Дела довоенные: голые ноги в кустах
Архив Санкт-Петербургского городского суда - несколько огромных помещений, в каждом из которых шкафы, забитые уголовными делами. Материалы распределены по годам. Их десятки тысяч, но точных данных нет (посчитать невозможно). Дела еще не оцифрованы, хотя такую работу в архиве начали. В общем абсолютное большинство исторических материалов никто из нынешних работников суда не читал. Сами архивариусы говорят, что периодически находят какое-то совсем уж удивительное дело. Но если его тут же не отложить или не пометить, то велика вероятность потерять навсегда среди груды других.
Я открываю папочки дел с темно-желтыми листками. Почти все странички там рукописные. Некоторые строчки разобрать уже невозможно, но вот места, где обозначен приговор, всегда выделены (иногда даже обведены шариковой ручкой или красным карандашом).
Абсолютное большинство сохранившихся здесь довоенных дел почему-то о взыскании алиментов.
Вот, к примеру, дело от 6 февраля 1925 года. Жительница Ленинграда Ирина Федосьева «прижила» (это слово использует Фемида) двухмесячную девочку Антонину от члена ВКП(б) некоего Алексея Шмигеля. Совместной жизни у них не вышло, а Ирина осталась без работы и без денег с малышкой на руках. Девушка просила одну треть жалования большевика. Отец на суд пришел, ребеночка признал, но сказал, что одна треть – это многовато. В общем согласился платить одну четвертую, на том и порешили в суде. Но этот большевик не отказывался от отцовства в отличии от другого.
История такая: некая «гражданка Плавинская» (суд не называет даже ее инициалов, а вот ответчика величает Петром Тимофеевичом) родила в 1924 году мальчика Эдуарда. И вот год спустя, убедившись, что отец не хочет никак помогать, обратилась в суд. Секретарь наркомата Петр Тимофеевич заявил на суде, что у него есть жена, причем, беременная. А та женщина, которая подала иск на установление отцовства, работала сиделкой в больнице и, дескать, со многими лицами спала. Правда, имена и адреса этих «лиц» он на суде не припомнил. Суд опросил свидетелей, которые подтвердили близость Петра Тимофеевича с «гражданкой Плавинской» и проявил принципиальность: отцовство установил, вынес решение о перечисление 10 рублей ежемесячно из жалования (оно составляет 52 целковых).
Иск некоей Анфиногеновой к Вихрову о признании отцовства и взимания алиментов. Женщина говорила, что связь с ответчиком была только один раз в общежитии в июне 1935 года. И что мужчина «использовал её насильно». Ответчик иска не признал, более того, утверждал, что он с этой женщиной никогда не был в половой связи. Сегодня суд бы назначил ДНК-экспертизу. А как в довоенные время? Тогда ведь не было современных возможностей установления отцовства. И все же суд установил. В то время свидетельское слово считалось серьезным доказательством. Может, суд верил, что советский человек врать не станет. Нашлись свидетели, которые подтвердили слова женщины. Они рассказали на суде, что мужчина готов был дать денег на аборт, но в итоге передумал. «Суд нашёл установленным в том, что истица от случайной связи с ответчиком имеет ребенка истца, просит признать ответчика отцом ребёнка и взыскивать с него алименты на воспитание ребенка по усмотрению суда».
Любопытен иск от 1936 года некой Марии Петровны к Дмитрию Семеновичу о признании отцовства и взыскании алиментов. «Суд установил, что истица находилась в близких отношениях с ответчиком Чуриловым с 1932 года, и вступив в половую связь истица забеременела и 23 января 1934 года родилась дочь, отцом которой истица считает ответчика. Ответчик этого не признал, мотивируя тем, что истица одновременно имела половую связь со своим мужем».
Пикантная ситуация, не правда ли? И опять же в современном мире прибегли бы к ДНК-экспертизе. А что тогда? А тогда провели «экспертизу типового сходства». И та пришла к выводу: у ребенка (девочки) черты Дмитрия Семеновича. К тому же суд выяснил, что муж Марии Петровны отсутствовал в течение двух месяцев в 1933 году, и как раз за этот период возникла беременность. «Определение: взыскивать с ответчика (з/п 400 руб) с 1.01.36 г. по 50 руб, а с 01.07.36 - по 75 руб ежемесячно вплоть до изменения материального и семейного положения сторон».
Много дел касаются алиментов, взысканных в пользу родителей. Вот, скажем, дело некой Алехнович. Женщине 77 лет, у нее трое детей, и никто из них ей не помогал ни рублем. Сейчас бы сказали – сама виновата, так воспитала. Но в те годы суд постановил с каждого из троих детей взыскать по 20-40 рублей ежемесячно.
В груде дел про алименты обнаружила уголовное дело о клевете (оно появилось как раз в рамках гражданского иска об установлении отцовства). Некий Ольховский заявил, что видел в кустах двоих – женщину и мужчину, которые шептались и потом обнажались (рассказывает в деталях про голые ноги). Его показания должны были послужить доказательством тому, что у пары была половая связь и ребенок именно от этого мужчины. В действительности же ребенок был от другого по фамилии Лопухин. «Суд считает данные Ольховским показания ложными, т.к. он сначала заявлял, что куст, через который он смотрел, был большой, и сразу ничего не было видно. Кроме того, Ольховский скрыл от суда тот факт, что он пил вино и ел свинину на квартире у Лопухина».
Интригующее окончание той истории обнаружилась в маленьком листочке: «Свидетель Ольховский после вынесения решения и оглашения, что против него будет возбуждено уголовное преследование по ст. 95 УК за дачу ложных показаний, одумался и заявил, что когда он был у Лопухина, то последний просил его рассказать на суде про кусты».
Дела блокадные: 5 лет за 2 плитки шоколада
В конце 2022 года Санкт-Петербургский городской суд признал блокаду Ленинграда геноцидом. Установлено общее число погибших в результате блокады Ленинграда - не менее 1 093 842 человек. В деле было 45 томов, на процессе опрошены десятки выживших блокадников, ученых и историков. Суд становил факт, имеющий юридическое значение:
- «признать Блокаду Ленинграда оккупационными властями и войсками Германии и их пособниками - военными формированиями Бельгии, Италии, Испании, Латвии, Нидерландов, Норвегии, Польши, Финляндии, Франции и Чехии в период с 08.09.1941 по 27.01.1944 военным преступлением, преступлением против человечности и геноцидом национальных и этнических групп, представляющих собой население СССР, народов Советского Союза».
В саму блокаду суды в Ленинграде работали, включая городской Ленинградский (его здание было почти полностью разбомблено, так что пришлось в апреле 1942 года переезжать на другой адрес – Невский 44). Одной из девушек, пришедших в суд, оторвало взрывом ногу. Многие сотрудники суда умирали от голода.
Сохранились записи председателя Ленинградского Городского Суда Константина Булдакова. «Самое тяжелое время, которое мы пережили за период воины, не только в смысле переживания от артобстрелов и бомбежек, но в связи с осложнившимся положением материальным продовольственным, было декабрь 1941-го - февраль 1942 года. Суровая зима. Стекла выбиты. Ветер гуляет везде. Стены занесены снегом. Света нет. Сотрудники работали в одной комнате, где стояла маленькая печурка…Минут пятнадцать люди работают, а час сидят у печурки, отогревают руки. И страшный голод. Правда, сотрудники все получали продовольствие по рабочей карточке, но ведь карточка не отоваривалась! И все дошли до такого состояния, что еле-еле двигали ноги».
Булдаков рассказывал, что в суд перестали доставлять арестованных. В итоге судьи ездили в тюрьмы сами. «Когда мы перешли на работу в военных условиях, оставалось большое количество дел от мирного времени. Места заключения разгружались. Производилась эвакуация и создавалось такое положение, что придет член Суда в тюрьму и принесет 10-15 дел с собой, начинает проверять, а подсудимых нет: они или умерли или этапированы».
И несмотря на это суды работали. В блокадном Ленинграде даже самые сложные уголовные дела стали рассматривать за рекордные 5 дней.
На базе городского суда в декабре 1941 года был создан Военный Трибунал города Ленинграда. В месяц он рассматривал примерно по 600 дел. В основном они были о «спекулятивном обмене» и о хищении продуктов.
Самое громкое, пожалуй, дело работницы Смольнинского раибюро по выдаче продовольственных карточек Широковой. Судя по материалам, она должна была утилизировать часто карточек, которое ей возвращали по разным причинам. Широкова карточки не сжигала, а отоваривала их. Как это ни ужасно звучит, но в эти страшно голодны дни вырученные деньги она тратила на скупку ценностей – золотых часов и украшений. Широкову осудили к расстрелу и чуть ли не на следующий день приговор привели в исполнение, несмотря на то, что она – женщина, что раскаялась и т.д.
А я там временем изучаю очередное дело:
«Обвиняемая Анна Седова, образование низшее, из крестьян-средников, находилась в момент совершения преступления на иждивения мужа 28 октября 1941 года на Кузнечном рынке продала две плитки шоколада за 120 рублей гражданину Полонскому».
Ей дали 5 лет ИТЛ по ст. 107 УК РСФСР с «конфискацией отобранного при обыске шоколада и денег».
«10 января 1942 года в хлебо-булочном магазине №2 Выборгского РПТ образовалась очередь за хлебом, где находились подсудимые Прибылова, Губанова и Михайлова. В это время на указанную булочную был произведен налёт с целью ограбления булочной лицами, не установленными предварительным расследованием. Воспользовавшись этим случаем, подсудимые ... приняли участие в ограблении булочной тем, что вместе с другими лицами бросились к прилавку и стали растаскивать хлеб. Были задержаны на месте преступления».
В этом деле интересно выступление прокурора. Он рассмотрел поступок трех женщин фактически как политическое преступления: «Трудящиеся Ленинграда мужественно переживающие временные затруднения с продовольствием, вызванное блокадой города немецко-фашистскими войсками, все свои силы отдают служению великой родины и своим трудом и самоотверженностью помогают Красной армии в уничтожении врага. В то же время находятся отдельные личности, которые своими погромными действиями, направленными к удовлетворению низменных потребностей, подрывают снабжения трудящихся продовольствием и сеют панику в Ленинграде».
Все трое женщин получили по 5 лет лагерей. В дело приложена справка о том, что у Натальи Губановой есть несовершеннолетний сын. Но на приговор это не повлияло...
КОММЕНТАРИЙ криминолога Данилы Сергеева:
- В блокадном Ленинграде функционировало три исправительных учреждения (включая знаменитые «Кресты» и колонию для несовершеннолетних) плюс внутренняя тюрьма НКВД на улице Шпалерной. Всего в Ленинграде в середине 1942 года в тюрьмах содержалось 3201 следственно-арестованный и почти 3000 осужденных. Они все работали, причем, много (был 11-часовой рабочий день). Занимались изготовлением товаров для нужд фронта. Легендарные «Кресты» не закрыли даже после попадания туда авиабомбы (тогда погибли и арестанты, и сотрудники). Тюремщики уходили на фронт, так что количество охраны сокращалось.
Вообще о тюрьмах в период блокады Ленинграда мало что известно. Но знаю, что часть осужденных с начала войны были освобождены (те, кто получил сроки за незначительные преступления), часть расстреляны (видимо, те кто ожидал смертного приговора), а часть эвакуированы. Точных цифр никто не назовет. Есть только общие данные по стране: из двух миллионов осужденных почти миллион получили свободу и отправились на фронт. Известна история осужденного, который во время эвакуации в Выборг (тот уже принадлежал СССР) героически погиб. Он направил автомобиль, которым управлял, тараном на немецкий танк с целях спасения группы осужденных и сотрудников.
- У нас тут есть дело главного специалиста одного из вузов, - рассказывает работник архива. – Его осудили за то, что семена раздал людям… Еще я обратила внимание на «банду» из трех девушек, укравших полтора мешка пшеницы. Все трое получили по 10 лет. Примечательный факт: две девушки работали грузчиками, а одна водителем.
Было еще дело семьи, у которой обнаружили больше продуктов, чем полагалось по нормам. И вот за «излишки» их тоже арестовали…
Почти в каждом деле есть описи имущества арестованных (его конфисковали). Обычно это весьма скромный список. Вот, к примеру, у одного из похитителей продовольственных карточек описали: шкаф платяной, костюм, пальто, патефон и ботинки.
Меж тем я «утопаю» в делах о кражах продовольственных карточке и хищении домашних животных и птиц (коровы, курицы).
Очень любопытное дело супружеской пары. Она работал директором магазина, он на складе. В общем оба похищали народные товары. Их сразу арестовали, дали по 10 лет. В колонии через несколько дней женщина (ее звали Вера Иванова) умерла.
А вот дело Михаила, которому не было и 16 лет. В материалах есть его фотокарточка – с нее смотрит ребенок в военной форме. Суд признал, что он похитил папиросы, и приговорил к 10 годам в колонии для несовершеннолетних (поскольку это была не первая кража).
32-летний инженер водного транспорта Алексей Хахилев получил 10 лет за продажу хлеба 20 декабря 1941 года на рынке.
«В целях личной наживы продал по спекулятивной цене 250 гр хлеба за 75 рублей. Кроме того, при себе у него были обнаружены 3 пайки хлеба по 250 грамм каждая».
Не делались скидки ни на пол, ни на возраст, ни на высшее образование подсудимого. Ничего не имело значения в тот период для права. «Судоговорение окончено», - так завершала стенографиста Военного Трубунала каждый протокол судебного заседания. В один из дней она упала в голодный обморок. Но выжила. А секретарь одной из уголовных коллегий по фамилии Владычинская умерла от голода.
Были и «перегибы на местах», как сейчас бы выразились, и следующие за ними редкие оправдания. Показательно дело сотрудника «Ленгортопа» Владимира Маслова, которому дали 7 лет за то, что он якобы способствовал незаконной продаже дров. Высшая инстанция приговор отменила и Маслова освободили.
11 июня 1942 года был вынесен приговор 20-летней Надежде Цветковой за попытку убийства сестры. Читаю материала дела: сестры жили вместе, но питались отдельно. У старшей пропали продуктовые карточки, и она обвинила младшую. И н просто обвинила, а стала угрожать. Вот Надежда и схватила топор, ударила им сестру по голове. Суд учел, что девушка была в состоянии аффекта, что причинённые повреждения оказались не тяжелыми и что она сама оказала первую помощь пострадавшей. В итоге приговорил к 7 годам.
И снова приведу цитату из выступления Булдакова: «А такие случаи на почве голода, как убииства, были единичны. Были случаи, когда подруга зазывает к себе, а потом свою же подругу убивает, забирает карточки. Были случаи, когда специально на улице под каким-нибудь предлогом зазывали на квартиру, убивали, отбирали карточки, труп вытаскивали из комнаты, выбрасывали за дверь. Все это было, но не было массовым явлением».
Дела о людоедстве в период блокады Ленинграда тоже были. Но они до сих пор под грифом «секретно». А одна из женщин-архивариусов, у которой мама прошла блокаду, вспоминает, как та говорила:
- Ребенку нельзя было одному ходить. Могли выкрасть и съесть.
Меж тем Военным Трибуналом рассматривались и дела непосредственно самих военных. Передо мной дела, где обвиняемых – бойцов армии – приговорили к расстрелу за дезертирство (к примеру, один из них во время боя ушел в лес и прострелил там себе левую руку) и распространение «пораженческих настроений».
Особенно меня впечатлило дело командира стрелковой дивизии полковника Фролова и военного комиссара той же дивизии Иванова. Их вина заклюалась в том, что за три часа до начала операции, они заявили – не верят в ее успех.
«Таким образом в трудный и ответственный момент для Ленинградского фронта, когда бойцы, командиры и политработники армии, не щадя своей жизни выполняют боевую задачу по прорыву блокады Ленинграда, Фролов и Иванов нарушили воинскую присягу и обесчестили высокое звание воина Красной Армии и своими трусливыми пораженческими действиями нанесли ущерб».
Обоих суд в декабре 1941 года приговорил к высшей мере с лишением всех званий.