Начинавший как документалист, Рязанов всегда точен в деталях — и потому, если в его фильме в кадре появляется какая-то вещь, это скорее всего не условность, а отпечаток реальности или ее точно воссозданный фрагмент. С другой стороны, учитель и руководитель Рязанова в художественном кино — мастер «сталинской» комедии Иван Пырьев — передал ученику немалую часть фирменного соцреалистического пафоса. «Дайте жалобную книгу» — фильм, который вышел накануне рубежного хита Рязанова и Брагинского «Берегись автомобиля» — последняя картина, снятая под влиянием Пырьева.
Сюжет «Дайте жалобную книгу» — совершенно соцреалистический: журналист центральной газеты (то есть идеологический, «посвященный» в политические тренды сотрудник) Юрий Никитин разоблачает скверные и отсталые порядки в захудалом ресторане, при этом знакомясь с симпатичной девушкой Татьяной Шумовой — его директором. По мере того, как между ними развиваются отношения, молодые таланты — студенты архитектурного института — разрабатывают план превращения «шалмана» в образцовое стильное молодежное кафе, преодолевая сопротивление бюрократов во главе с товарищем Постниковым и замдиректора ресторана вороватого Кутайцева. В финале звучит песня «Добрый вечер — а что это значит?..», главные герои впервые целуются, а недобитый, но униженный чиновник обещает «поговорить с ними в другом месте», на что журналист философски отвечает: «А мы начнем все сначала!».
В кадре — безумно, по-рязановски, модный мир Москвы первой половины шестидесятых. Кажется, антураж ничем не уступает Парижам и Нью-Йоркам тех же лет. Этот свежий модернистский мир, однако борется с «пережитками» сталинского стиля — в эстетике и управлении. Побеждает — формально, конечно, молодость, а на самом деле «дружба»: соревнование двух систем переходит в синтез, в ту уникальную атмосферу середины шестидесятых (уже Брежнев, еще до Праги), когда казалось — все будет не просто хорошо, а отлично. И кто бы тогда этому не поверил?..
Пережитки «зрелого сталианса»
Старый мир сталинского СССР, против которого «бунтуют студенты», реализуя бескровную революцию оттепели, — это, конечно, прежде всего морально устаревший ресторан «Одуванчик» с пыльными пальмами, колоннами и плюшем. Вот, скажем, сцена из середины фильма. Преуспевающий торговый руководитель и претендент на руку главной героини Иван Кондаков (Анатолий Кузнецов) идет к столику у окна, видит официантку Клаву (Татьяна Гаврилова) в своеобразной позе, которая повернулась к нему спиной, — и газетой пытается шлепнуть ее прямо по выставленному месту.
(Кстати, местом этим Клава, как и в целом своей фигурой, гордится — это будет видно дальше. Так что еще вопрос — она отмахивается от Кондакова или хочет невзначай «склеить» своими наиболее аппетитными частями тела перспективного мужчину в дорогом пиджаке?)
Но Кондаков, в отличие от замдиректора Кутайцева (Анатолий Папанов), не гладит, не шлепает и не щиплет Клаву, а смотрит на нее как на муху (еще бы — он большой чиновник), собираясь хлопнуть газетой. Это — иерархия, с которой в том числе пытаются бороться молодые герои.
Сюда же — то, как Кондаков смело садится за столик, на котором написано «Заказан». Потому что может, и еще потому что знает: на самом деле никто ничего не заказывал. Это просто табличка, которая стоит, чтобы за некоторые столики не садились: официанту неудобно их сейчас обслуживать. То есть «старый мир» — это не только иерархия, но и фальшь. Заметим, однако, — это регулярная практика в ресторанах по сей день, не будем себе нынешним льстить.
Где ложь — там и ее квинтэссенция, воровство. Когда Кутайцев предупреждает буфетчицу Зину о ревизии, она немедленно убирает под прилавок не только пустые бутылки (с которыми «химичит», разбавляя алкоголь), но и бутерброды. А скрывать их имеет смысл только в одном случае: если они явно заветренно-несвежие. То есть они опасаются пока что не финансово-ОБХСС-ной проверки, а наездов по линии «потребнадзора».
Кутайцев думает, что перед ним ревизор, и фразу Кондакова «Вы не можете соответствовать» воспринимает как намек на увольнение по «несоответствию занимаемой должности». А Кондаков, когда это говорит, тоже прекрасно понимает, чем пугает смешного засидевшегося на месте зама-«халдея».
И про «заслугу коллектива» в выполнении плана гость ресторана тоже все отлично понимает. При этом просто так, шутки ради и комфорта для, продолжает играть в ревизора. «Доминирование» выражается в заказе — чая с лимоном (за такой мелкий заказ обычному человеку полагается порция отборного хамства). Демонстративно не принимается богатое угощение в виде «рыбки, только сегодня завезли».
Под стать иерархичности и пальмам — музыка, звучащая в «Одуванчике». В обычный вечер там звучат романсы, заклейменные в оттепельные годы эпитетом «пошлость». А при «ревизоре» Кондакове там играет политически выверенный репертуар (чтобы не могли придраться): песня «Здравствуй, Москва!» 1946 года.
Интересно, что композитор этой, почти 20-летней на тот момент давности песни — тот же самый Анатолий Лепин, который написал и всю остальную музыку к «Дайте жалобную книгу». То есть — это не пародия, как в случае с песней «Мне всего 17 лет», а цитирование самого себя «из прошлой жизни». Кроме того, Лепин — автор музыки к хитам 1950-х, в том числе рязановским: «Карнавальная ночь», «Девушка без адреса», а еще «Мы с вами где-то встречались».
У Лепина в этих фильмах есть целых три песни про Москву, одинаково бравурные — «Вот она какая, большая-пребольшая», «Здравствуй, Москва!», «Москва поет». А в «Дайте жалобную книгу» напев «Здравствуй, Москва!» мог попасть (скорее всего, так и было!) еще и потому, что это была заставка-джингл московского радио. Кстати, и песня «Возьми гитару» Клавдии Шульженко звучала в фильме (фоном к обедающей героине Рины Зеленой) прежде всего потому, что ее автор — сам Лепин...
Мир черного телефона
Кутайцев смотрит на «очную ставку» молодой директрисы Татьяны (Лариса Голубкина) с Кондаковым (еще не зная, что они старые знакомые) и довольно улыбается — ага, эту выскочку сейчас снимут с работы! Он вообще явно хочет «подсидеть» новую директрису: на заседании в главке прямо-таки и говорит: «Она работник молодой, допускает ошибки...» Сидит он при этом рядом со своим патроном Постниковым (Николай Парфенов). Интриги — опять же признак старого мира.
Ради чего интриговать? А вот хотя бы ради «перевыполнения плана в градусах» — потому что с «превращения воды в вино», сиречь обычного разбавления алкоголя, Кутайцев явно имеет свою долю. И ради этого люди старого мира могут льстить своим покровителям, как огня бояться прессы, пользоваться при этом всеми обертонами и оборотами советской пропаганды (хотя бы апелляциями к международному положению: «за границей, пожалуйста, все улыбаются… но она же вам за деньги улыбается!»).
Постников, который произносит эти слова, далек от безгрешности — впрямую в фильме «за руку» не пойман, но… Впрочем, он здесь — олицетворение не воровства, а «старых» управленческих технологий, которые нужно сломать, как те пальмы в «Одуванчике». Их символ — большой черный бакелитовый телефон, по которому панически звонит начальству Кутайцев, совершенно как приказчик купеческой лавки полицмейстеру: «Караул! Студенты шуруют!»
Герой Анатолия Папанова, хоть в реальности неприятен и даже опасен, в кино прежде всего смешон. Как и весь старый мир — который любитель всего юного и энергичного Эльдар Рязанов во всех своих фильмах презирает. Чтобы сделать советское смешным, режиссер даже позвал на роли работников магазина одежды главных гротесковых героев нашего кино — «троицу» из Юрия Никулина, Георгия Вицина и Евгения Моргунова. Кажется, это единственный фильм с их участием, где артисты не ограничиваются гэгами (как у Леонида Гайдая), а играют хоть и небольшие, но драматические роли со словами. А Георгий Вицин на секунду, кидая знаковую реплику «начальство надо знать в лицо!», демонстрирует обычно скрываемый им в «троице» театральный размах.
И старый мир, по замыслу авторов, эстетически не может спасти и явно аппетитная Клава — почти наша Мэрилин Монро, даже движущаяся под музыку, как героиня «В джазе только девушки». Под звуки соединяющего эпохи джаз-бэнда ее сменяет другая официантка — Раечка, которая никакой «объективации» зрителю не предлагает: ее платье глухое и закрытое. Клаве только и остается, что погрозить кулаком: «модернисты!».
Модернисты — народ речистый
Гитара, аккордеон, труба, фортепиано, ударные — неканонический джаз, но типичный танцевальный ансамбль начала 60-х — символ уже нового времени. И соблазнять открытой сексуальностью, как это делает Клава, посещая с жалобой Постникова, — уже немодно. Мир нового поколения — и в новом «Одуванчике», который строится на глазах зрителя, и, конечно, в квартирах главных героев, о которых разговор ниже… Но, конечно, прежде всего — в центральной газете, проводнике «генеральной линии партии».
«Тираж нашей газеты — 5 миллионов», — грустно говорит Юра Никитин, герой Олега Борисова: ему неловко, что в результате его «наезда» пострадала красивая девушка Таня. Что же это за газета? «Правду» отметем сразу — она слишком официозна даже во времена оттепели. Городские газеты тоже: командировки Никитина говорят о том, что это центральная пресса. Самым большим тиражом среди советских газет в те годы — 7,5 млн экз. — обладала, как ни странно, «Пионерская правда». «Известия» расходились тогда тиражом 6 млн экземпляров, то есть побольше нужного, «Труд» — в 1971 году 4 млн экземпляров, то есть поменьше. «Советская Россия» — еще меньше (3 млн в 1971 году).
Но есть газета, тираж которой в середине шестидесятых был ровно около 5 млн — это «Комсомолка». И, возможно, именно она является реальным прототипом газеты из фильма. Тем более что в кино издание называется «Юность».
То, что речь идет о «проводнике нового в нашу жизнь», подчеркивает кабинет главного редактора, которого играет сам Эльдар Рязанов. Посреди минималистской обстановки на столе стоит телефон — только не черный, как у чиновников-староверов, а белый! Произведение современной химической промышленности, только освоившей разноцветный полистирол. Кстати, и сама редакция разместилась во Дворце пионеров, построенном только что, в 1963 году. Моднейшее и ультрасовременное место. И да — на главном редакторе и на большинстве современных молодых героев фильма нет галстука!
Вместо спиртного новое поколение предпочитает кофе — прислушайтесь, для Никитина это безупречно грамотный «он, кофе», а для Кондакова — не слишком грамотное, выдающее поверхностное знакомство с предметом «оно». Кстати, с кофе связан напрямую единственный материальный объект, который остается в «Одуванчике» после реконструкции: это устройство с логотипом Budapest, эспрессо-кофеварка производства Венгрии.
«Кофеварка устанавливается вместе с кофемолкой и усилителем давления воды, — пишет о ней учебник для кулинарных техникумов. — Передняя стенка кожуха аппарата выполнена с хромированными декоративными элементами. В верхней части кожуха находится поддон для установки кофейных чашек и их подогрева. При приготовлении напитка кофейные чашки ставят на нижний поддон. В корпусе аппарата расположен котел с тэнами».
«Будапешты» выпускались на 2–4 крана одновременно, здесь устройство четырехкранное. Интересно, что «Будапешты» и родственные им «Балатоны» прошли относительно незаметными в Москве, но изменили в начале 60-х годов быт Ленинграда: там в 1963 году появились модные кофейни, такие, как «Сайгон», оснащенные именно этим венгерским оборудованием. То есть у «Одуванчика» есть все потенции (включая моднейшее «железо») стать культовым молодежным заведением, но прежний менеджмент и персонал выбирают консерватизм.
Бриллиантовая молодежь
А есть ли в мире молодых иерархия? Да, просто в более изощренных формах. Возьмем, например, официантку Раечку — которая не сплетничает, не красится и уж подавно не курит, а вяжет на спицах. Потому что ее амплуа — «хорошая девочка». Так вот: остромодный дамский саквояж, который стоит у ее ног, говорит, что Раечка девочка еще и непростая, из хорошей семьи и любимая, к тому же еще и молоденькая совсем. Ей не нужно любой ценой замуж, как 30-летней Клаве из простой семьи, да еще и наверняка не москвичке. Она найдет себе умного и обаятельного друга по сердцу (собственно, похоже, что уже нашла — среди музыкантов)…
И, наконец, настоящие аристократы — Юра и Таня. Присмотримся: Юра Никитин живет напротив «Одуванчика» — в генеральском доме 18 на Кутузовском проспекте. Как получил такое жилье (с остромодной минималистической обстановкой и, между прочим, новейшим батарейным магнитофоном «Филипс»)? Похоже, оно родительское (а родители — тут есть варианты от репрессий до загранкомандировок). Теперь Таня Шумова: живет на престижной Спиридоновке, в дореволюционном доходном доме 14–16 (дом Бойцова) — в тридцатые годы квартиры в нем предоставлялись сотрудникам «экономблока» Совнаркома. Также воспитывалась одной мамой — папа мог быть из репрессированных, да. Или погибнуть на войне…
Добавим к этому костюмы Юры и платья Тани (в тогдашнем СССР не было лучше) — и поймем, что молодежь-то «золотая». Даже «бриллиантовая». Только блеск этот — неброский, кому надо, тот поймет. Вот, скажем, студенты-архитекторы — в их модных, но дешевых советских рубашках — одна социальная страта, а Юра и Таня совсем другие. Возраст почти тот же, а положение разное.
Атрибуты новой аристократии — это практически облик молодых европейцев: темные очки у Юры, мини у Тани, и у обоих одинаковые тонкие кожаные портфели с выдвижными ручками. Им бы пошел «Ситроен» модели DS — безумно стильная машина, выпускавшаяся с 1955 по середину 1960-х. Но купят они, если захотят, скорее «Волгу».
Они европейцы — а противостоящий им устаревший Кондаков играет скорее в американского бизнесмена, с его-то твидовым пиджаком. И с деловой хваткой — от «нам люди нужны… 40 Бельгий» до «я все решил, выходишь за меня замуж». Американский напор отвращает Татьяну не меньше, чем притязания американского миллионера — героиню «Как украсть миллион», тоже породистую девушку в исполнении Одри Хепберн. Да и впрямь — Никитин и выглядит свежее, и даже пьянеет медленнее, чем герой Анатолия Кузнецова. Закономерно поэтому, что в финале модернизм побеждает — как минимум внешне: куда там пыльным пальмам и мешковатым пиджакам против стиля и динамичной роскоши. А синтезируется все это — в победу «еще более лучшего» и всеобщие танцы.
Косыгинский гедонизм
То, что получается в итоге (и во что очень хочется верить автору и зрителю) можно назвать «косыгинским гедонизмом». Он похож на адаптацию иерархической системы из сталинского СССР к новой, оттепельной эстетике — при сохранении сути. Не зря в кабинете Николая Ивановича, начальника главка (Николай Крючков) — стоят и черные, и белые телефоны одновременно. Да ведь начальник сам честно признается: «Постниковы — большая сила».
При этом старая эстетика остается в силе — для «простых» героев. Вот, скажем, та же Клава — простушка, которая не только выглядит как Мэрилин, но и красиво, в духе фильмов нуар, курит. Но это — табу, символ порочности. Как и макияж: краситься — устарело, в моде свежесть, как у Татьяны и Раечки.
Лето, кафе-мороженое, голуби — как в фильмах про парижскую или римскую жизнь. Люди разного возраста. Июльские дожди. Это — как «у них» и как «прогрессивно». А рядом и одновременно — потрепанные музыканты, из цветов доступны лишь гвоздики (которые в наши дни уже преимущественно «мемориальные»)…
И заметим: непобежденный, хотя и не женившийся на Тане Кондаков, у которого «плохо не бывает», продолжает управленческую традицию. Его «Вы свободны!», обращенное к чужим подчиненным в середине фильма — перекликается с кутайцевским «Не сработаемся». Значит — он остается в силе и у власти. А главным героям — оттепельным типажам Юре и Тане, со всем их аристократическим флером — приходится «начинать все сначала» (благо для них, теневой элиты, это возможно). И так пока они — точнее, их ровесники в рязановских хитах семидесятых — не разочаруются в социальном и не займутся только выстраиванием запоздалой личной жизни. Как вам, скажем, повзрослевшая подруга и соседка Танечки Шумовой в роли руководителя одного статистического учреждения Л.П.Калугиной?..