(Окончание. Начало читайте здесь.)
Бессонная ночь
Надо отдать должное самообладанию и находчивости этого человека. Он не оказывал сопротивления, сразу оценив, чем для него может обернуться вся эта история. Но, когда руководитель опергруппы, изящный молодой человек, представился и предупредил, что муровцы приступают к обыску, Петушинский разошелся:
— Да ты, щенок, еще пирожки мамины трескал, когда я в Кандагаре штурмовал дворец Амина и рисковал жизнью за страну. Это все жиды довели страну до такого, когда с героями народа обращаются как с последними подонками, а вы прислужники у жидов!
Петушинского понесло, и он уже не мог остановиться. Пламенная речь изобличала мировой еврейский капитал и милицию, которая продалась, вместо того чтобы служить своему народу.
Петушинский картавил, как раввин, свидетели точно описали его произношение.
Муровец, не вникая в поток бранных слов, вежливо попросил:
— Александр Георгиевич, пожалуйста, сядьте на диван и не мешайте оперативно-следственным действиям. Национальные проблемы оставим для подходящего случая.
Квартира однокомнатная. Спрятать в ней что-нибудь трудно. Нашли заключение экспертизы на картину и... форму генерал-майора в шкафу.
— Это еще откуда у вас?
— Это мундир моего отца. У него связи в Генеральном штабе. Он сейчас сюда приедет, и вам всем достанется от вашего начальства. Погоны с плеч у всех полетят!
Петушинский попытался закошмарить муровских оперов. Всячески уклоняясь от разговора о похищенной картине, Петушинский обрушил на оперов поток брани. Когда его возвращали к теме, он не отрицал, что была такая сделка, но картина оказалась поддельной, и он ее вернул владельцу, недобросовестному человеку. Затем опять перешел к еврейской теме, которая, по его мнению, должна была пользоваться сочувствием у слушателей его сбивчивой речи.
С большим трудом удалось унять пламенного трибуна, и в четыре утра его доставили в отделение милиции.
Там словопад возобновился с новой силой, но на этот раз Петушинский горячо уверял оперов, что картина Айвазовского настоящее фуфло, ничего общего не имеющая с подлинником, и Шариков попусту «втюхивает» доверчивым людям фальшивые полотна. Вот на кого должны были нацелиться оперативники, вместо того чтобы врываться в квартиры по ночам к порядочным людям!
— Вопроса нет, — ответил ему руководитель группы. — Отдай картину, проведем независимую экспертизу и, если это подделка, привлечем к ответственности Шарикова.
— Уже сказал, у меня нет картины. Мне такой мусор не нужен!
И дальше — опять рассказ о том, как он помогал ФСБ разрабатывать известных «воров. Петушинский, оказывается, к тому же талантливый музыкант, и у него записан не один диск-гигант. И нельзя вот так заслуженного человека обвинять черт знает в чем, не имея никаких доказательств вины. Так прошла ночь.
Опера еле держались на ногах. Веки наливались свинцом. Немов строго прикрикнул:
— Встряхнитесь! Вы что, не видите, с кем имеете дело? Он же запросто может воткнуть мне ручку в глаз, а потом всех вас, разомлевших, порешит поодиночке. Он специально несет всю эту чушь, чтобы притупить у нас бдительность.
Петушинский хорошо понимал, что картину сыщики не обнаружили, предмета у опергруппы нет и вину ему вменить не удастся.
Это хорошо понимала и опергруппа. В ее распоряжении по УПК всего было три дня. Если в течение трех дней картину обнаружить не удастся, Петушинский, а скорее всего, он же Воронов, выпорхнет из клетки, и вся работа муровцев окажется напрасной. Что-то надо делать. Но что? Где добыть ключ к разгадке картины Айвазовского? На эти вопросы отводилось три дня. Всего три дня...
Новые лица, новые вопросы
Для руководителя опергруппы наступило напряженное время. Дактилоскопическая экспертиза подтвердила: пальчики Петушинского на самом деле принадлежат числящемуся в розыске Воронову. Это придало уверенности операм, как бы там дальше ни повернулось дело с похищенной картиной, но пока что они не зря задержали человека, но котором висит правонарушение.
Уже полегче — сроки не так давят. Но расслабляться все равно никак нельзя. Картину надо обнаружить как можно скорее, в дело вступит другая тема, и фигуранта придется передавать в другие службы, а сейчас у нас не все так просто с разными амнистиями, сроками давности и с правозащитным милосердием.
Не жалея времени, Немов и его сотрудники сутками просиживали над столбцами цифр-деталировок разговоров по мобильному телефону Петушинского–Воронова.
Один из разговоров показался муровцам особенно интересным. Петушинский с нетерпением расспрашивал неизвестного собеседника:
— Ну как? Ты что решил?
— Пока ничего.
— И как долго?
— Не знаю, пока ничего не могу сказать!
Когда проверили, кто же хозяин отвечающего мобильника, муровцы буквально впали в ступор — телефон принадлежал брату известной поэтессы, популярной шоу-леди. Вся история приобретала деликатный характер. Муровцы еще раз убедились — кипящая энергией натура Петушинского способна преподносить самые неожиданные сюрпризы. В калейдоскопе знакомств этой «яркой личности» можно обнаружить кого угодно.
Время теперь беспокойное. Люди справедливо опасаются непонятных вторжений в их жизнь, и руководитель опергруппы должен был проявить крайнюю осмотрительность, чтобы, во-первых, не напугать этого человека, если он непричастен к афере с картиной Айвазовского, и в то же время не спугнуть его, если он в самом деле соучастник в преступлении.
Как и ожидалось, брат поэтессы был немало изумлен, когда у него просигналил мобильник и из эфира ему представился сотрудник легендарной муровской службы.
— Скажите, вы знаете Александра Георгиевича Петушинского?
— А в чем, собственно, дело?
— Нам известно, что он передал вам картину Айвазовского.
— Ну да, передал.
— Эта картина похищена. Она сейчас у вас?
— Почему я должен отвечать на ваши вопросы? Я не вижу, кто со мной говорит. Мало ли, что вы представились оперативным сотрудником. Вдруг вы злоумышленник. Вам не страшно, что я сейчас немедленно сообщу в милицию о нашей беседе?
— Нет, не только не страшно, но я готов помочь вам это сделать! Вы мне только конкретно ответьте — картина у вас?
— Ну хотя бы и так.
Немову почудилось, что он физически ощущает, как с плеч сползает неимоверная тяжесть!
— Нам нужно с вами немедленно встретиться. Вы ведь живете по такому адресу?
В трубке воцарилось молчание.
— Я вас прекрасно понимаю. Послушайте, давайте сделаем так! Я сейчас подошлю машину с моими сотрудниками. Они отзвонят вам снизу, и вы проверите у них удостоверения. Кроме того, чтобы снять все сомнения, я вас попрошу — позвоните прямо сейчас дежурному МУРа, он вам подтвердит всех наших людей и даст телефоны руководства. Можете дополнительно проверить все, о чем мы с вами говорим. Поймите, картину необходимо приобщить к материалам следствия. Надеюсь, вы благоразумный человек и не станете возражать?
Вскоре картина великого изобразителя морских пучин на какое-то время превратилась в вещдок. А брат знаменитой поэтессы рассказал муровцам о том, каких усилий стоило ему отговаривать напористого Александра Георгиевича от попыток прорваться на прием к прославленной сестре.
Петушинский горячо уверял брата поэтессы, что он едва ли не лучший исполнитель шансона в России, и желал, чтобы ему организовали просмотр его репертуара. Сцена утратила в его лице яркую звезду!
Потом он предложил купить у него картину Айвазовского. Картина редкая. Он готов уступить ее дешево. Из уважения к известности сестры.
— Да не нужна мне никакая картина. Хоть даже и самого Айвазовского!
— Как не нужна? Это же классик-маринист! Люди платят миллионы, а тут, можно сказать, предлагают даром, и он не хочет! Ты только посмотри, я ее тебе привезу, глаз не оторвешь!
Чтобы отделаться, брат поэтессы нехотя согласился.
Видимо, Петушинскому срочно нужны были деньги на игру, и он предложил поискать среди знакомых, кто бы мог купить Айвазовского, а пока под залог картины ему нужна тысяча долларов!
В конце концов Петушинский все же убедил брата поэтессы одолжить ему тысячу долларов, пока он не найдет покупателя на картину. Картина осталась на время у родственника поэтессы и находилась там в ожидании нового хозяина. Покупатель так и не нашелся, деньги, взятые как бы в заклад, скорее всего, исчезли в жерле казино, а многострадальное произведение в итоге превратилось в вещдок для следственных действий.
Теперь у следствия появились основания для оформления ареста Петушинского-Воронова по делу о похищении картины.
И опять Петушинский обрушился с бурным негодованием в адрес мирового еврейского сообщества, и опять разоблачал продажные правоохранительные органы России и доказывал, что милиция в его лице уничтожает эстрадного гения, приписывая ему не свойственные чистой натуре Петушинского грязные дела!
Поскольку действие на этот раз происходило в помещении суда, досталось и судебной власти совместно с прокуратурой и оперативными службами.
Судья, потеряв терпение, прервал цветистую тираду ударом судейского молотка — все! Решение об аресте утверждено, обсуждение вопроса закончено.
Петушинский больше не говорил, что полотно возвращено владельцу галереи, но продолжал настаивать, что дело не стоит выеденного яйца, поскольку эта картина — подделка и никому он не предлагал ее как подлинник. С самого начала, когда он увидел ее у Шарикова, ему стало понятно, что перед ним грубая копия Айвазовского.
Немов вместе со следователем резонно отвечали:
— В конце концов, дело не в том, Айвазовский это или кто еще. Вы совершили откровенные мошеннические действия с целью похищения предмета. Что вами руководило при этом, вопрос второй. Но картина-то была похищена в результате хорошо подготовленных противоправных действий, и вот за них-то и придется ответить.
С такой постановкой вопроса Петушинский не желал соглашаться.
— Но поймите, вы ведь никакой не Петушинский, вы Воронов и находитесь во всероссийском розыске за ранее совершенные преступления. Не лучше ли будет для вашей пользы написать чистосердечное признание и тем самым облегчить участь? Вы ведь человек социально опасный, судя по вашему прошлому.
Петушинский это категорически отрицал. Он поведал туманную историю о том, как жил в прибалтийских странах и там взял фамилию отца — Петушинский.
Огорченный тем, что следствие ему не хочет верить, Петушинский стал жаловаться на боли в сердце, и его пришлось отправить на поправку в 20-ю горбольницу.
Дело к суду подвигалось очень непросто. Шариков начал жаловаться, что к нему поступают угрозы с требованиями отказаться от своих показаний. Давление начали испытывать и другие участники судебного процесса.
Странности экспертизы
В разгар судебно-следственного разбирательства в некоторых СМИ вдруг появились публикации с обличениями сотрудников МУРа в покрывательстве Шарикова.
Бойкий автор даже указал суммы, заработанные инициаторами расследования.
Филипп Немов показал заметку в газете своему руководителю, тот расхохотался и спросил:
— Чего ж ты так мало берешь?
— Дело не в шутке. Речь идет о чести муровского мундира, на который в последнее время и так налепили столько навоза...
— Когда Шариков выставил на продажу картину, у него была экспертиза ее достоверности?
— Да, прежде чем продавать полотно, Шариков получил заключение от лучшего эксперта Третьяковской галереи Петрова.
Как говорил Шариков оперативникам, его галерея опирается в оценке вещей только на мнение самых авторитетных экспертов. Но следствие решило направить картину еще на одну экспертизу — к «грабарикам»*. (Так между собой в мире антикваров называют Всероссийский центр по экспертным оценкам имени замечательного русского живописца Игоря Грабаря.)
Эксперты центра через некоторое время дали противоположное заключение, можно сказать, прямо вдохнув надежду в Петушинского. Они сообщили, что исследуемое ими полотно — копия с картины Айвазовского, и указали название подлинника. Стоимость этой копии в лучшем случае 1000$.
— Как такое может быть? Надо срочно разобраться с этими экспертами, а то в СМИ разгонят такой шум, что вовек не отмазаться! — заявил Немов.
Муровцы немедленно перезвонили Шарикову и попросили у него разъяснение. Но Шариков, узнав, кто проводил экспертизу, отмахнулся — это, мол, полная ерунда. Эксперт, он назвал ее по имени, недостаточно квалифицированный, и ее оценка в сравнении с оценкой Петрова ничего не значит.
Тогда Немов связался с центром имени Грабаря:
— Как могло получиться, что ваша оценка не совпадает с мнением лучшего эксперта Третьяковской галереи?
— Мы свое мнение изложили. Остальное не наше дело. Какое заключение хотите, то и принимайте!
— Но нам это нужно для квалификации уголовных действий!
— Больше ничем помочь вам не можем!
Как же могло получиться, что две лучшие экспертизы в стране приходят к различным выводам?
В принципе ничего удивительного в этом нет. В России нет пока закона об экспертизе. Даже закон о коррупции — это запутанный лабиринт депутатских мучений, а что уж говорить о законе проведения экспертиз. Такой закон многим очень не понравится: как тем, кто зарабатывает на ниве антикварного бизнеса, так и большинству в среде экспертов. Он сразу обрубит невидимые нити сложных взаимоотношений и остановит теневые денежные доходы. Кто согласится расстаться с миллионными оборотами!
Сегодня экспертиза сохраняет суверенное право на истину в последней инстанции, и если даже мнения двух экспертов не совпадают, каждый из них предоставляет покупателю произведения возможность принимать на выбор любую точку зрения. Кому что удобно...
В данном случае экспертное заключение вызвало сомнение даже у оперов. Они, конечно, не искусствоведы, но на картины замечательных мастеров насмотрелись сполна. И мнение «грабариков» вызвало у следствия недоумение.
Ошибки могут быть у каждого, но все-таки определить манеру Айвазовского для опытного эксперта особого труда не составит.
Конечно, минули те времена, когда полотна классиков определяли по возрасту полотна, его зерен, дереву подрамников, рецептуре красок, тайны которых у многих мастеров определяются глубиной кракелюров — морщин старения полотен, покрывающих со временем площадь живописи: по этим признакам «намыленный» глаз сможет всегда определить время рождения полотна.
Хотя сейчас научились подделывать всё. Даже то, что, казалось бы, подделать невозможно! Химия, электроника — всё к услугам мастеров «нерукотворности искусства». Эксперты сегодня отказались во многих случаях оценивать достоверность произведения традиционными методами. Главное для них — отличное знание манеры и техники великих живописцев, особенности их художественного восприятия натуры и эстетического переосмысления. Айвазовский, в частности, имел особый стиль работы, определяющий его манеру. Он начинал письмо с одной стороны полотна и постепенно заполнял всю его площадь. Это требовало от мастера мазков разной широты и техники, а может, и разного мироощущения по мере перехода от одной детали картины к другой.
Все это хорошо знают настоящие эксперты, ведь школа русской экспертизы монографична и имеет долговечную историю.
С Петровым муровцам связаться так и не удалось, он в то время находился за границей. На судебных заседаниях предмет хищения шел по заключению экспертного центра как всего лишь копия. 164-я статья, карающая за преступление с произведениями искусства на большие сроки наказания, отпала.
Петушинский вдруг выбрал новую линию в свое оправдание. Он заявил, что ему хорошо известно: Шариков участвует в продаже черного антиквариата, а также подделок, выдавая их за подлинники! И он, санитар подлинного искусства, взял на себя рыцарскую миссию наказать Шарикова от имени общества, поскольку правоохранительные органы бездействуют и, судя по всему, не заинтересованы в установлении истины, то есть покрывают мошеннические действия Шарикова.
Выступления Петушинского проходили под одобрение сидевшей в зале суда публики.
Муровцы как-то раз решили проверить, кто посещает судебные заседания. Зал наполняла полубогемная публика «поддержки». Вроде бы даже готовили петицию в прессу в защиту подсудимых.
И это только подтверждало догадки оперов о возможных связях г-на Петушинского-Воронова с криминальными кругами. Разрабатывать эту сторону жизни своего героя муровцы не стали.
Суд вынес обвинительный приговор, правда, переквалифицировав предмет хищения с подлинного произведения на копию, но оценил действия обвиняемых как мошенничество с целью присвоения чужого имущества. При этом были учтены подготовительные целенаправленные действия по незаконному присвоению чужой собственности.
Лексус (охранник Андрей) получил несколько лет отбывания под стражей, а Петушинский-Воронов попал снова в Белые Столбы, откуда раньше совершил побег, и, кажется, в ту же палату. На принудительное лечение.
Картину суд постановил вернуть владельцу, т.е. Шарикову. И вот что самое удивительное, Шариков направил ее на повторную экспертизу к Петрову, напоминаем, лучшему эксперту Третьяковской галереи в те годы, и тот подтвердил свой первый «диагноз» — это Айвазовский.
Немов и его сотрудники с восторгом узнали о подтверждении настоящего оригинала картины Айвазовского. Значит, не зря были потрачены их усилия вернуть картину на свое место в галерею на Старом Арбате.
Загадочный Бубнов
У муровцев, ведущих оперативное сопровождение следствия по хищению картины, их коллеги спрашивали: почему не возбудили дело о мошенничестве против Шарикова, когда эксперты из центра имени Грабаря «приговорили» картину как копию?
Муровцы, испытывавшие сомнения относительно правильности второй экспертизы, отвечали: как можно говорить о неподлинности картины, если две солидные организации приходят к взаимоисключающим оценкам? И оказались правы: повторная экспертиза Петрова только подтвердила их догадки.
В кабинете Немова заиграл мобильный телефон:
— Здравствуйте! Вас беспокоят из ГУСБ.
— Представьтесь, пожалуйста!
— Заместитель начальника управления Николай Егорович Бубнов.
— Очень приятно, Николай Егорович, чем могу помочь?
— Вы с нами или против нас?
— Смотря в чем...
— Ну вот, ваши сотрудники крышуют не тех, кого нужно! (Далее перечисляются фамилии оперов.) Мы намерены их сажать!
— У меня нет информации о том, что мои сотрудники вообще кого-либо крышуют.
— А вот Шарикова они разве не крышуют?
Голос Бубнова показался муровцу знакомым. Где-то он уже слышал этот характерный тембр.
— Знаете, Николай Егорович, оставьте мне свой городской номер, я вам тотчас перезвоню, и мы с вами побеседуем. Ну что мы будем обсуждать служебные вопросы по мобильному телефону?
— Вы мой телефон найдете у дежурного. Могу дать мобильник.
— Мобильник это неудобно для служебных дел.
На том конце отключились. Странный звонок, если не сказать больше!
Черт с ним, проверю — решил Немов и позвонил дежурному ГУСБ:
— У вас есть такой Николай Егорович Бубнов?
— Нет, такого сотрудника у нас нет. Подождите, я еще раз проверю.
После некоторой паузы дежурный подтвердил, что в системе собственной безопасности никакой Бубнов не числится. Был какой-то Бубнов в ОБОПе одного московского округа, но инициалы у него другие.
Видно, муровцы разворошили осиный рой, если так разжужжались разъяренные обитатели гнезда.
А господин Шариков после этой истории долгое время ходил с охраной. Вот что значит антикварный бизнес. Слава богу, сегодня еще поспокойнее!
Если бы все это происходило в девяностые, когда цена произведений искусства имела двойной счет (в долларах и в крови), наверное, половину Старого Арбата перестреляли бы из-за одного полотна Айвазовского!
Хорошо, что не вернулись в жизнь герои прошлых дней. А то парням из бывшего антикварного отдела пришлось бы приобретать еще и навыки коллег из убойного отдела.
P.S. Со времени этих событий прошли долгие годы. Многое изменилось в оперативно-разыскной работе с тех пор. Высокие технологии внесли свой вклад как в оперативную практику, так и в исследования искусствоведческих экспертиз.
Известный коллекционер живописи Шариков ушел из жизни. Отдел МУРа по раскрытию преступлений в сфере культурных ценностей был упразднен. Его бывший начальник Филипп Немов теперь руководит одним из подразделений в МВД, которое успешно борется с нарушителями закона по всей России.
Но когда в редкий день выдается свободный вечер, сотрудники бывшего «антикварного» отдела собираются вместе — им есть что вспомнить. История этого необычного отдела, полная увлекательных тайн, отличалась в МУРе хоть и не частыми, но зато резонансными раскрытиями преступлений, многие из которых имели международную важность. Жаль, что в МУРе такого отдела больше нет!