Иван никого не убил. Кстати, в этом случае он как раз мог рассчитывать на более мягкий срок. Для сравнения: 12,5 года получил бывший доцент СПбГУ Олег Соколов, расчленивший аспирантку, и 12 лет — москвич Александр Попов, убивший свою жену «мисс Кузбасс-2010» ( и несколько месяцев ведший аккаунты в соцсетях покойной от ее имени).
Во время приговора Сафронову зал взорвался аплодисментами в его поддержку (излишне будет говорить, что ни Соколову, ни Попову никто и не думал аплодировать). Вообще, несмотря на чудовищный срок, Иван на суде выглядел почти что победителем. Как заметил один юрист: если бы дали разумный срок, то это могло бы значить, что, наверное, он все-таки виноват, а раз срок такой дикий — то и веры приговору нет.
Как вообще получилось, что за журналистскую деятельность (думаю, после оглашения приговора можно уже называть вещи своими именами — Иван, на мой взгляд, собирал материалы именно как журналист) дают в два раза больше, чем за жестокое убийство?
«Это результат современной уголовно-правовой политики», — скажут некоторые юристы. Однако даже в советские годы самыми тяжкими считали преступления против личности, а не против государства. Сейчас же, назначая огромный срок Ивану, власть как будто дает понять: человеческая жизнь менее важна, чем государственные интересы. Приговор Ивану может быть также месседжем от «силовиков»: шутки кончились, мы живем уже в иной реальности.
В какой же?
Во-первых, в ней человек получат максимум из возможного из-за своей «строптивости». Признал бы вину Иван, было бы 12 лет (как обещала прокурор), не признал — держи 22.
Как мы писали, юридический нонсенс заключен в том, что отрицание вины не может быть отягчающим обстоятельством, и требовать увеличения срока в два раза тому, кто не признается, — нарушение Конституции. Но в этой новой реальности ссылки на Конституцию мало уместны.
Во-вторых, общественное мнение больше не важно. Силовики особенно не старались доказывать, что Иван виновен. Им это было не нужно.
В-третьих, «чем страшнее — тем лучше». Чудовищный срок для Ивана призван напугать в первую очередь журналистское сообщество. И в этом случае прав Сафронов, который сказал в своем последнем слове, что его приговор — это приговор всей журналистике. Как бы ни хотелось нам считать эти слова преувеличением.