Роль, чуть не ставшая фатальной
Эрик Котляр хранит синопсис так и не написанной книги с личной подписью Бернеса как ценный артефакт, напоминающий писателю о его молодости, полной творческих планов и необыкновенных встреч. На нескольких машинописных листах коротко изложены вехи жизни Бернеса — план так и не родившейся книги. Артист в нем своей рукой перечеркнул и поменял одно слово, добавил еще три в разных местах и дописал предложение.
Перед тем как начать рассказ о Бернесе, Котляр неожиданно затягивает строчку из его «Темной ночи»: «И поэтому верю — со мной ничего не случится».
И тут же поясняет: «Эти слова дурашливо спел Бернес на Петровке, 38, в знаменитом кабинете на третьем этаже, куда его вызвал один из лучших в истории МУРа начальников, Иван Парфентьев».
История довольно известная, но ее подробности писателю стали известны именно в МУРе.
Артист был на пике популярности и несерьезно отнесся к тому, что его... проиграли в карты. Однако сыщик попросил Бернеса «не ерничать», поскольку ситуация оказалась действительно опасной.
А дело было так. В небольшом городке Котласе в Архангельской области по воровским «малинам» много говорили о двух фильмах. Один — «Дело №306», где Бернес сыграл начальника уголовного розыска. А другой — «Ночной патруль», в котором он исполнил роль Огонька — вора, перешедшего на сторону власти. В Котласе «гастролировал» казанский вор, который в карточной игре решил поставить на кон жизнь предателя Огонька. И выиграл.
«А другой воришка по кличке Бурлак — его фамилия была Бурлачев — проиграл, — продолжает Котляр. — По воровскому закону нужно было устранять того, кого проиграли. Но Огонька-то не существовало!» Получалось, что Бурлачеву надо было убить Марка Бернеса. И неизвестно, как бы все сложилось, если бы параллельно не произошла другая история, связанная с миром артистов и уголовников.
Дружба с женой бандита спасла жизнь
«В 1958 году в МВД поступило анонимное письмо, в котором было написано, что готовится убийство известного артиста, — рассказывает Котляр. — Анонимка попала к Хрущеву. Он вызвал главу МВД и сказал ему: «У нас налаживаются отношения с Кеннеди, грязные истории нам сейчас ни к чему. Прошу в ближайшее время эту проблему разрешить».
В МУРе проверили по картотеке отпечатки пальцев, оставленные автором анонимки на бумаге. Они совпали с дактилоскопическими данными советской певицы Лидии Руслановой, которая отбывала срок за «присвоение трофейных ценностей», а также по 58-й, «антисоветской» статье. Русланову вызвали на допрос. Она рассказала, что во Владимирском централе вместе с ней сидела уголовница, которой артистка помогала. Между ними сложились доверительные отношения. И недавно Русланова получила от нее сообщение, что муж этой женщины, казанский бандит, проговорился: дескать, скоро пришьют какого-то знаменитого артиста. Жена уголовника посчитала нужным рассказать об этом бывшей сокамернице.
«И делом начали серьезно заниматься, — говорит Эрик Соломонович. — Парфентьев попенял Бернесу: «Вы ведете себя как мальчишка. Меня заказывали 14 раз. Пока обошлось, но, если с вами что-то случится, мне точно голову снесут». И прикрепил к нему телохранителя из оперов — мастера по самбо. А вскоре Бурлачева взяли — он сам попросил милицию приставить к нему охрану, поскольку не выполнил «закон», а это каралось смертью».
«Гениальная посредственность»
Лидия Русланова и Котляр были соседями — жили на одной площадке. И именно к ней он обратился с просьбой отрекомендовать его Бернесу, когда задумал написать о нем книгу.
К тому времени Эрик, по его словам, уже «с ушами погрузился» в мир бомонда.
Ему тогда было «хорошо за тридцать». И он несколько лет работал вместе с известным концертным администратором Виктором Викторовым.
Котляру довелось быть агентом у Сергея Мартинсона, сотрудничать с Петром Алейниковым, Леонидом Харитоновым, Зиновием Гердтом и многими другими знаменитостями.
— Прежде чем отправиться к Бернесу, я позвонил Гердту: «Ты дружишь с ним, скажи, что меня ждет?» — вспоминает Эрик Котляр. Он мне сказал: «Готовься». И начал перечислять человеческие качества Бернеса: умный-темный, добрый-злой, веселый-мрачный... А закончил странной фразой: «гениальная посредственность».
Бернес встретил молодого писателя настороженно.
— Одно окно в его двухкомнатной квартире выходило на Садовое кольцо. Ни о чем меня не спрашивая, он подошел к нему, посмотрел вниз и заговорил: «Я видел, как вот здесь, напротив кинотеатра, арестовали Монгола» (вор в законе, один из авторитетов советского преступного мира. — «МК»). И стал мне рассказывать, как это было. Я спросил: «Вы хотите, чтобы это попало в книжку?» Он ответил: «Да нет. Это я так, к слову... А что вы хотите от меня услышать? Я очень занятой человек, писать ничего не буду». «Вам и не надо, — говорю ему. — Вы будете рассказывать. С моей стороны — литературная запись, а на обложке будет только ваше имя». Он мне много чего рассказал в тот день в общих чертах.
Котляр все это внес в синопсис и приехал к Бернесу снова. Тот вернул его вскоре со словами: «Я тут небольшую правочку внес».
— Но он постоянно пропадал на съемках и концертах и редко мог. А самое главное — у него уже начала прогрессировать болезнь, о которой я не знал. Он сам в нее отказывался верить. Потом станет известно, что он орал на врачей, которые говорили, что у него рак в 4-й стадии. Затыкал уши, топал ногами: «Замолчите, ко мне не могла эта болезнь пристать!» У него, оказывается, вся семья умерла от рака — мать, отец, сестра…
А тогда я не понимал, как мне быть: время идет, издательство ждет рукопись, а я с героем книги еле умудряюсь состыковаться. Снова пошел к Лидии Андреевне: «Выручайте, вы же хорошо знаете, с кем он дружил, порекомендуйте меня этим людям, чтобы они рассказали, что он такое».
Русланова снова помогла соседу.
— И я накопил такой материал, что сам испугался, — качает головой Котляр.— Потому что понял, что использовать его не смогу.
К сцене подтолкнули голуби
«О своем раннем детстве в Нежине Черниговской области, где он родился в 1911 году, Бернес мне сказал только четыре слова: «Много солнца и нужда». А в 1916 году семья Нейманов — это была его настоящая фамилия — переехала в Харьков. Отец был старьевщиком. Мать считала мужа никчемным и вечно пилила».
Менахем — так назвали мальчика родители — должен был стать бухгалтером, поступил в реальное училище. Но у него была мечта купить голубей, и он нанялся работать расклейщиком афиш в театр, что располагался рядом с училищем. В театре познакомился с бригадиром статистов, которым платили больше. И присоединился к ним, взял псевдоним Марк Бернес. Он заработал на целую голубятню, но мать голубей продала, и Марк в знак протеста сбежал из дома — в Москву.
В столице Бернес устроился работать статистом сразу в два театра — Малый и Большой. Работать успевал и там и там, ему даже койку в общежитии выделили.
Пройдет не так уж много лет, и никому не известного мальчишку из нищей семьи, отказавшегося от своего имени, будет боготворить вся страна. При этом все отмечали, что Бернес не учился на актера, не обладал вокальными данными и, как он сам признавался, совершенно не знал нот.
Школа жизни
— Он сам говорил: «Голоса нет. Есть мозги», — рассказывает Эрик Котляр. — И его звали за глаза «Марк себе Наумович». Для него оказался очень важным 1931 год — когда в столице был открыт театр Корша. Там ему иногда доставались маленькие роли. В театре худруком был Николай Радин. Он прикипел к Бернесу, во всем ему помогал, учил. По сути, вся его актерская школа — это дружба с Николаем Мариусовичем.
— Чем же его так взял Бернес? — спрашиваю у Эрика Соломоновича.
— Не знаю, как у него это получалось, но я сам на себе это прочувствовал: у него от природы было гипнотическое обаяние, которым он мог пользоваться и подчинять себе любого человека. И еще у него было одно главное качество — авантюризм. И все это вело его по жизни.
В театре Корша Бернес так и не стал актером. Театр быстро закрылся, его вместе со сценическим инвентарем передали во МХАТ, где он не пригодился.
— Потом он угодил в Театр революции, нынешний Маяковского, — продолжает Котляр. — Там познакомился с писателем Радием Погодиным, на которого тоже сумел произвести впечатление — тот сделал его своим литературным секретарем. А в то время как раз строили Беломорканал руками заключенных, и вопросы их «перековки» буквально захлестывали страницы газет…
Бернес получил от Погодина задание: ездить на Беломорканал, разговаривать с людьми, слушать их песни, записывать.
— И он мне рассказывал, что там, среди заключенных, для него было очень много задушевного и глубоко народного. И именно там начал формироваться его новый жанр — как ни странно, под влиянием криминальной культуры.
Вошел в образ
А потом Бернесу необыкновенно повезло, считает писатель.
— Его заметил Сергей Юткевич и предложил сняться в фильме «Человек с ружьем». Дал незаметную, проходную роль. Но Бернес пошел в центральную библиотеку, поднял газеты времен Гражданской войны, стал искать образ. И нашел. Заявил Юткевичу, что будет играть флотского парня с гармошкой, который поет. Режиссеру идея понравилась. Так родилась песня «Тучи над городом встали». Когда снимали фильм, никто и не думал, что эта песня сойдет с экранов, шагнет в жизнь, и вся страна ее подхватит…
Любимой ролью Бернеса, как ни странно, по словам Котляра, не были те образы, благодаря которым он стал звездой советского экрана.
— Он мне рассказывал, что его любимый фильм — «Великий перелом» Фридриха Эрмлера. Там ему дали роль шофера Минутки. И тоже интересно вышло. Они снимали в воинской части. Бернесу предстояло играть водителя комдивизии. Перед штабом стояли американские «Виллисы», полученные по ленд-лизу. Бернес сел в один из них, чтобы вжиться в образ — посмотреть, где что лежит в кабине, запомнить какие-то детали… Из штаба выскочил офицер: «Свободен?» — «Да, товарищ майор», — не растерялся Бернес. «Поехали!» — махнул рукой военный. Актер довез его до места — потренировался.
— Но в фильме была самая главная сцена, из-за которой он считал роль Минутки своей любимой. Когда на передовой происходит самое страшное — мина обрывает связь, и Минутка, уже будучи бойцом, ползет соединять провод, берет два конца в зубы, и в этот момент его расстреливают немцы. Но он, умирая, продолжает крепко держать провод, благодаря чему командование передает приказ на атаку. А другие свои роли он вроде и не ценил особо…
Образ нашел актера
Как бы то ни было, но именно после фильма «Человек с ружьем» в 1938 году начался личный «великий перелом» Бернеса.
Во время войны он стал сниматься в киносборниках.
— Это были небольшие, очень популярные сюжеты о фронте, — поясняет Эрик Котляр. — Фронтовики в годы войны были как космонавты: вокруг них царила атмосфера обожания, это были герои нашего времени. И людям нужен был какой-то фильм, где бы проявились характеры фронтовиков.
Такой фильм задумал снять кинорежиссер Леонид Луков о двух бойцах.
— Один — уральский увалень, на эту роль сразу прошел Борис Андреев. Вторая главная роль, одессита Аркадия Дзюбина, попала к Бернесу. Но она у него не пошла. Он рассказывал, что никак не мог вписаться в образ, даже не понимал, что это такое — одессит…
Режиссер уже собирался менять Бернеса на кого-то другого. Но тут артисту помог случай.
— Бернес зашел в маленькую парикмахерскую, где его безбожно обкорнали «под бокс», оставив один чуб. Что, собственно, его только подтолкнуло к мысли о скорейшем уходе со съемок. Он подумал, что нечего и время больше терять. И он рассказывал мне, что когда его с этим чубом увидел Луков, то просто ахнул: «Так это ж Дзюбин!»
И роль чудесным образом у Бернеса пошла. Песню «Темная ночь», написанную для фильма «Два бойца» композитором Никитой Богословским и поэтом Владимиром Агатовым, до сих пор считают одним из лучших произведений о Великой Отечественной войне.
Эта песня привела Бернеса и на эстраду, на которой в то время могли петь только «настоящие» певцы, каковым Бернес не являлся.
— Близилась очередная годовщина революции, в Свердловском обкоме устраивали торжественный концерт для партийной номенклатуры, — рассказывает Котляр. — Бернесу сказали: надо петь. Он пытался отказаться: «Я драматический актер, никогда не пел». Но режиссер концерта настоял. Бернес был уверен, что провалится — ни один драматический актер тогда не пел вживую в зале, даже Любовь Орлова. Он спел «Темную ночь». И зал взорвался!
Если друг оказался вдруг...
— Вы сказали, что Бернесу в его карьере помогали те, с кем он дружил. А сам он каким другом был? — спрашиваю писателя.
— С Богословским у них была крепкая дружба, они любили повеселиться. Но их юмор иногда переходил рамки.
Однажды они сидели в ресторане втроем: Бернес был со своей первой женой Паолой Линецкой, с которой познакомился в театре Корша, где она служила примой, и увел ее от мужа. Паола была женщиной необыкновенной красоты. К ним за столик подсел очень известный в Москве баритон и обомлел, увидав ее. Богословский это подсек и шепнул ему на ухо: «Нравится?» И наврал, что это дама легкого поведения, с которой ему не составит труда организовать встречу. Приходи, говорит, в такой-то номер, дверь будет открыта.
Баритон больше ни о чем не мог и думать. В два часа ночи Паола лежала в их с Бернесом номере в постели, когда баритон вошел и с ходу начал раздеваться. И в этот момент из ванной появился голый Бернес и спросил: «Любезный, что вы здесь делаете с моей женой?..»
Но дружба в актерском мире — понятие относительное. Например, Бернес очень дружил с Николаем Крючковым, они вместе снимались в киносборниках, которые выходили каждые две недели. В одном из выпусков Крючков пел частушки: «Вас ист дас? Немцы драпают от нас». Такие песни переходили в народ, артисты киносборников были очень популярны. Однажды снимали сюжет, где должны были играть Крючков, Алейников и Любезнов. Но Крючкова заменили Бернесом. И с этого момента их дружба развалилась.
А еще у Бернеса, как рассказывали многие актеры, была одна неприятная черта. Он ревновал коллег к славе и во время съемок делал несколько шагов назад, очень точно рассчитанных, — так что на экране он оказывался анфас, а его партнеры были вынуждены поворачиваться к нему и вставать к камере в профиль. Таким образом он как бы перетягивал внимание объектива на себя.
— Сложно его понять. С одной стороны — Минутка. А с другой — известная история со смертью Паолы…
— Да, в ней тоже проявилась та двойственность, о которой говорил Гердт. Смелый, безумно любящий Паолу Бернес оказался трусом и предателем, когда его супруга заболела раком. Их дочь Наташа очень любила мать. Но он ни разу не привел девочку к Паоле в больницу. И сам ни разу не появился там. Паола умерла в полном одиночестве, абсолютно не понимая, что происходит дома. И все были этим поражены. А Бернес просто боялся — за себя, за дочку, которую обожал. Он считал рак заразным и не верил врачам, что это не так. Вроде был смелым человеком, которого было невозможно напугать, смутить. Но рака боялся ужасно.
Спекулянт и ловелас
После смерти жены Бернес остался с маленькой дочкой. И воспитывал ее один, пока Наташа не пошла в школу.
— Это было время, когда он удивил всех, — рассказывает Эрик Котляр. — Бернес занялся фарцовкой и делал это потрясающе. Он часто ездил за границу, однажды даже выступал на концерте с группой «Битлз». И, как он мне рассказывал, его приняли даже лучше, чем их. Он считал, что просто всем надоела истерика на сцене, хриплые голоса. А когда зрители услышали задушевную мелодию, были потрясены.
Из заграничных поездок Бернес привозил «фирму»: радиоаппаратуру, которая была в СССР в дефиците, модную одежду…
— Однажды он привез из Белграда полвагона шмотья, все это потом здесь рассовывал. А еще он увлекался автомобилями. Про него говорили, что никто не выкупил, не выторговал, не выпросил столько машин, сколько Марк, и потом не перепродал их с большой наценкой. В Югославии у него были контрагенты, которые приезжали в Москву и покупали у него рубли за динары. Это в то время серьезно каралось. Но советское руководство на мир артистов смотрело сквозь пальцы, пока это не переходило в область серьезных преступлений. Считалось, что они же оправдывают себя, хорошо поют — ну и пусть.
Бернес, по словам Котляра, одевался с иголочки, выглядел неприступным и надменным. Женщин он своим образом буквально «расстреливал».
Хотя на самом деле он не был красавцем в обычном понимании этого слова: небольшой человек с узкими плечами, большой головой, — вспоминает Котляр.
При этом Бернес всегда добивался желанных ему дам, несмотря ни на что. Одна его любовная история привела к тому, что его три года не снимали и не приглашали петь, а все его творчество назвали «пошлостью».
Бернес влюбился в молоденькую актрису Изольду Извицкую, за которой ухлестывал Алексей Аджубей (советский журналист, зять Хрущева, работал главредом «Комсомольской правды», «Известий». — «МК»). Но Марка это не остановило, и он отбил красавицу.
«Однажды он катал Извицкую на машине, — рассказывает Котляр. — На площади Дзержинского Бернес разогнал автомобиль и стал нарезать круги вокруг памятника. Это увидел постовой и попытался остановить автомобиль, но ничего не вышло. Тогда милиционер, как в американском боевике, прыгнул на капот и попытался закрыть собой лобовое стекло. Бернес же вместо того, чтобы остановиться, стал с еще большей скоростью вращаться вокруг бронзового Дзержинского с милиционером на капоте. По этому поводу хотели возбудить дело, но когда узнали, кто сидел за рулем, плюнули и спрятали дело под сукно.
Но при случае, который подвернулся довольно быстро, Аджубей припомнил Бернесу оскорбление.
«На очередном юбилее комсомола в Кремле Марк должен был выступать на концерте, — рассказывает Эрик Котляр. — Его вызвал директор Мосэстрады и предупредил, что ему можно спеть только две песни и не больше, поскольку очень строгий регламент, правительственный концерт и все такое. Он спел две песни, и зал потребовал третью. А он сказал «всё». За кулисами никого не было, кто бы ему подсказал, что делать. Бернес посчитал, что сделал все как надо, и ушел».
А в зале находился Хрущев, который возмутился: «Зазнался? Его народ просит, а он даже третью песню не мог спеть». А рядом сидел Аджубей, который сразу смекнул: вот он, тот самый момент.
«И на следующий день пресса взорвалась. В газете, где Аджубей был главредом, вышел большой фельетон с заголовком на первой полосе: «Звезда на «Волге». И с этого все началось. Вспомнили про этот протокол, возбудили дело. Началась мертвая пауза в его карьере. Петь снова он начал только в 60-е».
Дуэль на колесах
Вторую свою жену, Лилию Бодрову, Бернес тоже отбил у непростого соперника.
«Когда он привел свою дочь в первый класс, одновременно в школу привела своего сына Жана и Лилия, которая была супругой французского журналиста Люсьена Но, являвшегося аккредитованным сотрудником «Пари Матч» в Москве. У него был единственный в столице «Шевроле».
Детей Бернеса и Бодровой посадили за одну парту. А на первом же родительском собрании рядом оказались мама и папа первоклассников.
«И Марк все собрание проболтал с соседкой. Он рассказал, что привез из Парижа пластинку Азнавура, и пригласил Лилю приехать послушать. Она приехала к нему, он ей проиграл пластинку. Потом они стали перезваниваться, он начал ежедневно посылать ей шикарные букеты. А потом заявил: «Переезжай ко мне».
Лилия не знала, что ей делать. И все это дошло до ее мужа. Он пришел в ярость и приехал к Бернесу разбираться. Но с Марком трудно было говорить.
— Почему?
— Он уже чувствовал себя советским Ивом Монтаном. И он смело ответил французу: «Да, это я посылал букеты». Тот заявил, что вызывает соперника на дуэль. А Бернес говорит: «Зачем дуэль? Поедем к ней, и пусть она сама решит». И это были автогонки по Москве. Люсьен был на «Шевроле», а Марк — на последней модели «Волги», с первым водяным стеклоочистителем. У него всегда были самые совершенные «Волги» — как только появлялась новая модель, она сразу же оказывалась у него, а прежнюю он продавал.
Они мчались по столице на самой высокой скорости. И на каждом светофоре продолжали начатый между ними разговор. «Значит, ты букеты посылал?» — «Я». Следующий светофор: «Это ты заставлял ее выходить на улицу?» — «Да». Еще один рывок: «Ты спал с ней?» — «Спал».
А этого как раз не было между ним и Лилией. Но когда они приехали к ней, Люсьен поднялся наверх и сказал ей: «Уходи, он ждет тебя внизу». И она переехала к Бернесу с сыном, который очень быстро начал называть его папой. Вместе они воспитывали Наташу и Жана.
— Вы сказали, что собрали такой материал, который не смогли бы использовать в вашей с ним книге. Что вы имели в виду?
— В том жанре, в котором работал Бернес, искусства не было. Искусство — это Большой театр, Большой зал консерватории, старый академический МХАТ… Но там такой человек никак не мог появиться. В кино же все появлялись, кто как-то где-то мог пробиться. От массовки до эпизода — 10 шагов. От эпизода до маленькой роли — 50 шагов. А дальше все только начинается. А что касается эстрадного искусства, то там очень много дельцов. Про Марка я могу совершенно четко сказать: это великий делец. А как всякий великий делец, он имел дар индивидуального подхода, который его выделял. Прибавьте к этому его удивительное природное обаяние. Причем совершенно разнонаправленное — в зависимости от того, с кем он общался. Это давало ему какой-то впрыск адреналина и всегда срабатывало.
— Вы знаете о нем что-то действительно криминальное?
— Артисты все связаны с криминальными историями. У них есть такое понятие — выход. Это режиссура, оформление, костюмы. И это все стоит огромных денег. А деньги — у воров. И они обычно в смычке. Во всяком случае у каждого крупного вора всегда есть какой-то «свой» артист. Мне Бернес ничего этого не говорил, и никто не говорил мне об этом. Но давайте рассуждать: если он фарцевал валютой, значит, наверняка были посредники, по-другому не получится.
И еще была одна история, которая муссировалась. Ходили разговоры, что в звукозаписи Радиокомитета, что находился на Малой Никитской, заказали очень дорогую звукозаписывающую аппаратуру. Но она не доехала, пропала. А потом пошли слухи, что она каким-то образом оказалась у Бернеса. Когда я был у него дома, видел какую-то панель, а на ней — закрытые сеткой окошки. И он мне стал рассказывать об особенностях какой-то необыкновенной аппаратуры. Может, это она была, может, нет. Но мне он жаловался: «Когда я был молодым, мне очень не хватало денег. А сейчас я их зарабатываю столько, что могу купить все, что угодно, но у меня уже нет здоровья». У него сильно ослаб голос. Это было следствием онкологии, в которую он не хотел верить. Наверное, эта аппаратура была для него очень важна — ему ведь нужно было продавать и слабый голос.
Последний раз я его видел в ресторане Домжура — он пришел не один, а с тремя очень сомнительными молодыми субъектами. А он с ними был, что называется, на одной ноге. Меня он встретить явно не ожидал — прямо дернулся, и ему пришлось тут же перестраиваться. Сразу же подошел, извинился. Я стал выговаривать: «Ну как же так, я же вам звонил, и вас якобы нет в Москве, вы не подошли к телефону. Мы же задерживаем книгу!» Он стал оправдываться: «Понимаете, у меня сейчас много забот, мне некогда». И был такой вкрадчивый, мягкий, окутал меня своим обаянием, заботой, вопросами…
А потом они все очень быстро исчезли. Если бы остались в ресторане, им пришлось бы со мной находиться, а им это, видимо, не было нужно. Он был человек двойной жизни.
— Почему вы не написали книгу после его смерти?
— Когда Бернес умер, я остался наедине с тем материалом, что набрал, и поехал в издательство. Но получилось, что его нет в живых, а я по существующему договору — не автор. И мне сказали: «Вы попробуйте написать всю эту историю, а мы потом будем решать». Но договор будет только после нашего решения. Я снова позвонил Гердту, и он мне сказал: «Я тебе не советую влезать в эту историю. Сейчас Костя Ваншенкин и Богуславский будут писать книги по своим с ним отношениям, Бодрова (Лилия Бодрова — вторая жена Бернеса) собирается открыть музей…» И я тогда подумал: ну что я буду работать впустую? Времени это займет много, а мне нужно защищать кандидатскую диссертацию. И я решил просто оставить себе на память вот этот синопсис.