно-спортивный комплекс, самое красивое здание здесь.
И — ветхие бараки. Памятник прежних индустриальных времен. Их построили лет девяносто назад для рабочих стекольного завода. За минувшие десятилетия производство сократилось, да и фундамент самих строений ушел вглубь, под землю. Обветшало все. Понятно, что дома «гуляют», стены перекошены. Когда бараки последний раз ремонтировали, старожилы и не вспомнят. Может, и никогда. Но люди как-то в них живут — куда им деваться?!
Барак для мамы героя
Барак на улице с поэтичным названием Театральная, где проживает семья погибшего Мурада Куртлиева, 1994 года рождения, я узнала сразу.
Последние проплешины снега возле входа, под которыми — мусор и обрывки старых вещей, оставленных выехавшими жильцами.
Почти все люди этот барак покинули еще в прошлом декабре. Продолжает в нем жить одна Елена Александровна Курьякова, мать погибшего ефрейтора Куртлиева. В марте Мураду должно было исполниться 29 лет. Не стало его 14 января.
Свадьбу парень сыграл прошлой весной — года не прошло. Ребенок родился в октябре. Молодой отец успел его повидать, когда прибыл перед Новым годом на побывку. А 6 февраля его похоронили.
Мурад Куртлиев — на сегодняшний день единственный погибший на СВО в Уршельском. На его похороны собрался весь поселок.
На сороковой день после смерти сына у матери случился второй инсульт — первый был пару лет назад. Передвигается Елена Александровна теперь только с палочкой. А лет ей 59.
Меня встречает старшая дочка Людмила. Приехала к матери из Подмосковья. И муж Леонид, который трудится в Москве вахтовым методом и дома тоже бывает наездами.
В подъезде пахнет прелыми старыми бревнами. Из удобств — пластиковый туалет-ведро в углу да водопровод.
В квартире чистота и порядок, скрывающие вынужденную изветшалость. Фоном слышится нескончаемый телевизор. Выбраться отсюда, как из колеса Сансары, невозможно, и от этого еще тоскливее.
Семья многодетная. Перебрались когда-то из Туркмении. Мурад мальчишкой был, самый младший. А всего детей — пятеро. Все уже выросли, разлетелись кто куда.
«Первое время я думала: куда я попала? Как бы отсюда сбежать? Потом привыкли, конечно, обустроились», — грустно улыбается хозяйка.
Рассказывать про брата и сына им тяжело. Людмила периодически убегает плакать. Мать сидит натянутая как струна. Я даю Елене Александровне парадный портрет Мурада со стены, чтобы сфотографировать их обоих. Мать и сына. Таким, какой он был сразу после дембеля — в двадцать лет. «Любимой маме» — слева сверху летящая надпись.
«Мурад был отзывчивый, добрый, хороший мальчик. После армии не знал, куда пойти работать, и решил снова служить. А контракт на СВО он подписал в прошлом июле. Жена его была уже беременна.
Он в выходные часто к нам приезжал в гости, но, опять же, из Владимира не наездишься. Знаете, а я вот и не помню, как он ушел отсюда в последний раз… Детство помню, как маленький был, а недавнее вылетело из памяти».
Нет, говорит, никаких предчувствий накануне гибели не было. День как день, ничем не хуже и не лучше в череде таких же. Спустя только несколько недель пришла информация о гибели.
Матери сообщили последней. Опасались за ее здоровье. «А мне кажется, что это будто бы и не он», — говорит она, прижимая портрет к груди.
Никаких миллионов пока близким не выплатили. И ордена тоже нет пока.
О чем думают чиновники
Все находящиеся в этой комнате с низким потолком и давящими стенами по очереди рассказывают свою версию дальнейших событий. Мать, отец, сестра Людмила, представитель Общероссийского народного фронта Галина Соколова, предавшая огласке это дело.
А с квартирой-то что?..
Да, с квартирой. Барак их признали аварийным и подлежащим сносу еще в 2017 году. В декабре 2022-го едва ли не одним днем соседей переселили. И они тихо так, молчком, выехали. Никому ничего не сказали. А Курьякова осталась.
Встала Елена Александровна утром — воды в кране нет. В трубах замерзла. Ею никто не пользовался, вот она и застыла. Леонид приехал из Москвы, отогревал ведром кипятка.
Потом — как провал в памяти: сообщение о гибели сына, похороны…
После уже пошли выяснять, что да как. Как в себя пришли. А им говорят, что под расселение они не попадают. Потому что квартира у них приватизированная. А переселили только тех соседей, у кого муниципальная. И вообще никто никому ничего не должен. Могут только временно, из-за чрезвычайных обстоятельств, предоставить из маневренного фонда квартиру на четвертом этаже многоэтажки или еще одну с частичными удобствами, в чьей-то собственности.
«Я объясняю, что не могу подняться на четвертый этаж, что у меня ноги не ходят. А в чужую квартиру въезжать как-то страшно, вдруг хозяин попросит, и что тогда?» — рассуждает Елена Александровна.
Вообще непонятно, почему при сносе ветхого жилья владельцы приватизированных квартир должны себе взамен приобретать новое — а иначе на улицу? Странные какие-то порядки в поселке.
«Я пошел на встречу с главой поселковой администрации, чтобы понять, что нам делать-то теперь, а она мне и отвечает: «Вам деньги дали за сына — вы на них и покупайте себе жилье». Я подумал, может быть, как-то расслышал не так или не понял, а она гробовые имела в виду», — разводит руками Леонид.
«Чиновник должен понимать, что говорит и когда. Я, когда первый раз это услышала, была просто в шоке. Тоже думала, что Леонид что-то напутал. А наша глава потом то же самое повторила на камеру. Это мне было стыдно. А ей нормально, получается, будто бы ничего странного она и не сказала», — переживает Галина Соколова, бывшая глава поселка Уршельский.
«Семья погибшего получили все соответствующие выплаты, которые можно было бы направить на покупку дома», — на записи, попавшей в СМИ, слышен твердый голос Татьяны Ивлиевой, главы поселковой администрации, кстати, недавно назначенной. Раньше в их поселке были выборы, а теперь их нет. И, наверное, поэтому на мнение жителей и что они о ней подумают, главе в принципе все равно. Главное, чтобы районному начальству ее работа нравилась. Но начальство тоже не радо.
Потому что шумиха о том, что сказали Курьяковой, дошла до губернатора и до Москвы. Сперва местные пытались давать опровержения, что, мол, все это фейк, по крайней мере в той части, что «приобрести жилье советуют за счет выплат, полученных за погибшего сына», но затем смирились с тем, что слово не воробей.
На днях на фоне скандала Елене Александровне с мужем все-таки выделили жилье из маневренного фонда: в их поселке, как оказалось, недавно построили новый дом. Сказали, что это временно, но затем пообещали, что, скорее всего, квартиру оставят. Большую и с муниципальным ремонтом, то есть можно сразу въезжать и радоваться.
Сколько таких бараков по России, нуждающихся в переселении? Сколько людей живут в них всю жизнь, ни на что не надеясь?
А если бы Мурад Куртлиев не погиб или чиновница была чуть осторожнее в словах — кому бы эта история стала интересна?
Угроза от печки
«Хотите дойти еще до одной жены мобилизованного? Она вообще живет под угрозой взрыва дома», — предложили мне активисты.
Барак, в котором проживает Анна Савельева, жена мобилизованного Дмитрия Морозова, ничем не отличается от барака Елены Курьяковой. Как близнецы-клоны. И даже улица та же самая — Театральная. Анна тоже во всем доме одна. Муж на СВО, сын в армии. Дом в 2022 году признали аварийным и хотели поставить в программу на переселение. Но денег нет. Жильцы выехали кто куда.
С Анной остались только кошка и газовая печка. Правда, печка зиму не пережила.
Так как фундамента у дома считай что нет, стены перекосило, и со второго этажа на первый пошла огромная трещина. Концентрация газа в квартире повысилась. Можно заснуть и не проснуться.
«Муж, когда на мобилизацию уходил, переживал очень, как я одна с такой печкой останусь, — обстоятельно рассказывает Анна. — Печник сказал, что здесь жить нельзя. За ремонт выставили 300 тысяч рублей. А дом-то тоже не мой — я живу по социальному найму. У администрации таких денег нет. Поэтому два дня назад газ мне отрезали, никто не взял ответственность за безопасность; слава богу, зиму в тепле перезимовала».
Анна бросилась со своей бедой к местным чиновникам: мол, она по телевизору слышала, как Путин говорил, что на проблемы семей мобилизованных надо обратить особое внимание, помогать им, чем можно. Ей ответили, что ждут официально такого указа президента, чтобы начать помогать, но пока указа нет. А на нет, как говорится, и суда нет.
«Меня попросили принести свидетельство о браке. Жена я или не жена, как ко мне относиться, дарить ли подарки, как остальным мобилизованным, а может, просто сожительница, — говорит женщина. — Дело в том, что мы 20 лет прожили и расписались, только когда Дима по мобилизации уходил. Я, конечно, им документ принесла и показала».
В нулевых Дмитрий Морозов срочником воевал в Чечне. Потом инвалидность получил, по гражданской травме: пальцы не двигались и с кистью проблемы. Два врача на призывной комиссии забраковали с рукой, а последний сказал, что ничего, служить может. «Муж тоже решил, что он отмазываться не будет. Он вообще у нас первым из поселка ушел», — гордится Анна.
Анна платит за содержание ветхого жилья. За капремонт с нее берут тоже. Получается где-то тысяча рублей. Но все приходится делать самой: и полы, и стены, и завалинку.
«Печку перекладывать бесполезно, жить здесь нельзя, мне временно вроде бы предложили четырехкомнатную квартиру из маневренного фонда, но там тоже полов частично нет и ремонт требуется, да и зачем мне одной четырехкомнатная, — пожимает плечами Анна Савельева. — А если ничего с этим сейчас не решат, я мужу напишу, пожалуюсь, будет через фронт справедливости добиваться. Чтобы чиновникам стыдно стало».
Ситуацией с домом Елены Курьяковой занялся Следственный комитет. Цитирую пресс-релиз: «Председатель СК РФ Александр Бастрыкин поручил руководителю СУ СК России по Владимирской области Кулакову А.А. возбудить уголовное дело и представить доклад о нарушении жилищных прав погибшего военнослужащего. Ход расследования будет поставлен на контроль в центральном аппарате ведомства». А вот насчет развалившейся печки в доме Анны Савельевой начальство еще ничего не знает, и спит пока спокойно…
Бывают дни в начале апреля, когда воздух свеж и прозрачен. Мир полон детей, высыпавших на улицу после зимних холодов. И собак, греющих на солнце старые кости. Кажется, что еще чуть-чуть, и откуда-то на землю, на нас, с лихвой хлынет счастье. Его будет так много, что хватит на всех. И это ожидание случается каждый год. Потом проходит.
А поселок Уршельский живет своей обычной жизнью, наполнившейся героическим смыслом. Бабушки вяжут носки на фронт. Женщины помоложе вечерами каждый день плетут в Доме культуры маскировочные сети. В аптеке поставили коробку, и покупатели, приобретая лекарства для себя, кладут в нее что-то для бойцов, которыми все здесь очень гордятся. Ведь они защищают Родину.